Ты не выйдешь отсюда (СИ) - Малинина Маргарита
– Если ты в курсе страховки, значит, семьи получили причитающиеся выплаты?
– Нет, – покачал он головой и отпил морса. – Вкусненько…
– Погоди… Как нет? – почему-то этот ответ отозвался в моей душе острой болью. Все зря! Они это сделали зря! Убивали любимых! Резали, кромсали, душили, делали инъекции… И все это – глядя в глаза своим родным и близким, вторым половинкам… М-да, я слишком близко к сердцу принимаю жизнь и смерть посторонних людей. О своей бы побеспокоилась…
– Представь эту ситуацию с точки зрения страховой. В последний день страховки хорошо знакомые люди убивают друг друга. На записи камер видно, что никто не сопротивляется. То, что должно было стать главным доказательством, обернулось в итоге уликой в пользу страховой. Вот такой парадокс. Семьи судились, насколько мне известно, но ничего не добились. Страховая доказала, что это мошенничество.
– Понятно. Сильных мира сего победить нельзя. Чем больше у тебя денег, тем сложнее тебе с ними расстаться.
– Ну, так это жизнь, а не сказка.
И он продолжил есть. Мы поменялись ролями, теперь я смотрела на то, как он доедает плов. Подняв на меня взгляд, Дмитрий любезно предложил:
– Может, тебе добавки? Ты с таким яростным голодом смотришь на то, как я ем!
– О нет, это не голод… Это ярость другого толка. – Я вздохнула и сложила руки на груди, обдумывая, как получше облечь свои мысли в слова. – Дима, давай наконец поговорим серьезно. Ты велел мне решить задачку, я ее решила. Так ты сдержишь свою часть сделки или нет? Или ты как «сильные мира сего», которых победить нельзя?
– Нет, я тебя не выпущу. – Мое сердце оборвалось и упало в какую-то холодную глухую бездну, а он продолжил: – Не потому что делаю что хочу и творю беспредел, а потому что ты не выполнила все условия.
– В смысле?!
– Ты решила только одну часть задачки; когда решишь вторую, я тебя выпущу, как и обещал.
– О чем ты говоришь? Ты просил выяснить, что с ними произошло, я выяснила!
– Нет, ты пока не выяснила, но ты на полпути к этому. Ты теперь знаешь, что их отравили. Значит, у тебя еще шесть нераскрытых кейсов. Или эпизодов, называй как хочешь.
– Я предпочитаю по-русски – убийств.
– Ну так вот, у тебя шесть убийств. Того, кто это сделал, ты вычислила. А теперь найди мне мотив!
20
– О боже… Мотив для седьмого… – пробормотала я.
– Именно! Седьмой член команды убил шестерых своих коллег. Но почему он это сделал? Ты же знаешь по своей «Улике», что для передачи дела в суд нужны не только возможности для обвиняемого, но и мотив. Иначе бы всех прохожих, случайно нашедших трупы на улице или в лесу, сажали бы. Они же были в этом месте? Были. Они сильны, здоровы? Да, могли убить физически. Но зачем им это? Вот главный вопрос.
– Мотивы – это то, в чем я не сильна. Я же рассказывала тебе.
– Нет, это твоя дурацкая «Улика» не сильна ни в чем, включая здравый смысл. У вас пятьсот ограничений, на которые реальная жизнь только посмеется. Для твоих книг тебя же никто не сдерживает? Ты же можешь придумать абсолютно любой мотив, верно? – Я кивнула. – Ну вот, так же и здесь. То, что ты сценарист, себя уже окупило. Ты установила преступника и способ убийства. Теперь побудь писательницей. Мотив должен быть очень нестандартным, ибо следствие ни к чему не пришло. Если бы у отца был явный мотив, они бы копали дальше и, возможно, обнаружили бы какие-то следы яда на кухне. Ты говоришь, что он использовал болиголов вместо укропа – следовательно, или в шкафчиках, или в кастрюле с едой, или просто на столе его бы обнаружили. Если бы знали, что искать, конечно. А так… – Он пожал плечами. – Мой отец просто считается пропавшим без вести. Не подозреваемым.
Я снова ощутила, как бешенство поднимается к груди откуда-то – не то из живота, не то из солнечного сплетения, – и закричала:
– Это твой отец! Кому, как не тебе, знать, за что он мог их всех прихлопнуть!
Дмитрий же оставался невозмутим. Как и всегда.
– Если бы я знал, я бы уже решил задачку и мне бы не пришлось никого похищать для этого, как ты считаешь? Но я не знаю, вот в чем вся соль. Ты можешь задавать мне любые вопросы, связанные с ним. Я могу отдать тебе все записи, которые у меня есть. Я дам тебе ключ от комнаты, где все это бережно храню. Если ты пообещаешь, конечно, ничего не портить…
– Ключ?
– Ну да. Здесь пара комнат запирается. Одну из них я отвел под отца. То есть под его вещи.
- Ах, да, мемориал. Как я могла забыть…
- Называй как хочешь. Брат частенько ошивается в бункере, а он неуклюжий, я не хочу, чтобы он трогал записи. Порвет еще чего доброго или потеряет. Но тебе я доверю. Просто помни – ты в музее! Будь поаккуратнее, короче.
При слове «ключ» я думала про код на двери бункера и особо не слушала, что он мне говорит. Если я соглашусь, это шанс узнать, где он хранит ключи. Возможно, ключ от панели стальной двери будет там же.
– Хорошо. Давай ключ, завтра с утра приступлю. – Подожду, когда он уснет, и займусь своим спасением. Даже если он сова, как и я, хотя бы к утру заснет.
– Я, конечно, ни на что не намекаю… – Дима аккуратно повернул часы с таймером в мою сторону. – Но у тебя осталось чуть больше суток. Но если ты веришь в себя, то можешь сегодня отдыхать.
– Ключ давай! – разозлилась я, что он напоминает мне о дедлайне. Неужели он правда убьет меня, если я не успею выяснить мотив? Притом что я уже сделала большую часть работы, а о том, какие тараканы бегали в голове его отца, я вообще не могу никак узнать, если уж родной сын – и тот не в курсе!
– Хорошо. – Дмитрий послушно влез в карман и извлек связку ключей – по меньшей мере, их было три. Маленькие и плоские, они бы идеально вписались в замочную скважину на панели железной двери. Он внимательно рассмотрел каждый, очевидно, выискивая пометки, и снял с кольца один из них. – Держи, – дал его мне. – Четвертая дверь отсюда, – кивнул он на левый поворот, но затем показал и на правый, - или отсюда. Тоже четвертая.
Отлично. Значит, последняя неидентифицированная комната – та, что соседствует с моей гостевой спальней, или игровой. Надеюсь, она в принципе никак и никем не используется, мне так будет спокойнее.
Я поднесла ключ к глазам. Просто цифра «3», и больше ничего. С сожалением я проследила взглядом, как Дима убирает ключи в карман.
– Олеся, вход в бункер открывается только при помощи кода, – снова прочитал он мои мысли.
Разозлившись, я встала и отправилась на поиски нужной комнаты. Если он телепат, почему бы ему не прочесть мысли своего полоумного папаши? Тогда он узнает, почему этот психопат грохнул своих коллег. Или на расстоянии это не работает? Или он все-таки мертв? Прошло уже достаточно времени, чтобы он объявился. Срок давности преступления по особо тяжким статьям – пятнадцать лет. Тем более погода не располагала к катанию на катере.
Я попыталась открыть дверь, но ключ не подошел.
– Что за… – не успела я ругнуться, как поняла, что это не четвертая дверь, а третья – та, что идет сразу за игровой. Слишком углубилась в мысли и просто до дошла до нужного помещения. Интересно все-таки, что за этой дверью? Это не Димина спальня. И не мемориал отца.
Я сделала еще несколько шагов. Ключ подошел.
Комнатка оказалась очень маленькой, скорее кладовка. Правда, Дима говорил, что в кладовке хранятся запасы еды и воды. Наверно, где-то есть еще одна. Может, как раз предыдущая дверь? Очень похоже на Диму – сказать, что я никогда не найду сама припасы, и при этом поселить меня по соседству. Хотя та комната достаточно большая, судя по расстоянию между дверями.
Я вошла в мемориальную Дроздова и осмотрелась. На столе стоят трубка, набитая табаком, фото в черной рамочке и граненый стакан. Пустой. Он что, наливает призраку водку? Это поминальный стол? В ящиках стола оказались фотоальбомы и какие-то тетради. Наверно, дневники.
Я устроилась на единственном стуле и стала рассматривать фотографии. Я думала, меня здесь уже ничего не способно удивить, но нет. В одном из альбомов, последнем, судя по изменившемуся, осунувшемуся лицу Дроздова, оказалась тетя Дина. Они сидели рядышком, как лучшие друзья, и позировали фотографу. Улыбались, смеялись, на одном фото даже обнимались. Вернее, это Дроздов приобнял тетю и выглядел при этом счастливым.
