Мертвый кролик, живой кролик - Елена Ивановна Михалкова
Илюшин отрицательно покачал головой.
– Тогда, боюсь, ты меня не поймешь. Тебе будет трудно представить, что это такое – годами наблюдать за своими детьми, ожидая, что вместо жадности и лени в них проклюнутся любопытство, предприимчивость, стремление проявить себя, – и год за годом сильнее разочаровываться… А затем увидеть дочь, которая в избытке обладает всеми этими качествами: и любопытством, и открытостью ко всему новому, и готовностью пахать до седьмого пота – вот ведь что важно! Пахать, пахать! – Ратманский рубанул воздух ребром ладони. – Но не убиваться! Пахота должна быть в радость. А мои младшие дети даже не понимают, как это: работа – и в радость! В радость может быть только отдых, как они полагают, а работа – тяжкий крест, и добровольно нести его согласится лишь идиот. Алла и Алик – два самых бесполезных человека во Вселенной. Я был постоянно занят, их воспитывала мать, а она далеко не Песталоцци.
– Как они отнеслись к появлению Нины в вашей жизни?
– А ты как думаешь? – Ратманский растянул губы в кривой усмешке. – Они мне поначалу скандалы закатывали. Такие предсказания делали – куда там Ванге! И горло мне Нина перережет, и обдерет меня до нитки, и бог знает что еще… Неприятный сюрприз для них вышел.
– А для вашей жены?
Ратманский скосил на Илюшина слезящийся глаз.
– Мы с Эльвирой разъехались, дай бог памяти, лет пятнадцать назад. Она живет в свое удовольствие, путешествует, картины малюет… Ее никто ни в чем не ограничивает. Никакого личного интереса у нее не было и нет ни ко мне, ни к Нине. А вот Алик с Аллой чувствуют себя ущемленными. Однако мы с тобой много внимания уделяем ничтожной теме. Тебе необходимо прямо сейчас поговорить с Петей…
– Я сам решу, когда мне говорить с Петей, – жестко сказал Макар. – Что значит «ничтожной теме»? У вас трое детей. Двоим не по душе третий, свалившийся на вас из ниоткуда. Они ведь, надо полагать, понятия не имеют о ее реальной истории?
– Как ты с больным стариком разговариваешь… – укоризненно начал Ратманский.
– Вы не старик и не больной, – отрезал Макар. – А если заболеете, у вас филиал сердечно-сосудистого отделения под боком. Что известно Алле и Александру о Нине?
Ратманский вздохнул.
– Отвык я от таких, как ты, – с непонятным выражением сказал он. – Ну да ладно. Я познакомил Нину с ними через полтора года после ее появления, когда у нее лицо окончательно село…
– Что село? – не понял Макар.
– Лицо уселось после пластических операций. На это требуется время. Алик и Алла увидели Нину в том облике, в котором ее знают все. Они, конечно, не раз пытались установить ее личность. – Ратманский усмехнулся. – Хрен им на босу морду!
– Не любите вы своих младших детей, Константин Михайлович, – заметил Макар.
– За что мне их любить? За сытое равнодушие к участи собственного отца? А ведь если бы они согласились тогда, десять лет назад, сдать для меня костный мозг, я бы им все простил – и лень их бесконечную, и паразитическую сущность… Даже до этого слабыми умишками не дошли. Просто смотрели, как я подыхаю, и потирали ручки в ожидании наследства. А тут – Нина! Ха-ха-ха! Вот уж чего они не предвидели!
Ратманский захохотал, хохот перешел в кашель. Илюшин ждал, пока он придет в себя.
– Алла пыталась подстраивать мелкие каверзы, – хрипло сказал Ратманский и откашлялся. – Вытащи иглу и руку мне забинтуй.
– Я вам не медицинский персонал. – Илюшин подошел к двери, открыл и сказал: – Белла Тихоновна, капельница заканчивается.
Секретарша молча проделала все необходимые манипуляции. Ратманский сел, положив подушку под спину.
– Каверзы, – напомнил Макар. – В чем они заключались?
– Бабские глупости. К исчезновению Нины это не имеет отношения.
Илюшин понял, что настаивать бесполезно.
– У вас есть враги?
– У всех, кто чего-то стоит, есть враги. Что я тебе азбучные истины объясняю…
– Серьезные враги, – уточнил Макар. – Такие, которые могли бы пойти на похищение Нины.
Ратманский облизнул пересохшие губы.
– Тридцать лет назад я бы задумался. Но сейчас… Нет, у меня не имеется таких врагов. Все закончились. Я сижу в своей узкой нише, за большими деньгами не гонюсь, в политику не рвусь. Величайшая удача, какая может выпасть людям вроде меня, – своевременно превратиться из хищника в травоядное. У оленя на тихой полянке есть шанс дожить до старости. Одряхлевшего волка сожрут свои же.
Илюшин с сомнением отнесся к этой сентенции, но промолчал.
– Давайте поговорим об Арсении Рутберге, – попросил он. – Вы хорошо его знаете?
– «А скрипач не нужен, родной, – процитировал Ратманский. – Он только лишнее топливо жрет». Арсений – трепетный интеллигентный мальчик сорока лет. Я беседовал с ним вчера по телефону, он ищет себе замену в оркестре, чтобы срочно вернуться в Москву. Надеюсь, не найдет. Практической пользы от него никакой – бабочка в штанах. Но женщины от него без ума. Они с Ниной за пять лет ни разу не поссорились. Стерильные у них отношения, во всех смыслах. Детей нет, страстей нет… Не знаю, зачем Нине нужна эта связь. Может, настала другая эпоха, а я пропустил ее начало. Кофе без кофеина, сигареты без никотина, любовь без горения.
Он замолчал, как будто обессилев.
– Мне нужны ключи от квартиры Нины, – сказал Макар.
– У консьержа есть, он тебя пустит.
Глава 7
Почти все свои деньги Егор потратил на такси. Электричка в нужном направлении отправлялась только в семь тридцать утра, а попасть к Колодаеву необходимо не позже шести. В это время еще не рассветет. На то, что Колодаев уйдет на работу, Егор теперь не рассчитывал, но вряд ли он просыпается раньше восхода.
Тщательно все обдумав, Егор пришел к выводу, что Мордовин не позволил закапывать тело на своем участке. А вдруг полиция стала бы искать именно у него! Мордовин хитрый и осторожный. Голыми руками такого не возьмешь. Он согласился дать машину, но на то, чтобы прятать тело, не подписывался.
А кто подписался бы?
Третий школьный товарищ. Колодаев.
Егор не стал будить Севостьянова, оставил записку, что вернется к обеду. Забрал из сарая складную саперную лопатку, которую приметил накануне. В службу такси позвонил с телефона старика. Договорился, что его встретят на станции, чтобы было меньше вопросов. Водитель на него и не взглянул. Рулил, клевал носом… В конце концов врубил
