Михаил Герчик - Оружие для убийцы
К Пашкевичу Эскина его не пустила.
— Вас к больнице на пушечный выстрел подпускать нельзя, не то что к Андрею. У него сейчас ослабленный иммунитет, только инфекции не хватало! Кстати, я уже смотрела вашу жену. К сожалению, обрадовать ничем не могу. Ближайшие дни покажут, чем это закончится, но приготовьтесь к самому худшему.
Вернувшись в издательство, Шевчук замкнулся в своем кабинете. Достал с полки том энциклопедии, нашел статью о лучевой болезни. Все, о чем там писалось, слово в слово совпадало с рассказом Ларисы. Что ж, дело сделано, осталось уничтожить капсулу и ждать. Наконец–то он станет хозяином «Афродиты». Вот ведь как все повернулось! Еще в понедельник Андрей собирался вышвырнуть его на улицу, а сегодня… Сегодня надо спасать издательство. Ему, Шевчуку, больше некому.
Взяв сумку с контейнером, он поднялся на второй этаж. Людмила уже была в приемной, что–то печатала на компьютере.
— Поправились, Владимир Васильевич? — поздоровавшись, улыбнулась она.
— Я‑то поправился, а вот Андрей Иванович заболел.
— Грипп, наверное. Ужас, как в этом году грипп свирепствует. Вам бы тоже следовало вылежать. Говорят, такие осложнения…
— Обойдется, — перебил словоохотливую девушку Шевчук. — У меня к тебе просьба: съезди в книжную палату, получи новые авторские таблицы и индексы.
— С удовольствием! — Людмила выключила компьютер. — Кстати, Владимир Васильевич, мне в университет забежать надо. Я после обеда вернусь, не возражаете?
Людмила схватила пальто, шапочку и выпорхнула из приемной. Шевчук открыл кабинет, достал из сумки загодя развинченный контейнер. Нащупал кончиками пальцев в щели между спинкой и сиденьем кресла Пашкевича капсулу с радиоактивным кобальтом, осторожно достал и положил в гнездышко–углубление. Туго завинтил цилиндр, спрятал в сумку. Подошел к окну, приоткрыл фрамугу: пусть проветривается. Взял со стола папки с сочинениями Анонима, которые, Андрей, похоже, так и не успел просмотреть, и вышел. Положил ключ на место, спустился к себе. Все это заняло минуту, от силы, полторы, ничего страшного с ним за это время произойти не могло.
Посидев за столом, пока не унялась внутренняя дрожь, Шевчук оделся, взял сумку с контейнером и пошел в парк Горького. До парка было недалеко, два коротеньких квартала, он и Григорий любили там бродить в обеденный перерыв, обсуждая неотложные дела. По дороге заглянул в хлебный магазин, купил батон. В последние годы на Свислочи, в городской черте оставалась зимовать стая диких уток. Когда река начинала замерзать, все они собирались в парке у запруды. Там вода, подпертая бетонной стеной, набирала такую скорость и силу, что с нею не могли совладать даже самые суровые морозы. Огромная полынья спасала уток от верной гибели. Над водопадом построили ажурный мостик, зимой на нем постоянно толпились дети и взрослые, подкармливая оголодавших птиц. Туда он и направился. Заслышав скрип снега под его ногами, утки дружно потянулись к мостику. Шевчук достал сигареты, закурил, огляделся. Ни души. Опустил сумку на снег, достал контейнер. Просунул между прутьями ограды и носком сапога столкнул в воду. Всплеск поглотил шум водопада. Он стал крошить уткам батон. Стая загалдела и дружно кинулась подбирать угощение.
Глава 27
Пашкевич позвонил в начале первого.
— Володя, не знаю, сколько мне тут придется проваляться, неделю или больше, во всяком случае когда выпишут, возьму отпуск за два последних года. Вымотался, как собака, надо отдохнуть. В «Афродите» останетесь ты и Аксючиц. На нем хозяйственные дела, на тебе издательские. Гриша рассказывал тебе о поездке в Москву?
— Да, конечно.
— Что ты об этом думаешь?
— Может, поторговаться? Если они поймут, что мы готовы платить, пойдут на уступки. Отвертеться бы от выплаты потиражных, с остальным, думаю, справимся.
— Это остальное — десятки тысяч долларов, — раздраженно буркнул Андрей. — Сколько у вас в запасе подготовленных книг? Учитывая эту чертову Уокер.
— Примерно на два месяца.
— Очень хорошо. За эти два месяца нужно полностью перестроить работу издательства. Оставим серию детективов, их еще можно издавать несколько лет, ни у кого ничего не покупая, остальное прикроем. В последнее время я над этим долго ломал голову и, кажется, кое–что придумал.
Пашкевич обстоятельно рассказал Шевчуку о своем решении переключиться на выпуск научно–популярных книг.
— Отправь Гришу в Польшу, там их издают сотнями, самые разные, с разных языков, сериями и вразброс. В красочных мягких обложках, с иллюстрациями. Пусть отберет несколько десятков, договорится о приобретении авторских прав на лучшие, некоторые можно делать самостоятельно. Но надо спешить. Что скажешь?
Шевчук молчал, лихорадочно обдумывая услышанное. Пашкевич словно прочитал его мысли и теперь выдавал их за свои — именно такие книги Шевчук собирался выпускать, создав собственное издательство. Интерес к макулатурным романам и кровавым триллерам падает, наелись.
— Ты что, заснул?
— Думаю, — ответил Шевчук. — Ну что ж, идея, по–моему, интересная.
— Тогда послушай. Для тебя не секрет, что в последнее время я был очень недоволен вашей работой. Твоей и Гришиной. Обсуждать ничего не хочу, но… Считай, что это ваш последний шанс. Сделаете к моему возвращению пять–шесть книг, прощупаете рынок, разработаете перспективный план с конкретными темами, авторами, названиями, договоренностями — забудем старое, начнем как когда–то, в девяносто первом. Завалите — выгоню обоих. Ты меня знаешь, это не пустая угроза. Покрутитесь, ребята, покажите, что вы еще на что–то способны. Все, Володя, ко мне пришел врач. Будь!
— Будь! — ответил Шевчук и положил трубку. «Не выгонишь, — спокойно подумал он, — скоро тебе будет не до нас и не до «Афродиты». А за идею спасибо, хорошо, что ты подтвердил мои собственные мысли.» Позвонил Григорию.
— Загляни, есть новости.
Григорий выглядел подавленным, его щеки были заклеены полосками пластыря.
— Что случилось?
— Андрей заболел. Диагноз еще не установили. Меня к нему не пустили, побоялись, что занесу инфекцию, поговорили по телефону. Профессор Эскина забрала его в больницу среди ночи, значит, что–то серьезное. Наверное, он и сам это понимает. Кроме нас, «Афродиту» ему оставить не на кого, козе понятно, за несколько месяцев Аксючиц все развалит. Ты ведь знаешь Андрея — когда надо, он умеет отступать. Но, чтобы уцелеть, нам придется крепенько покрутиться.
Шевчук подробно рассказал о перестройке, задуманной Пашкевичем. Как он и предполагал, идея Григорию понравилась.
— Слушай, а ведь здорово! — зажегся он. — Господи, как надоела вся эта мерзость! Начать с чистого листа! Можно столько великолепных книг и перевести, и сделать! Нет, что ни говори, а он — умница.
— Сукин он сын, хотя, конечно, не дурак. Короче говоря, собирайся в Варшаву, приказ о командировке Аксючиц подпишет сегодня же. Возьми у Тихони под отчет побольше денег, скупи все, что нас может интересовать. Переговори в издательствах, в литературных агентствах, подпиши договора о намерениях. Торгуйся, такой прибыли, как женские романы, эти книги не принесут, тиражи будут небольшие. Кстати, до отъезда сдай в типографию Уокер, принесешь сопроводиловку, я подпишу. И позвони переводчикам: через месяц пять ее романов должны лежать в редакции. Добавь по десять долларов за лист, но предупреди — со всеми, кто не уложится в срок, договора будут немедленно расторгнуты.
У Григория от изумления очки поползли на лоб.
— Володя, — произнес он, — ты с ума сошел. Пашкевич тебе голову оторвет.
— Бог не выдаст, свинья не съест. У нас всего два месяца на подготовку и запуск новых серий. За это время мы должны сдать в печать десять книг. Искать и оценивать другие просто некогда. Это ведь все приличные романы, правда?
— Очень приличные. — Григорий слабо улыбнулся. — Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? Того Шевчука, который по ночам набирал нашу первую книгу. Давненько я тебя таким не видел.
Глава 28
Не дозвонившись до Андрея Ивановича, Женя набрала телефон Аксючица. Спросила, готовы ли документы на квартиру. Аксючиц ответил, что готовы, но без подписи генерального все затормозилось. А генеральный в больнице, придется обождать, пока выпишут. Ждать в Женины планы не входило.
— Александр Александрович, сейчас я к вам зайду, возьму эти бумаги и подъеду в больницу. Навещу Андрея Ивановича, а заодно он все подпишет.
— Женечка, потерпи, — осторожно возразил Аксючиц. — В городе эпидемия гриппа, к нему никого не пускают.
— Меня пустят, можете не сомневаться, — самоуверенно засмеялась Женя.
— Как знаешь, — вздохнул Аксючиц.
То, что Пашкевич решил сделать своей любовнице такой царский подарок, Аксючица не волновало; за долгую жизнь нагляделся на самоуправство начальства. Он подумал, что в больнице Женя почти наверняка встретится с Ларисой. Александр Александрович в душе Ларису не уважал, но держал свои чувства при себе. Еще недавно он ни за что не допустил бы, чтобы она и Женя встретились нос к носу, но сейчас… Пашкевич дважды ни за что, ни про что унизил его перед Тихоней, пусть сам почувствует, что это такое, когда тобой вытирают пол.
