Юлия Волкова - Выбери меня
«Феликс нас поубивает, — мрачно думала Саша, глядя на муки Полуянова. — Тут никакой монтаж не спасет. Полуянов не понравится зрителю никогда. Таких кандидатов нужно раскручивать на радио. Приглашая на озвучку артиста. Бедная Бурковская. Она стерва, но все равно ее жалко. Она взялась за заведомо невыполнимую задачу. Никто не станет за него голосовать».
Тем временем Полуянов с трудом выдавливал из себя текст, вполне толково написанный Сивкой-Буркой. Но в исполнении Андрея Дмитриевича он звучал ужасно.
— Какого шоу у нас не было? — напряженно произносил он, морща лоб и облизывая сухие губы. — Ведь этот вопрос… э… можно понимать шире — какого телевидения у нас еще не было? Что нового мы можем увидеть на телевизионном экране, чем можно нас удивить, да?..
— Болван! — вдруг громогласно раздалось в студии.
— Стоп! — заорал Сташевский из своей режиссерской «будки». — Господа, за такие выходки я буду выводить за пределы студии. Охрана, разберитесь, пожалуйста! Наташа, Валя, укажите охране на этого человека!
Ассистентки Валя и Наташа суетливо забегали по павильону и между рядами зрительских кресел. Полуянов покрылся пятнами, зрители возбужденно загомонили. Молодняк пришел в восторг от «нештатной» ситуации. Компания Вальки Первушкина от смеха посползала со стульев, глядя на прервавшего речь Полуянова, выпучившего глаза и беззвучно хлопавшего губами. Из середины зала поднялась высокая особа с гордой осанкой и шикарными рыжими волосами.
— Не нужно меня искать! — проговорила она. Бас ее разнесся по всему павильону с такой силой, что какие-то осветительные приборы зазвенели и задребезжали. — Это я сказала Андрею Дмитриевичу «болван». У нас с ним договор.
— Какой еще договор? — возопил Сташевский.
— Если Андрей Дмитриевич будет употреблять слова-паразиты, я буду говорить ему «болван», — спокойно объяснила Ирена Игоревна (а это была, конечно, она). — Я — консультант господина Полуянова по чистоте и культуре речи.
— Ну и ну! — весело пробормотал в микрофон Лапшин.
Услышав его бормотание, Миловская перехватила инициативу у Сташевского.
— Вы не могли бы представиться? — попросила она Ирену Игоревну по громкой связи. — И произнести еще раз то, что вы сказали. Камеры, дайте крупный план!
Консультант по чистоте и культуре речи не заставила себя ждать и, представившись, повторила тираду, не меняя интонации и выражения лица.
— Это правда, Андрей Дмитриевич? — тоном Мефистофеля поинтересовался Лапшин.
Покрывшийся фиолетовыми пятнами Полуянов вдруг улыбнулся.
— Да, — кивнул он. — Возможно, кому-то этот метод покажется грубым. Но он хорошо действует. Не хуже электрошока. Самому себя контролировать сложно. Вот я и попросил Ирену Игоревну. Она согласилась.
Зал оживился с новой силой. Камеры выхватывали крупные планы удивленных, восхищенных и возмущенных зрителей. Потом кто-то догадался зааплодировать. Аплодисменты подхватили и другие зрители. Кажется, зал искренне одобрял Полуянова и его консультантку. И тогда Лапшин решился подвести первый итог: он назвал ситуацию оригинальной и предложил рыжеволосой Ирене кричать что-нибудь подобное любому участнику программы, кто допустит в речи слова-паразиты. После небольшой паузы Полуянов продолжил чтение «шпаргалки», и Александра заметила, что дело пошло легче. Все-таки человек, который признает свои недостатки в присутствии двухсот человек, вызывает симпатию. Наверное, Полуянов это тоже почувствовал.
— До сих пор у нас не было честного, искреннего телевидения, — сказал он. — Я не хочу говорить здесь о заказчиках и исполнителях, об экономической зависимости — это и так все знают. Но почему мы так редко видим на экране искренние лица? Мне кажется, телевизионщики специально отсекают все искреннее, что есть в жизни, — радость, боль, гнев, ненависть, любовь. Все это остается за кадром. Вместо этого мы видим фальшь, постановочные эмоции. И привыкаем к этой фальши, перестаем ее замечать, отличать от настоящей жизни. А самое страшное — мы начинаем жить по законам телевизионной фальши. Потому что телевидение — очень заразная вещь. Телевидение — это эталон. Пусть и неосознанный.
«Саньки» хоть и читали его речь раньше, в очередной раз оскорбились — они-то считали себя людьми искренними.
— Может быть, этому есть объективное объяснение? — спросила Саша у Полуянова, когда тот поставил «интонационную точку в конце высказывания». — Не каждый человек способен оставаться естественным, зная, что его снимают на камеру. Желание выглядеть перед объективом как можно лучше вполне нормально. Другое дело, что из этого получается.
Полуянов пожал плечами, сник и снова стал покрываться пятнами. Ответа на Сашину реплику в шпаргалке не было, а самому сформулировать связное высказывание перед объективом ему явно было не под силу. Какого черта Бурковская затеяла все эти пассажи про искренность?!
Зрители начали тянуть руки к ассистенткам Наташе и Вале — за микрофонами. Особенно желали высказаться Бурковская и женщина в первом ряду — с гнездом на голове. Но Сташевский отреагировал на деликатное покашливание Чуткого и по внутренней связи подсказал ведущим дать ему слово. Александра Барсукова представила залу лидера партии «Русич». Чуткий откашлялся и широко улыбнулся. В ответ на эту улыбку зал внезапно успокоился. «Вот это харизма!» — прошептал Саше Лапшин и незаметно для камер закатил глаза.
— Телевидение не виновато, — сказал Чуткий безо всяких предисловий. — Оно — зеркало нашей жизни. Для современного человека искренность — понятие устаревшее, лишнее. Мы живем в мире, где больше всего ценится успех. Но разве искренность способствует успеху? Положа руку на сердце, признаемся: ничуть. Кто нынче искренен? Только маленькие дети — до той поры, когда они начинают учиться жить в обществе и завоевывать в нем свое достойное место. Улыбайся каждому, говорят американцы, это выгодно. Маши кулаками перед носом у слабого, чтобы он тебя боялся, даже если ты не испытываешь к нему личной ненависти. Твое поведение должно быть ориентировано на успех. Движения твоей души никого не волнуют. Душа для современного человека — всего лишь память о принадлежности к определенному виду фауны. Поэтому призыв господина Полуянова к искренности сродни призыву вернуться в пещеры. Увы, поезд ушел.
— Вы вообще против искренности, Василий Петрович? — в обычной своей манере насмешливо возмутился Лапшин.
— Я не против искренности, — сказал Чуткий. — Я просто констатирую факт, что искренность не ведет к успеху. Не подумайте, что мне это нравится. Мне это не нравится. Но это так.
— Но это же кошмар! — воскликнул Сашка. — С этим что-то нужно делать!
— Знаете, что я думаю? — Чуткий изобразил на лице задумчивость, и Александра Барсукова невольно им залюбовалась. — Не столь важно, как мы выглядим перед другими людьми. Главное — быть искренним перед собой. Не врать себе, не притворяться. Казалось бы, это так просто… Но опыт показывает, что это труднее, чем быть искренним перед другими. Зато если это получается, то в жизни получается все. Вы согласны со мной? — Он обвел взглядом зал, и зал зааплодировал, словно загипнотизированный. Женщина с гнездом на голове подпрыгнула на своем месте — видимо, не в силах сдерживать в себе эмоции.
«Слушаем зал», — прозвучало в наушниках у ведущих.
— Давайте послушаем зал! — не стал мудрствовать Лапшин. — Возможно, у кого-то иная точка зрения. Не волнуйтесь, мы выслушаем всех, — добавил он закадровый текст. — Самые интересные высказывания пойдут в эфир.
Присутствующие начали высказываться. Ассистентки, как и было условлено, в первую очередь давали микрофон молодежи, но самое большее, на что оказались способны юноши и девушки, — это более или менее внятно повторить тексты Чуткого и Полуянова. «Саньки» приуныли. «Давайте тех, кто постарше и поинтеллигентнее», — прозвучал в наушниках голос Миловской. Александра подошла к женщине с гнездом, протянула ей микрофон и попросила представиться.
— Меня зовут Надежда, — объявила та еще басистее, чем Ирена Игоревна. Закрыв глаза, можно было подумать, что говорит солидный мужчина. Да и на вид тетка была мужеподобной. — Тема у вас интересная. И я рада, что господин Полуянов затеял разговор об искренности. Мне бы хотелось услышать от Андрея Дмитриевича, что он чувствовал, когда переселял стариков и инвалидов из нормальных квартир в убогий социальный интернат. Он за искренность? Отлично! Вот пусть и ответит со всей искренностью, считает ли он нормальным, что эти несчастные люди, не выдерживая ужасных условий жизни, кончают с ней счеты.
— Это провокация! — закричала сидевшая рядом с ней Бурковская так громко, что в павильоне загудели динамики. — Андрей Дмитриевич не имеет никакого отношения ни к каким расселениям и инвалидам. Господин Полуянов руководит рекламно-информационным концерном. При чем здесь старики? Выведите отсюда эту сумасшедшую!
