Владимир Дугин - Кровавый алмаз (сборник)
— Ты, вероятно, прав. Однако, дров они могут наломать много. Если воспользоваться твоим же примером, то вспомни, сколько миллионов погибло, прежде чем идея коммунизма «выдохлась», как ты говоришь. Надо учитывать развитие техники. Пещерный человек мог, сойдя с ума, убить дубиной двоих-троих соплеменников. Современный, вооруженный автоматом маньяк, укладывает людей десятками, подложив бомбу в самолет, убивает уже сотнями… А если такой дорвется до ядерного оружия?
— Ребята, не будем вести академическую дисскусию. "Наши цели ясны, пути определены, за работу, товарищи!" — проснулся в Грише трибун, но старый лозунг, которым мобилизовал массы на строительство "светлого будущего" один из «вождей» прошлого, звучал: как всегда, юмористически.
Мы быстро распределили роли. Я не мог надолго уезжать из Города, поэтому южный участок, где ожидалась концентрация боевиков и где возможны были решительные их действия, поручили постоянно там работающему Мгеру, дав ему в помощь Клаву, которая находилась в отпуске по случаю завершения диссертации. Эта парочка еще с тех времен, когда мы вместе учились в одной группе на втором отделении «Вышки», была неравнодушна друг к другу, но тогда у них что-то не сладилось. Мгер обзавелся семьей, а Клава погрузилась в науку. Но после того, как жена и дочь Мгера погибли в Сумгаитской резне, я стал замечать, что он как будто тянется к своей старой привязанности, ищет у нее утешения и сочувствия. В свои частые приезды в Москву по долгу службы или по личным делам Мгер обязательно встречался с Клавой, и они много времени проводили вместе… Не я один замечал это, и все мы от души желали им счастья, хоть и позволяли себе иногда по-дружески подтрунивать над ними. Вот и сейчас Гриша стал прозрачно намекать на их особые отношения, на то, что блондинки всегда пользовались на юге успехом… Мы его нейтрализовали, поручив самую неприятную работу — подготовить доклад начальству на тот случай, если понадобится прибегнуть к задействованию крупных сил раньше, чем мы рассчитывали. Ратманов пытался отвертеться, но после того, как Клава заявила, что только у него есть чувство меры и литературный дар, необходимые для выполнения такой задачи, согласился.
— Мне говорили, что в профиль я похож на Данте, — повернулся он боком, демонстрируя свой мефистофельский нос, — как ты считаешь, Клавочка?
— Даже на Сирано, — явно преувеличивала Клава. — Но твоя сила не в этом.
— А в чем же? — насторожился Гриша, чувствуя подвох.
— У тебя почерк хороший, — безжалостно заявила Клава-Диана, или Клавдиана, как прозвал ее Мгер за маленькую грудь еще после первого нашего совместного посещения пляжа. Гриша изобразил обиду и окунул свой нос в стакан с пивом.
Самый организованный из нас, Павел Владимирович, взялся осуществлять координацию действий и корректировку плана, а Вася Кившенко должен был собирать всю информацию, все факты, которые могли касаться замыслов противника. Он как-то умел располагать к себе людей, его обаянию поддавались самые нелюдимые архивариусы и сварливые бухгалтеры, по обрывкам случайных бесед в курилках он был способен составить цельную картину самых секретных дел, добывать сведения, закрытые самыми строгими грифами, спрятанные за семью замками. Его способности в этом граничили с ясновидением, хотя и основывались всегда на почве реальных данных. Мне предстояло по-прежнему работать в "логове врага", играть роль эдакого Штирлица.
Занявшись привычным делом, мы как-то незаметно вновь обрели обычную уверенность и профессиональное спокойствие перед лицом опасности. Во всяком случае, внешне это выглядело именно так. К одиннадцати часам, допив пиво и съев все бутерброды, мы начали расходиться. Связь решено было поддерживать через Павла Владимировича. Уже в прихожей ко мне подошел Вася.
— Скажи, они действительно могут осуществить задуманную угрозу и взорвать реактор? — тихо, чтобы не слышала Клава, занятая шутливой перебранкой с Ратмановым, который отказывался проводить ее до метро, спросил он. Я вспомнил лицо "человека в красном халате", которого знал под именем Антона. Физическая и духовная сила, сквозившая во всем его облике, невольно внушала уважение и казалась несовместимой с чудовищной жестокостью задуманного. В моей памяти всплыли спокойные светлые глаза, изогнутые в чуть насмешливой улыбке твердые губы… Да, такой может сделать многое, может бросить вызов всему свету, самому Богу. В нем не было часто встречающейся у «блатных» истеричности, только безграничная уверенность в своем праве и своей способности осуществить любое желание, руководствуясь только личной волей, быть свободным. Свободным от всего.
— Да, — ответил я так же тихо. Вася нахмурился, и его лицо приобрело несвойственное ему суровое выражение.
23
Живет моя отрада в высоком терему.
Русская народная песня
Совещание, на которое меня вызвали в Москву, закончилось через три дня, и я возвратился в Город, становившийся местом моего пребывания на неопределенное время. Меня ждало письмо от Вероники. Бесхитростные, не очень грамотные строки были полны такой неподдельной грусти и желания встречи, что я воспользовался затишьем в моей официальной деятельности и взял краткосрочный отпуск. Приближался "бархатный сезон", и если бы не мое привилегированное положение, мне ни за что не взять бы билета.
Вероника загорела и посвежела, ее тетка, вкусив благ, доставляемых прикосновением к "высшим сферам", стала покладистее. Она всецело была поглощена сложной интригой, которую затеяла в компании с новой знакомой против обитательниц соседнего санатория. Ей нравилось изображать «гранддаму», знавшую лучшие времена, туманно намекать на свое, якобы высокое, происхождение, фыркать по поводу манер посетительниц столовой. Словом, дуэнья играла герцогиню в изгнании и поэтому смотрела сквозь пальцы на наши с Вероникой длительные совместные прогулки и не стремилась сопровождать нас во время вылазок в горы.
Теплое море, бездонное синее небо, пронизанное солнечным светом или наполненное белоснежными громадами облаков днем, и бархатно-черное, усеянное непривычно большими и яркими звездами ночью, запахи и, если и не «немыслимых», как в стихотворении Гумилева, то, во всяком случае, незнакомых в средней полосе трав, цветов и деревьев, а самое главное законное безделье способствовали, как всегда, повышению сексуальности, и мы с Вероникой во всю использовали это обстоятельство, отбросив обычные условности и так называемые «приличия». Через неделю после моего приезда мы выглядели, несмотря на отличное питание, как марафонцы на финише. Впрочем, остальные обитатели нашего и окрестных санаториев вели себя точно так же, если только позволяли здоровье и возраст. Как всегда бывает в переломные моменты истории, как было, судя по литературе и воспоминаниям современников, накануне первой и второй мировых войн, люди инстинктивно чувствовали, что для многих из них эти теплые дни могут оказаться последними счастливыми днями, что старая, налаженная жизнь неотвратимо и стремительно катится в пропасть, что надвигается какая-то непонятная, но явно ощутимая катастрофа. Томные взоры, нежные прикосновения, воркующий смех, словом, все признаки "любовников счастливых" можно было наблюдать и слышать повсюду, за каждым кустом, деревом, на каждой полянке и скамье. Это лихорадочное веселье, пир накануне чумы, затягивали, как омут, и я с трудом сохранял в глубине сознания сторожевой пункт бдительности, готовности к неприятным неожиданностям. И они не замедлили появиться.
Мы только что вернулись с пляжа и собирались идти на обед, как вдруг меня позвали к телефону. Опасаясь, что это очередной приступ деятельности моего начальника, придумавшего мне срочную и бессмысленную работу, я нехотя направился в кабинет дежурного врача.
— Слушаю.
— Привет, Джек, — узнал я голос Мгера. — Как отдыхаешь?
— Очень хорошо. Есть новости?
— Да. Заболела Клава. Врачи говорят — воспаление легких.
— Высокая температура?
— До тридцати девяти. Антибиотики она не переносит, ты же знаешь.
— Понятно. Я постараюсь выслать тебе витамины и сульфамидные препараты. Возможно, уже завтра, с попуткой.
— Спасибо, буду ждать. Пока. Джек.
— Будь здоров, привет Клаве, пусть поправляется.
— Спасибо, пока.
В трубке прозвучали гудки отбоя.
Итак, с Клавой случилась какая-то беда. По нашему коду "высокая температура" означала серьезную угрозу жизни. Мгер нуждался в помощи. Вот и кончилась моя курортная идиллия. После короткого, но бурного объяснения с Вероникой, пообещав ей вернуться при первой возможности, я отправился в местное управление. Через полчаса в моем распоряжении была машина, кроме того, меня снабдили подробной картой. Еще пять часов спустя я въезжал в узкие ворота дворика, зажатого между выбеленным известкой сараем и задней стеной двухэтажного особнячка, расположенного на окраине городка, где обосновался Мгер.
