Фридрих Незнанский - Честный акционер
— Во сколько вы думаете прибыть домой?
— Часа в четыре.
— Тогда давайте встретимся у вас дома ровно в шесть. Заодно посмотрю, как вы живете.
— Дома? — раздумчиво произнесла девушка.
— Да. Если, конечно, вы не скрываете на кухне беглого преступника, — съязвил Поремский.
— Что за глупости! — неожиданно сердито ответила Лариса. — Никого я не прячу, и скрывать мне нечего. Хотите — приходите.
— В таком случае диктуйте адрес.
Лариса продиктовала адрес, Поремский записал его в блокнот.
— А как до вас удобнее добраться?
— Посмотрите по карте, — холодно ответила Лариса. — Пока.
И отключила связь.
И вот Поремский стоит у двери ее квартиры и, как дурак, жмет на кнопку звонка, ясно понимая, что девушка его обманула. «Кинула», как принято нынче выражаться.
Так, и что теперь? Убираться восвояси? Или подождать во дворе, на лавочке? А если она вообще не придет? Что, так и торчать тут до второго пришествия? Поразмышляв немного над этими «проклятыми вопросами», Володя вышел из подъезда (на скамейке по-прежнему кучковался молодняк) и, достав из кармана сигареты, прошествовал к изящной, длинной скамеечке, на одном конце которой сидели три бабули. Поремский уселся на другом конце и закурил.
Бабули покосились на него с явным неудовольствием. Судя по всему, его наглое вторжение прервало какой-то важный разговор (разве у старушек бывают другие?), однако спустя несколько секунд старушки полностью о его существовании забыли и продолжили беседу.
Поремский курил, поглядывая на солнышко, пробивающееся сквозь густые ветви клена, и размышлял о жизни. Вскоре отдельные реплики старушек стали привлекать его внимание. Он навострил уши.
— Вот я и говорю, — делилась с подругами одна из старух. — Странная это квартира.
— Ты о двести двадцатой?
— Ну да, о ней.
— Да что ж в ней странного-то — я так и не поняла?
Вещающая старушка подбоченилась:
— Ты видела девку, которая там живет?
— Это такая с длинными волосами?
— Угу.
— Ну видела.
— Так вот, сдается мне, что она проститутка или ведьма!
На лице подруг появилось смешанное выражение недоверия и любопытства.
— Брось, кума, — сказала «вещунье» одна из «слушательниц». — С чего это ты так решила?
— И ты бы на моем месте решила, если б дверь в дверь с ней жила. Вечно к ней какие-то люди по вечерам таскаются. И все воровато так озираются, будто боятся, что их здесь застукают. И все больше парни, парни…
— Так может, просто шалава? — предположила одна из «слушательниц», на вид — самая безобидная и скромная. — Себя-то по молодости вспомни. Небось тоже от парней отбоя не было.
— Было, не было, только я под них не подкладывалась.
— Так тогда время другое было. Что для нас за ручку подержаться, то для нынешних — подол задрать.
— Вот-вот, — поддакнула другая старушка. — Ни стыда, ни совести у нонешней молодежи не осталось.
— Подождите, — прервала рассуждения на моральную тему третья «слушательница». — Ас чего ты решила, что эта девка из двести двадцатой — колдунья?
— Стенки у нас тонкие, кума. Если б они неприличностями занимались, я бы услышала. А так — ропот только, и все. Сидят себе и ропочут. И нет бы веселились, как другие молодые, так нет же! Ни криков, ни смеха. Только ропот. Бу-бу-бу.
— Ох, свят, свят, — охнула «безобидная». — А муж ее что? Она ведь с мужем живет?
«Вещунья» фыркнула:
— Муж! Да не муж он ей вовсе. Просто сожитель. У них там вообще что-то странное творится. Помню, как-то с месяц назад выношу я мусор, глядь, девка из своей квартиры выскакивает. Голая!
— Как так — голая?
— А вот так. В одной ночнушке! Выскочила, хлопнула дверью и понеслась по ступенькам. Так бы и побежала по улице голяком, если б ее ухажер следом не выскочил. Поймал ее на лестнице, прижал к себе, давай лепетать. Прости да прости. Что хочешь, говорит, для тебя сделаю, только вернись.
Старушки восхищенно округлили глаза.
— А она?
«Вещунья» усмехнулась:
— А что она, не баба, что ли? Вернулась. Покосились на меня, покраснели оба как раки и в квартиру свою — юрк! Потом как меня в подъезде встречали, постоянно глаза прятали. Скромники. — Последнее слово было сказано с нескрываемой иронией.
— А я слышала, ухажер ее — бандит, — сказала вдруг «безобидная». — Видали, рожа у него какая? А шрамище во весь лоб.
— Глупости. Не бандит он вовсе, а в МЧСе работает. А шрам у него от войны. Видела я раз, как от них мужчина выходил в форме. Моложавый еще, а уже с медалями. И тот его провожал. Оба пьяные. Обнялись на пороге, расцеловались. И наш пришлому говорит: «Не забывай, говорит, о наших ребятах. И приходи почаще. Мало нас тут осталось». Вот тогда-то я поняла, что однополчане они.
— Одно другому не мешает, — упорствовала «безобидная». — Вчера военный, завтра — бандит. На курок-то нажимать оба умеют.
— Зря-то тоже не наговаривай, — вступилась вдруг за соседку «вещунья». — Может, они нормальные ребята.
— Здрасте вам! Сама ведь только что говорила, что девка эта — шлюха. И еще колдуньей ее назвала.
— Не говорила, а предположила, — нахмурилась «вещунья». — Это разные вещи.
— Так ведь и я только предположила. К тому же… Гляди-ка! — «Безобидная» гневно сверкнула глазами в сторону Поремского. — А этот чего глядит?
Все это время Володя Поремский с живым интересом наблюдал за дискуссией старушек. Теперь же все они замолчали и сердито-вопросительно уставились на него, явно ожидая ответа.
— Простите, бабушки, — с вежливой улыбкой заговорил с ними Поремский. — Я оказался невольным свидетелем вашего разговора. Но слушал я вас не из праздного любопытства. Дело в том, что я — сотрудник прокуратуры. Вот, взгляните!
Он достал из кармана удостоверение и протянул его «вещунье». Та осторожно и как будто бы с опаской взяла удостоверение и, вытянув руку с удостоверением подальше от дальнозорких глаз, прошелестела морщинистыми губами:
— Следователь. Хм… — Затем передала удостоверение подругам. Старушки по очереди ознакомились с удостоверением, издавая попеременно возгласы любопытства, недоверия и восхищения, затем вернули корочку «вещунье», а та — Поремскому.
— Надо же, — сказала «вещунья». — Из самой Генеральной прокуратуры. И что же вас сюда привело?
— Да, — поддакнула ей «безобидная». — Что вы делаете на нашей скамейке? Места, что ли, другого не нашлось? Или у вас такое задание — разговоры честных граждан подслушивать?
— Ни то и ни другое, — ответил Поремский. — Я интересуюсь жильцами квартиры номер двести двадцать. Как раз той, о которой вы говорили.
Старушки замерли с открытыми ртами. Глаза их заблестели от сладостного предчувствия.
— А что случилось? — осторожно, словно боясь спугнуть удачу, прошептала «безобидная». — Почему вы ими интересуетесь?
— Или натворили чего? — в тон ей поинтересовалась «вещунья».
— Да нет, — ответил Поремский. — Просто у меня к ним есть пара вопросов.
— Всего пара? — усмехнулась «вещунья». — А чего ж так мало?
— Была пара, — поправился Володя. — Пока вас не послушал. А теперь понимаю, что они и у вас на подозрении. Может, расскажете мне о Ларисе Кизиковой поподробнее? И о женихе ее тоже.
— Это можно. Только ведь вы побольше нашего знаете. К примеру, знаете, что ее зовут Лариса, а мы и не знали.
— И потом, вы тут давно сидите, — встряла в разговор следующая старушка. — Все, что можно, уже услышали.
— Все, да не все, — загадочно ответил Поремский. — Дело это государственной важности. И разумеется, строжайшей секретности.
При словах о «секретности» и «важности» глазки старушек заблестели еще ярче.
— Вы вот рассказывали, что у Ларисы гости разные бывают, — продолжил Володя. — И что бубнят через стенку. Может, какие слова расслышать удалось? Знаете ведь, всякое бывает.
«Вещунья» подозрительно на него уставилась: уж не хочет ли он ее поймать на эту наживку? Скажешь что ни попадя, а тебя потом по кабинетам затаскают.
— А почему вы интересуетесь? — спросила она наконец. — Или подозреваете ее в чем?
— Нет, не подозреваю, — спокойно ответил Порем-ский. — Они важные свидетели. И у меня есть основания предполагать, что они знают больше, чем говорят.
— О чем? — прищурилась старушка.
— О деле, которое я расследую, — ответил Володя.
— А что это за дело?
Поремский нахмурился и строго ответил:
— Разглашению не подлежит. Так что, бабушка, удалось вам что-нибудь расслышать или нет? Если что-нибудь вспомните — очень поможете следствию.
Взгляд «вещуньи» стал мягче.
— Много я не слышала, — сказала она. — Обсуждали они что-то. Спорили. Вроде как дело у них какое-то общее было. И Лариса эта тоже выступала. Голос у нее звонкий… Иногда даже криком кричала. «Нет! — кричала. — Глупо!» А иногда так: «Идиотизм!» Все начинали бормотать, вроде как успокаивать ее. А она им в ответ: «Трусы вы!»
