Фридрих Незнанский - Честный акционер
— Не люблю беседовать с молодыми людьми. В последние годы я сильно постарел, и между мной и ими образовалась пропасть. Взаимопонимание исчезло. Вы, конечно, понимаете, о чем я?
Турецкий неопределенно пожал плечами, не мешая словоохотливому председателю растекаться мыслью по древу (иногда это приносило неплохие результаты).
— Но вот вы пришли, и я успокоился, — продолжил говорить Алексеев. — Мы с вами почти ровесники, Александр Борисович. К тому же оба — бывалые парни. Случись что, поймем друг друга с полуслова.
Богдан Юрьевич выжидательно уставился на Турецкого. Тот вежливо кивнул:
— Хорошо, что вы так думаете. Потому что мне многое нужно понять. О вас и о вашей ассоциации.
— С удовольствием отвечу на все ваши вопросы, — расплылся в улыбке Алексеев. — Что вас интересует?
— Вы знакомы с Берлиным и Храбровицким лично, не так ли? — прямо спросил Турецкий.
— Конечно. Смею вас уверить, и тот, и другой — чрезвычайно порядочные и благородные люди.
— Расскажите мне о помощи, которую они оказывали ассоциации. -
— Гм… — Алексеев сложил руки на груди и задумчиво пожевал губу. — Говорить об этом можно долго… Как вам конечно же известно, в результате двух последних войн в Чечне пострадали тысячи молодых людей различных национальностей. Пострадали не по своей вине. Они просто выполняли свой долг, и выполняли его — в большинстве своем — честно. Излишне будет напоминать, что все они — русские, татары, дагестанцы — граждане России…
Алексеев метнул на Турецкого быстрый, пронзительный взгляд. Александр Борисович слушал старого вояку внимательно. Лицо его было непроницаемо, серые глаза смотрели спокойно. Богдан Юрьевич продолжил:
— Среди этих парней есть и орденоносцы, и даже Герои России. Герои не липовые, а настоящие! Заслужившие это высокое звание своей кровью и своим здоровьем. Причем не только физическим, но и душевным…
И вновь быстрый взгляд в сторону Турецкого — слушает ли, одобряет ли?
— …Но мы знаем, как к этим людям относится наша власть. Та самая, которая послала их проливать кровь. — Взгляд Богдана Юрьевича стал еще задумчивее. Седые брови нахмурились. — Ребята остались без жилья, без средств существования. Многие из них — инвалиды. Некоторые даже поесть и сходить в туалет самостоятельно не могут. Но посмотрите, как они живут. В каких условиях! По телевизору нам постоянно твердят: герои, герои, герои. И еще о том, как активно государство им помогает. Но на деле они не видят от государства никакой помощи. А помощь им нужна! Протезы, жилье, лекарства, денежные средства и прочее… Я вам еще не наскучил своим рассказом?
— Нет. Я слушаю.
Хотя Турецкий вел себя спокойно, Алексеев нахмурился еще больше, как будто услышал возражение на свои слова.
— Государство высосало из своих лучших сынов все соки! — с гневным пафосом изрек он. — А потом попросту выбросило их на улицу, на произвол судьбы.
Богдан Юрьевич прервал свой пламенный монолог, как-то странно посмотрел на Турецкого, затем вздохнул, открыл ящик стола и достал бутылку водки. Поставил ее на стол. Снова глянул на Турецкого.
— Выпьем?
— Я на работе, — возразил Александр Борисович.
— Ну и что? Меня это никогда не останавливало.
Он выставил на стол две граненые стопки. Свинтил
колпачок бутылки и наполнил стопки доверху. Пододвинул одну к Турецкому, свою же поднял и произнес торжественным голосом:
— За всех российских ребят, погибших и искалеченных в войнах!
— За это грех не выпить, — сказал Турецкий и тоже взял свою рюмку.
— Пусть земля им будет пухом, нашим мальчикам, — печально добавил Богдан Юрьевич. — А живые… пусть у них все будет хорошо.
Мужчины чокнулись и выпили. Алексеев крякнул и, поморщившись, поставил пустую стопку на стол.
— Вот и хорошо, — резюмировал он. — Может, еще по одной?
Однако Турецкий покачал головой:
— Нет, Богдан Юрьевич, хватит. Дело прежде всего.
— Ваша правда.
Алексеев закрыл водку и убрал ее в стол. Туда же отправились и стопки.
— Курить у вас тут можно? — спросил Турецкий.
— А почему ж нет? — ответил председатель. — Вот и пепельница имеется. Да и я с вами покурю. Пару сигарет в день мдгу себе позволить. А больше — ни-ни. Легкие пробиты.
— В Афгане?
Алексеев кивнул:
— Угу. Осколки мины. Полгода по госпиталям мотался, так что знаю о боли не понаслышке.
Турецкий и Алексеев молча закурили.
— Итак, о чем мы говорили? — спросил Богдан Юрьевич.
— О том, что государство не помогает ветеранам и инвалидам, — напомнил Турецкий. — Теперь, я думаю, самое время перейти к тем, кто помогает.
Алексеев улыбнулся и кивнул:
— Да, пора. О хороших людях и говорить приятно.
— Давно Берлин и Храбровицкий помогают ассоциации? — спросил Турецкий, не давая словоохотливому председателю собраться с силами для нового патетического монолога.
— Да давно уж. Года четыре, если не больше. Мы познакомились на приеме у президента. Мне тогда вручали очередную висюльку на лацкан. Ну и бизнесмены присутствовали, уж не помню по случаю чего. Познакомились с Храбровицким, разговорились. Он очень интересовался нашими делами. А дела были неважные. Видать, сильно я его задел и растрогал своими словами. Через несколько дней Храбровицкий перевел на счет ассоциации пятьдесят тысяч долларов. Не лично, конечно, а от лица корпорации «СНК», в порядке шефской благотворительной помощи. Потом он познакомил нас… ну то есть меня и моих сопредседателей… с Борисом Берли-ным. Тот тоже проявил участие. Ну а потом завертелось.
— Их помощь выражалась только в денежных пожертвованиях?
— Зачем? Нет. Мы им многим обязаны, и не только в деньгах. Они за свой счет построили для раненых ребят два госпиталя, санаторий в Анапе и пансионат под Москвой. Оплачивали содержание врачей и медперсонала. А года полтора назад построили целый городок в Подмосковье. Там расселили семьи инвалидов и ветеранов чеченских войн. Да и не только чеченских, но и афганской войны тоже.
— Щедро, — признал Турецкий.
— Еще бы! — с энтузиазмом кивнул Алексеев.
— Значит, у вас был повод сокрушаться в связи с арестом ваших благодетелей, — констатировал Турецкий.
Алексеев сдвинул седые брови и посмотрел на Александра Борисовича тяжелым взглядом.
— Не нравится мне, как вы это сказали, — глухо проговорил он.
— Что?
— А вот это: «благодетели». Словно бы с издевкой какой-то. А между тем это правда. Храбровицкий и Берлин спасли жизни десяткам парней. А сотни, благодаря их помощи, превратились из никому не нужных инвалидов в полноценных членов общества. Я думаю, это им на любом суде зачтется. — Богдан Юрьевич сделал паузу и добавил: — И не только на земном.
— Я в этом не сомневаюсь, — серьезно сказал Турецкий. — Скажите, Богдан Юрьевич, все переговоры с предпринимателями вели вы?
— Почему же? Мой заместитель Павел Петрович Кизиков тоже. Борис Берлин часто к нам захаживал. Справлялся, что и как. Он — человек жесткий и правильный, счет деньгам знает и предпочитает держать все финансовые потоки под своим личным контролем. Чтобы ни одна копейка зазря не пропала.
— И вас такой подход устраивал?
— Конечно. Нас устраивало все, что делали для нас Храбровицкий и Берлин. Господи, да мы молиться на них были готовы. Да и сейчас…
— Что сейчас?
— И сейчас готовы. Арест Бориса Григорьевича для нас большой удар. Понимаете, это как родного человека потерять. Да еще вся эта история с Геной Кизиковым… Ох-хо-хо. Врагу не пожелаешь испытать то, что испытал за последний месяц Павел Петрович.
— Вы были знакомы с Геннадием Кизиковым, — не столько спросил, сколько констатировал Турецкий.
— Знаком, знаком, — кивнул Алексеев. — А как же иначе? Он часто к нам забегал. Иногда помогал отцу сортировать бумаги, иногда просто в гости. Хороший был парень, царство ему небесное. А что в дело это впутался, так Бог ему судья. Видать, была причина.
— Может, вы знаете, какая? — осторожно спросил Александр Борисович.
V— Это нет. Откуда?
— А сами как думаете?
— Думаю, запутался парень. Слишком много злобы накопил на войне, а избавиться он нее — не смог. С души ее слить — не смог. Вот и убил.
— Думаете, это была месть?
Богдан Юрьевич долго размышлял над вопросом Турецкого. Наконец ответил:
— Утверждать тут ничего нельзя. Но многие наши парни возвращаются с войны озлобленными… И с горячим желанием — заставить генералов понюхать, как пахнет настоящая человеческая кровь. Но все только мечтают, а Гена — сделал. Глупо, жестоко… Но это его выбор.
— По-вашему, Геннадий действовал в одиночку? — спросил Турецкий.
Богдан Алексеевич покачал головой:
