Марина Серова - Рыбка в мутной воде
— А матери нет, — как-то очень поспешно заговорил он, хотя я ни о чем еще и не спрашивала. — Она… она уехала в райцентр, — проговорил он, посмотрев на сестру.
Та утвердительно мотнула головой.
«Интересно, — подумала я, усмехаясь уголками губ. — А я вот почему-то несколько минут назад видела ее в местном медпункте. Э, нет, детки, так не пойдет! — Я прищурила глаза и подумала еще: — Как-то странно себя ведут сегодня обитатели этого дома. Вроде бы беспричинные заикания, наглая ложь… Тут явно что-то не так. Но что?.. Вряд ли они переменились так резко лишь потому, что им надоели мои посещения. Скорее уж они зачем-то прикрывают мать, решив добиться того, чтобы я с нею не встретилась. Стало быть, так же, как и Танька Курилка, мадам Соня тоже что-то знает. Что ж, не поймала ту, так хоть из этой все выпытаю», — так решила я для себя, устраиваясь поудобнее на предложенном мне месте. Затем повернула голову в сторону детей Сони и произнесла:
— Пока ее нет, могу я поговорить с вами?
— С нами? — удивленно проговорили они едва не хором.
— Да, с вами. А что тут такого удивительного? — не отрывая от них взгляда, полюбопытствовала я.
— Да нет, ничего, — произнесли снова одновременно и торопливо отвели от меня глаза младшие Курники. — Просто мы-то все равно ничего не знаем, какой с нас спрос, — добавил затем Афанасий.
— Ну это уж мне решать, — повернулась я к нему. — Ваше дело — отвечать мне. Для начала скажи, о чем вы сильно спорили с отцом… — Я помолчала и поправилась: — С отчимом, накануне его отъезда?
— Мы-ы? — протянул мальчонка и сразу же активно замотал головой из стороны в сторону. — Мы не спорили.
— Это неправда, — оборвала я его сразу. — Мне достоверно известно, что у вас была ссора, а может быть, даже драка. Что вы на это можете сказать?
Евдокия и Афанасий снова удивленно переглянулись между собой. В это время раздался стук в дверь, и именно он не дал им соврать или же сказать то, что они собирались. Я недовольно вздохнула и все же повернула голову в сторону двери.
— Я открою, — заспешил Афанасий, быстро поднимаясь с дивана, на котором сидел, и выходя в коридор.
Пока он отсутствовал, я продолжала смотреть на Евдокию, ожидая от нее ответа на мой вопрос. Но та, видимо, уже определившись с действиями, только покачала отрицательно головой, давая тем самым понять, что она не в курсе дела. Я, конечно, могла допустить, что девчонка в тот момент отсутствовала дома, но только если бы уже не знала от соседки, что именно в тот день вся семья была в сборе. Так что провести ей меня не удалось.
Я пока не стала больше ничего спрашивать, тем более что мне показалось подозрительным слишком уж долгое отсутствие Афанасия в комнате. Я навострила уши и попробовала прислушаться к шумам в коридоре. При этом краем глаза видела, что Евдокия нервничает, то и дело неприятно щелкая ногтями.
Наконец входная дверь открылась, и в комнату вошли Афанасий и его мать. Ни удивления, ни каких-либо иных эмоций на ее лице не было. Она молча прошла в дом и скрылась за перегородкой. Теперь я уже точно увидела, что ее рука действительно перебинтована, и она этого уже не скрывала. Еще через пару минут женщина вышла в комнату. На ее лице читались недовольство и раздражение.
— Что теперь вы хотите от нас? — неприязненно спросила она, обращаясь ко мне.
— Я хотела бы узнать, — совершенно спокойно заговорила я, — по какой причине у вас произошла ссора с мужем накануне его так называемого отъезда?
— Никакой ссоры не было, — быстро ответила та.
— Тогда все-таки почему ваш муж уехал, ни с кем не простившись? — настаивала я, понимая, что другого случая попасть в этот дом мне может не представиться, да и выяснить всю правду давно уже пора.
— Не муж он мне! — резко ответила Соня.
— Хорошо, можно сказать иначе — ваш сожитель, — поправилась я, все еще не понимая неожиданной, но явной агрессии по отношению ко мне со стороны членов семьи Курник. — Ну так что же вы молчите? — поторопила я ее.
— Откуда мне знать?! — отчеканила Соня, начав прохаживаться по комнате из угла в угол. — Чего ты к нам пристала? Уехал и уехал. Взрослый мужик. Почему он должен всем сообщать об этом?
«Действительно, почему? — подумала я. — Меня бы это совершенно не насторожило, если бы я вела расследование в городе, но в деревне… Это о чем-то говорит. Вот только о чем?»
— А что у вас с рукой? — попыталась сменить тактику я, вспомнив о том, что Соня зачем-то свою перевязанную руку от меня в медпункте прятала.
— Ничего, — снова недовольно ответила хозяйка дома. — Поранилась об забор. Это никого не касается.
— А может, вы вовсе не поранились, а… подрались… с кем-то из тех, кто знает, что случилось с вашим мужем? — окончательно разошлась я. — Вдруг вас кто-то шантажирует? Тот же самый Вано, например, которого вы якобы совершенно не знаете, тогда как половина села утверждает, что он к вам хаживал, и не просто на чай…
Соня молчала. Я смерила женщину внимательным взглядом и продолжила:
— Ну так как, я права? Ваш муж вовсе никуда не уехал, потому как не мог уехать, не попрощавшись ни с кем и даже не упомянув, что куда-либо собирается. Его просто убили: вы или ваши ухажеры, к которым он вас приревновал…
Женщина вытаращилась на меня как баран на новые ворота, не в силах произнести ни слова, а лишь глотая ртом воздух — ее негодованию явно не было предела.
В это время раздался резкий сигнал автомашины, остановившейся около дома. Евдокия быстро подбежала к окну, утвердительно мотнула головой и, проговорив: «Я тороплюсь», — вышла из дома.
Афанасий тоже сразу заспешил по своим делам, явно давая мне понять, что не желает продолжать нашу беседу. Мы остались с Соней наедине.
Я медленно подошла к окну и, выглянув, увидела, как Евдокия, широко улыбаясь, садится в белую «Волгу». Едва дверца захлопнулась, машина сразу же отъехала от дома.
Меня настораживало поведение членов семьи Курник и смущала резкая перемена в их отношении ко мне. Но выяснить причины мне пока не удавалось, так как хозяйка молчала. Мне пришлось продолжить свое психологическое давление.
— Согласитесь, Соня, любому человеку на моем месте показалось бы подозрительным то, что семья, которая так гостеприимно встретила человека — я имею в виду себя — в первый день, спустя пару суток начинает явно его избегать и даже выказывать в его адрес агрессию? Невольно кажется, что члены семьи что-то скрывают. Вы ведь и в самом деле что-то скрываете, я права?
— В-вы сумасшедшая! — наконец подала голос хозяйка. — Вы сами не понимаете, что несете! А избегаем мы вас потому, что вы всех уже достали. Вы заставляете сельчан думать, будто мы убили своего кормильца. Господи, да что с него вообще можно было взять: гол как сокол! У него денег ни черта не было. Одна рыба, которую он приносил. А ревновать… — женщина усмехнулась, — он никогда меня не ревновал, потому что с самого начала знал, что я привыкла жить так, как мне хочется. К тому же все эти Вано, или кого там еще вы имели в виду, за ночь со мной приносили ему же пожрать…
Соня резко развернулась на месте и, в два шага достигнув двери, отворила ее и громко произнесла:
— Все, убирайтесь из моего дома! Нам больше не о чем с вами говорить, я все сказала!
Я нерешительно отошла от окна, у которого стояла, и направилась к выходу. С одной стороны, мне хотелось задать еще несколько вопросов, с другой — я прекрасно понимала, что Соня только что отрезала мне все возможности это сделать, очистив полностью от подозрений и себя, и свою семью. Без каких-либо веских в ее адрес улик я ничего утверждать уже не могла, не в силах что-либо доказать. Мне не оставалось ничего, как несолоно хлебавши покинуть дом Сони Курник.
Оказавшись на улице, я остановилась и задумалась. Мне почему-то продолжало казаться, что необходимо установить слежку за Соней, но каким образом это сделать сейчас, днем, и здесь, в сельской местности, я не знала. В городе можно прицепиться хвостом за любым человеком или видом транспорта и остаться незамеченным. В селе же, где прохожие очень редки и где лишь изредка проезжает по улице какое-либо средство передвижения, проследить за объектом — проблема из проблем. Вот и сейчас я просто не могу ничего сделать.
В полной растерянности я топталась на месте. Мой зуб снова заболел, в очередной раз напомнив о себе. Я достала из сумочки очередную таблетку анальгина и просто проглотила ее.
«Сегодня явно не мой день, — мелькнуло в голове. — Зуб болит нестерпимо. Младшие Курники покинули свой дом, а их мамаша выставила меня за дверь, как провинившегося школьника-хулигана. Видимо, придется отправляться домой, в свой Красный уголок, и зализывать там раны. А завтра… „будет день — будет и пища“, — вспомнила я поговорку.
Понимая, что с Курниками по крайней мере на сегодня закончено, я решила все-таки не отправляться спать, а попробовать отыскать Таньку Курилку и поговорить с ней. Мне казалось, что из этой алкашки выбить признание будет куда проще, чем из трех проходимцев Курников. А расколется она — хоть с одним делом все станет ясно. А может, и со вторым тоже. Ведь пока еще ничто не указывает на то, что оба дела не связаны между собой.
