Марина Серова - Под ручку с мафией
Страдаев каким-то чудом оказался сзади. Метрах в пяти. Он стоял в безупречной, грозной стойке киба — «железный всадник» на широко расставленных в стороны и чуть согнутых ногах, держа кулаки у пояса и пригнув голову. Я отступила назад и пружинящим шагом двинулась вокруг него. Он оставался неподвижным, даже головы не повернул, пока я не оказалась сбоку. Решив, что пора, я резко опустилась на одну ногу, вытянув другую в его сторону, для длинного шага в нижнем положении — передвижение из школы «Цай», обычно сбивающее противника с толку.
Не ожидала! Он очень резко сделал боковой шаг, не меняя стойки, просто развернувшись на сто восемьдесят градусов, и мгновенно оказался вплотную ко мне. Продолжая двигаться в том же направлении, перенес вес на одну ногу, другую, полусогнутую, выкинул вбок, разворачиваясь через спину, поймал мою голову коленным сгибом и сжал ее ногой, как тисками, вынудив меня упасть. Скоростью и точностью движений он превосходил Чекменева. Я ничего не могла с ним поделать. Пришлось лежать, признав поражение и отдавшись на милость победителя, поскрипывая зубами от боли в почти свернутой шее. По логике боя, за этим должна следовать жесткая обработка корпуса и — финал. Но он меня отпустил. Встал, навис надо мной.
— Прекратите экспериментировать, — проговорил он, сдерживая учащенное дыхание. — Я же говорил, что не хочу вас увечить напоследок!
— Спасибо!
Я была ему признательна хотя бы за это.
— Прошу извинения за демонстрацию моих способностей. Не удержался, знаете, искушение было велико.
Он даже помог мне подняться.
С нападением на него и действиями с позиции силы все было ясно. Оставался второй вариант — побег с крыши. Нырнуть в будочку, закрыться изнутри и, оставив его здесь, поискать путь, которым он сюда попал. Если внизу его ожидают пособники, использовать фактор неожиданности. План!
— Свое мнение о вас я высказал, душу отвел, ваше обо мне меня не интересует, поэтому сейчас, как было обещано, — немного о себе, и покончим с этим.
— Я буду спрашивать? — спросила я позволения.
— Вы будете слушать, — не позволил он. — Выбирайте: или обо мне, или о шантаже Шубарова.
— О вас.
— Мы — небольшая группа людей — бывшие сотрудники спецслужб бывшего Советского Союза, по разным причинам оставшиеся не у дел с момента разрушения Системы. Мы объединены общей участью, как матросы, списанные с корабля в чужом порту. Нас опрометчиво выбросили на свалку, но это сделали неумные головы, не учитывающие наших знаний, опыта и способностей. А способности, как известно, определяют возможности. Поэтому, предоставленные самим себе, мы занялись реализацией возможностей. Свободные от шизофренического стремления к власти, знаем мы ей цену, мы занялись для начала созданием для себя высокого жизненного уровня. Эта работа находится в процессе. Наша база и источник ресурсов — криминальная среда, уточняю, сугубо криминальная среда, которую мы понуждаем к сотрудничеству в нужном нам направлении определенными средствами, одним из которых является великолепная информированность в их делах, как прошлых, так и настоящих.
Видите ли, Татьяна, на свалке рядом с нами оказалось много драгоценного. Это архивы, старая, но дееспособная пока агентура, межрегиональные связи, еще вполне пригодные к использованию. Многое мы, уходя, забрали с собой, многое было вышвырнуто нам вслед благодаря некомпетентности наших преемников.
Позиции наши, Татьяна, достаточно неуязвимы, потому что мы пользуемся всем, что имеем, — от игры на людских слабостях и извращениях до конструирования ситуаций для осуществления наших планов.
У нас есть будущее, Татьяна. Группы, подобные нашей, существуют сейчас во многих местах России. И вскоре на здоровой основе общности целей и интересов начнется процесс объединения. Возможно, со временем в стране возникнет особая каста неприкасаемых. Впрочем, футурология — не мой профиль.
Это все, мадемуазель.
Он повернулся ко мне.
— Очень интересно.
Я кривила душой — интересно мне было бы смыться отсюда подобру-поздорову.
— Но я ожидала большего.
— Подробности? — он рассмеялся весело, от души. — То, что знают двое, знает свинья!
Знакома мне эта поговорка.
— Но вы же убьете меня, значит, ничем не рискуете.
Он продолжал смеяться.
— Мадемуазель, любопытство не сведет вас с ума. И не буду я вас убивать. Вы покончите с собой сами.
— Черта с два!
От неожиданности я сорвалась с тона и выкрикнула это ему в лицо.
— И не возражайте! — с нажимом проговорил он. — Ситуация сконструирована, и обстоятельства сильнее вас. Я замечаю, как вы коситесь в сторону выхода. — Он указал рукой на будочку.
Опять неожиданность. Я непроизвольно дернулась в ту сторону. Но еще до начала моего движения его нога носком зацепила мою — демонстрация классической подножки.
— Нет, нет! — качнул он головой. — Роли распределены, не пытайтесь переписывать сценарий. Крышу покину я. А вы останетесь здесь. А это вам на прощание от Джентльмена.
Он бросил к моим ногам маленький мешочек из мягкой замши.
Расчет был точный. Не могла я не нагнуться за гадальными костями.
Я нагнулась. Взяла мешочек, и в этот момент сильный удар по ногам сбоку лишил меня опоры, и я грохнулась набок так, что несчастную шею опять пронзило болью.
Шок был коротким, но он был, и сквозь шум в ушах я услышала металлический лязг закрывающейся двери.
Вот так, не по-джентльменски…
Глава 11
Поднялась я резво. Закаркала надо мной тварь пернатая — невесть откуда взявшаяся здесь среди ночи ворона. Сидит, поганка, на антенне над будочкой и орет. И швырнуть в нее нечем — крыша как под метелку убрана. Ну, у нее-то крылья есть, а у меня?
Наконец стало ясно, какую смерть мне приготовил Иван Антонович. Головастый он все-таки мужик! Змей подколодный. Одна, на крыше небоскреба, без шансов спуститься вниз. Жаль, нет во мне поэтического дара, а то такой текст для блюза сочинить можно было бы! К сожалению, не самурайского я роду-племени. Это они перед харакири обязаны сложить прощальный стишок. Мой род русско-крестьянский, и поэтому, вместо того чтобы потрясать стихами Вселенную, распростертую над моей головой, пойду-ка я прогуляюсь, потому что стоять вот так, на месте, скучно и холодно. Садиться — еще холодней, да и простудиться можно, а пред очи Всевышнего явиться желательно в добром здравии. Прогуляться и поорать как следует. Последний раз я орала просто так, ради процесса, лет двадцать назад. Вспомним детство.
Не спеша я несколько раз обошла всю крышу по периметру, с интересом разглядывая нижний для меня мир. Время шло. Луна и звезды висели надо мной, и заметно холодало. Попробовала крикнуть раз-другой, получилось очень уж непривычно для уха горожанина — глухо и совсем слабо. Не громче вороньего карканья. Ворона, кстати, оценила мой вокал, сорвалась с антенны, сделала круг и унеслась во тьму, посвистывая крыльями. Может, днем какие воробьишки и прилетят, а сейчас я осталась совершенно одна.
Ладно, этой ночью я не замерзну. Одежда в комплекте, грязная, правда, после мусорки, двигаюсь свободно, греться буду в движении. До утра продвигаюсь. Дальше? Какие шансы, что днем сюда кто-нибудь заглянет? Увы! Сломать антенну? На будочку влезу. Мачта метров восемь высотой. Тонкая, гладкая труба. Не выйдет. Дожидаться дня, сесть на край, свесить ноги, орать и размахивать курткой? Не услышат. А услышат — не обратят внимания, мало ли шума в городе. А обратят внимание, заметят, обругают — хулиганье, мол, дуркует. И то вряд ли. Бывает, лежит на улице человек, и одет прилично, и на пьяного не похож — перешагивают и чешут дальше. Да, я здесь, как на плоту в океане. Сносно, пока есть-пить не захочется. Вот тогда станет холодно. Вот тогда начну слабеть. Говорят, что смерть от переохлаждения легкая, незаметная даже. По весне, когда пригреет, нагрянут сюда мужики с лопатами, нанятые снег вниз сбрасывать, и найдут меня, Татьяну Иванову. Ах, черт! Можно и по-другому. Колготки на мне шерстяные, выдержат. Одну штанину — за мачту антенную, из другой петлю вяжем. Затылок как раз на край будочки придется. Неудобно, но «общий привет» получится качественно. А можно еще по-другому. Трусцой по периметру крыши, как можно ближе к краю, кругов сорок, до полного изнеможения, и вдруг споткнуться… И будет все, как сказал Иван Антонович: вы, мол, покончите с собой сами.
Обозлилась я. Налилась бессильной злобой. Прислонилась плечом к этой будочке сволочной и рассмеялась демонически. Молиться впору от безысходности!
«Прими, Господи, молитву Ведьмы заблудшей и многогрешной!»
Волчица! Простонала она по-своему в глубине моего сознания. Выпустить ее? Отдать ей ум? Прийти в колдовское исступление и, в нем пребывая, полететь вниз. Или сесть, по обычаю, не мной заведенному, скрестив ноги, и отпустить волчицу на волю, грубо прогнать прочь. Тогда можно будет, слышала об этом, сжав мысленно сердце, остановить его.
