Марина Серова - Под ручку с мафией
Что заставляет человека быть дичью? Что заставляет волка бежать от идущего по следу пса? Почему не кинется он, не раздерет собачью глотку, лишив охотника и нюха, и зрения, и слуха?
Я была дичью. У меня чесались пятки. И когда в раме лобового стекла я ясно различила седой ежик волос и обвисшие усы, без размышлений нырнула внутрь салона и рванула вперед со второй передачи. Дверца сама захлопнулась на ходу.
Попетляв по узким улочкам и вырвавшись из тисков раздолбанной колеи, я вспотела и успокоилась, убедившись, что меня не преследуют. Во мне еще оставалась надежда, что повторная встреча с вислоусым не более как совпадение, и в этом случае я сваляла дурочку, оторвавшись от ставших мне вдруг дорогими гоблинов. Можно было, конечно, плюнуть и катить себе в УВД к Кирьянову, но без них все планы по нейтрализации «змея подколодного» летели в тартарары.
Осторожно преодолев озероподобную лужу, я выехала на магистраль в нескольких кварталах от места аварии и двинулась в ту сторону, тщательно соблюдая правила дорожного движения. Но, как выяснилось, писаны они сейчас были не для всех. Включив левый поворот, я пошла на обгон еле плетущегося, отчаянно чадящего, набитого людьми «Икаруса», но тот, не обращая внимания на меня — мелочь такую, тоже решительно и бесцеремонно принял влево. Я двигалась следом за автобусом, беспомощно чертыхаясь, в клубах черной соляровой копоти, вонь которой проникала в салон, несмотря на закрытые окна.
Да что мне, в самом деле, задохнуться, что ли! Притормаживаю, чтобы выйти из зоны действия выхлопной трубы этого желтого сарая, и напрасно — работяга «зилок», оказавшийся невесть откуда справа от меня, уже занят выполнением поворота в жилой массив, откуда я только что выбралась, причем делает это, не снижая скорости, будто меня нет у него перед боком! Выхода не было, и, чтобы не быть смятой корпусом грузовика, я поспешно рванулась в сторону, благо моя «девятка» намного маневренней. Проехав десятка три метров, прижимаюсь к тротуару, покрытому замерзшей грязью, остановившись, жду, когда этого хама пронесет мимо, но он, неторопливо закончив поворот, движется прямо на меня. Совсем одурел! Улочка узкая, с колеей посередине. Иного не остается — двигаю от грузовика подальше. Чудно! Теперь и ему вздумалось увеличить скорость — подкинул газку, скачет, не жалея рессор, по ухабам и рытвинам. Или у меня паранойя в развитой форме, или это преследование. А что? Устроить Ивановой автокатастрофу с летальным исходом — это ли не выход для господина Страдаева? Хрен тебе в глотку, змей подколодный! Не согласна я! Ты обещал разговор перед актом ликвидации, так будь любезен!
Жалко мне мою красавицу, но себя еще жальче — кручу руль, и машина, визжа тормозами, влетает, со скрежетом задевая правым боком врытый на повороте столб, не в проезд, нет, в проход, в узкую щель между двумя горбыльными заборами, посередине которой тянется хорошо утоптанная тропинка. Углубившись в эту прорезь достаточно для того, чтобы появление людей с обеих сторон не явилось неожиданностью, останавливаюсь, оглядываюсь, вижу сзади синюю зиловскую кабину. Стоит грузовик, перекрыл мне выезд. Нет, Танечка, это не паранойя. Это облава на тебя, голубушка. Тащу за ремень обрез из-под сиденья, освободив от куртки руку, пристраиваю его под мышкой, переламываю, вкладываю в стволы латунные патроны. Тихо. Только звук моего дыхания да звяканье металла о металл. Поражаюсь своему спокойствию. Может, доходит до меня по-жирафьему? Масленый щелчок вставших на место стволов. Готово.
Джентльмен и кто там с ним, прошу вас!
Нет никого. Загнали, теперь можно не спешить? Ну, я-то выжидать не намерена. Один выход — впереди — свободный. Похоже, им надо, чтобы я туда двинула. Сейчас, ребята.
Сняв сапожок, кладу в него пищалку. Пусть будет под ногой. Пусть при каждом моем шаге срабатывает ревун в машине гоблинов, конечно, если они окажутся в радиусе действия. Потому что искать их, заблудших, мне больше некогда.
Завожу двигатель и медленно ползу по этой кишке межзаборной к выходу. Тихо пока все, безоблачно. Солнечный денек сегодня. На выезде останавливаюсь — пусто. Район-то какой безлюдный! Собаки только брешут разноголосо. Да и то вдалеке. Повернула. Улочка вовсе никудышная — зигзагом. Сейчас до пересечения, вон оно, впереди, а по нему — к людям, на Садовую, в гущу машин и по центру проезжей части, сверхосторожно — к Кире, в ментовку, там меня достаньте-ка!
Не получилось на Садовую. Пришлось свернуть совсем в другую сторону, потому что «ЗИЛ» — вот он, близко уже, вприпрыжку торопится, разбрызгивая лужи. Утомил он меня! Ну, посмотрим, улица асфальтированная!
«Девяточка» моя битая взвыла в азарте — успевай переключать скорости! Грузовик отстал, но тоже гонит изо всей мочи. Или ошиблись они, и уйду я сейчас по этакой-то дороге, или… Вот подлость! Еле затормозить успела!
Траншея поперек улицы, доски, обрезки труб. «Девятку» занесло, еще чуть — и быть ей в яме. Осталось бы только приблизиться и тихо кончить Татьяну Иванову.
Я выскакиваю из машины. Грузовик, визжа тормозами, летит прямо на меня. По жиденькому трапу перебегаю на ту сторону траншеи, чтобы она была между мной и ими. Неподалеку — мусорная машина возле переполненных баков. Двое пожилых с лопатами замерли от такого бесплатного кино. Сейчас, отцы, будет еще интересней! Выдергиваю из-под куртки оружие, лихорадочно взвожу курки. «ЗИЛ» на излете бьет мою «девятку», та задними колесами соскакивает в яму. Базука в моих руках рявкает огнем, и что-то жестоко бьет меня по затылку.
…Очнулась я от тряски и боли. Трясло всю так, что подбрасывало. Болели ноги, руки, спина, голова — все, что у меня было, болело. Тошнота ползала по пищеводу от желудка до горла и обратно. Мне было так плохо, что довольно долго я воспринимала себя бесформенным комком плоти, ощущающим только свое скверное состояние. Чуть позже вернулось самосознание, и следом возникли два вопроса: «Что со мной?» и «Где я?» Тело казалось завернутым в какую-то дрянь — невозможно было пошевелиться, рот забит тряпкой, глаза и лоб обмотаны чем-то плотным. Глухо доносился звук двигателя. Меня везли по плохой дороге, погрузив в толщу сыпучей, зловонной массы.
«Мусорка!» — догадалась я и от боли, колыхнувшей после сильного толчка снизу, вновь лишилась сознания.
Второй раз очнулась в покое и относительной тишине. Тело было совершенно свободно. От боли, не считая ноющего ощущения в затылке, не осталось следа. Сомнений в том, что я все-таки попалась как кур в ощип, не было никаких, и осторожность советовала начинать действовать со скрытного выяснения обстановки.
Подо мной жестко, пожалуй, даже чересчур. Воздух слегка затхлый, но его много. Где-то глухо журчит, будто по ту сторону кирпичной стены бьет небольшой фонтан. И больше никаких звуков. То ли я в одиночестве, то ли присутствующие способны пребывать в каменной неподвижности.
Потихоньку разлепляя веки, я обнаружила свет. Тусклая лампочка под низким бетонным потолком секунду казалась мне ослепительным солнцем, но вскоре все пришло в норму, и я медленно села, озираясь по сторонам.
Подвал. Узкая длинная камера. Пустая. Гулкая. Одна стена вся в трубах, идущих из торца в торец. В другой — две металлические ржавые двери.
Попыталась встать — не держали ноги. Впечатление такое, что провела в неподвижности очень долгое время. На затылке, под шапочкой, запекшаяся ссадина с влипшими в нее волосами. Чем же это меня так нешутейно благословили? Вспомнила двух пожилых возле мусорных баков, глазеющих, как я взвожу курки обреза. Здорово вы можете бить, отцы! Припомнилось мое состояние в кузове мусоровоза — нет, это не от удара. Это мне что-то вкололи, для гарантии, чтоб не трепыхалась. Завернули, погрузили, присыпали и привезли сюда. Чисто фирма работает, убеждаюсь. Дальше что? Визит Ивана Антоновича с вежливой речью на устах и шприцем в руках или газовой гранаткой в кармане. А в морду? Ведь сопротивляться буду тигрицей, волчицей, кошкой — сколько мне способностей оставят, но до самого последнего. Не такая Татьяна Иванова овца, чтобы лапки сложить и безропотно принять смерть. Стрельбы можно не ждать. После нее бывает грязно, а фирма работает чисто.
Ну, овца-тигрица, давай возвращать себе подвижность, пока возможность имеется, не то выдашь ты такой спарринг, за который и на том свете краснеть придется.
Я думаю, что если бы кто-нибудь из моих похитителей наблюдал за мной в те минуты, то неизбежно пришел бы в состояние полного охренения, не побоюсь этого слова, видя, что после хорошей передряги, смазливая и в общем-то жиденькая на вид бабенка не размокает навзрыд, свернувшись в комочек у бетонной стены каземата, а понемногу расходится и, наконец, в полные силу и размах выполняет один из сложнейших комплексов карате-до. Бог — да в помощь!
Закончив упражнение и посидев как следует на пятках для полноты ритуала, я почувствовала себя очень даже сносно, насколько это возможно было в данной ситуации. Подвижность и сила ко мне вернулись, и дух укрепился. Теперь нужно заняться обследованием помещения.
