Софи Ханна - Полужизни
«Интересно, есть у нее кассеты со мной? – подумала Чарли. – Выпуски новостей двухгодичной давности, пресс-конференция и длинное интервью, которое я дала по настоянию пресс-службы управления через три месяца после скандала, когда весь город еще был против меня?»
Потом, все потом! Сейчас следовало подумать, например, о мести и постараться получше узнать Рут Басси, чтобы позже разрушить ее никчемную, несчастную жизнь. Преимущество пока у Чарли: Рут Басси не знает, что она видела ее «коллекцию».
Помехи исчезли, и на экране появился мужчина в шапочке. Он вел черную собаку к парковым воротам.
– Эйден это видел? – спросила Чарли.
Маловероятно, но если тип в шапочке шпионил за Рут, в курсе ли Эйден? Он знает, кто этот тип? Кто шпионит за той, что шпионит за другими, бередит чужие раны и...
– Нет, – покачала головой Рут, – только Малькольм, я и теперь вы. Мы с Эйденом уже несколько месяцев нормально поговорить не можем, – обреченно вздохнула она. – Малькольму я показала пленку, чтобы он узнал того мужчину, если встретит. Малькольм – мой ангел-хранитель, приглядывает за домом, пока меня нет. Вот, сейчас можно будет рассмотреть лицо.
Малькольм... Он не мог не видеть «коллекцию»! Неудивительно, что он так отреагировал, столкнувшись с Чарли. «Она наверняка у вас появлялась... О вашем приходе Рут и словом не обмолвилась...» Малькольму Фентону известно, почему Рут одержима Чарли? А Эйдену Сиду? Без сомнения, раз он спит в ее постели. Кому еще известно? Мастера из «Бойлеров Уинчелси» тоже в курсе? Сегодня утром они узнали Шарлотту Зэйлер?
Чарли отрешенно смотрела на экран. Когда тревожные мысли прервал голос Рут, она поняла, что почти все пропустила.
– Вот сейчас его лицо видно особенно четко. Обратите внимание, как он смотрит на окна.
Невероятно, совершенно невероятно!
Увы... В шапочке или без, это был он. Надо же, с черным лабрадором! Теперь Чарли знала две вещи. Две вещи, которые были неизвестны Рут.
– По-моему, это просто любопытный. – Если Рут и уловила перемену в ее интонации и поведении в целом, то вида не показала. Никогда в жизни Чарли не относилась к людям так настороженно, как к этой странной перепуганной женщине, которая явно ждала от нее помощи. – Зачем вы разыскали Мэри? – резко сменила она тему.
– Что, простите? – Рут нажала на «паузу».
– Она на вас напала. Вы выбежали из галереи и больше не возвращались. Приятным такое знакомство не назовешь, тем не менее впоследствии вы оказались у нее дома. Зачем?
«Сучка мерзкая, я все нитки повыдергиваю из того, что ты наплела! Сперва развалится твоя байка, а потом ты сама, причем обязательно на моих глазах!»
– За картиной, – ответила Рут. – Она Эйдену понадобилась, но это случилось позже, намного позже.
– Хорошо, а что случилось дальше? После июньской стычки с Мэри и увольнения из галереи? Это ведь было за шесть месяцев до того, как Эйден признался в убийстве, верно?
– Я не могу ответить на все ваши вопросы! – В голосе Рут звенела паника. – Могу рассказать все, что знаю сама, но не почему и отчего так случилось.
– Согласна, но при условии, что лгать вы не станете!
– Нет, с ложью покончено! – пообещала Рут. – Итак, потом мы с Эйденом отправились в Лондон на выставку.
7
3 марта 2008 года, понедельник
Художественная выставка «Врата в искусство», которая проводится в лондонском центре Александра-палас, стала первой из тех, что мне довелось посетить. Я и не подозревала о существовании таких выставок. Один из клиентов Эйдена собрался там выставляться и прислал два бесплатных билета. Эйден вскрыл конверт на работе, по-моему, дело было в октябре. Поразительно, это единственная подробность, которую я помню плохо. Все остальное отпечаталось в сознании так четко, словно кто-то зафиксировал камерой и вживил кассету в мой мозг.
Помню, Эйден чему-то улыбался.
– Что случилось? – полюбопытствовала я.
Он вручил мне конверт. Я вытащила две картонные карточки и сложенный втрое буклет.
– Что за «Врата в искусство»?
Интересующая меня информация была в буклете, и Эйден дождался, пока я не пробежала его глазами. Прямые ответы на вопросы мы с ним никогда не жаловали.
– Тут сказано, сотни художников участие принимают.
– Ты когда-нибудь была в лабиринте?
– В смысле, как Хэмптон-Корт?
– Ну да, наподобие. Представь себе Хэмптон-Кортский лабиринт, только вместо изгородей – бесконечные стенды, с которых продают картины, эстампы, скульптуры в таком количестве, что заблудиться немудрено. Поневоле ускоряешь шаг и ежесекундно сомневаешься, в первый раз видишь этот ряд или в десятый. Картин столько, что глаз замыливается. Ощущение такое, словно переел конфет, – в созерцательном, разумеется, эквиваленте. Порой даже кажется, что в жизни больше ни на одну картину не взглянешь...
– Со мной такого никогда не будет!
– Куда ни сверни, везде одно и то же – сотни художников предлагают свои работы...
– Прекрати, ты нарочно меня дразнишь! Лучше правду скажи.
У меня сосало под ложечкой: рай я представляла именно таким. Я уже предвкушала, как найду что-то особенное. После «Аббертона», о котором я очень старалась забыть, «особенное» не попадалось, хотя прошло уже несколько месяцев. Но ведь до сих пор за раз я видела по девять-десять картин – именно столько вмещает маленькая галерея.
– Я должна туда поехать, – заявила я, вцепившись в билеты так, словно кто-то отнимал.
– Выставка начинается тринадцатого декабря, в четверг. Тебе нужно лишь выходной у босса выпросить! Кстати, это же я! – с притворным удивлением воскликнул Эйден. – Да, выходной взять разрешаю.
– Зачем выходной, если выставка до понедельника? Можно в воскресенье поехать.
Вообще-то, если есть заказы, мы с Эйденом работаем и по выходным, а заказы, как правило, бывают всегда.
– Ну уж нет, возьмешь на четверг выходной! – возразил он. – Если смотреть выставку, то с самого первого дня.
– До нашего приезда картины не распродадут! Те, что нравятся мне, – точно.
– Дело не в этом, – покачал головой Эйден. – Выставку нужно увидеть, пока картины не продали, вернее, пока не продали большинство. Едва появляются красные стикеры, знаки «продано», восприятие меняется: ты смотришь не на картину, а на получивших и не получивших признание, на популярных и не понятых.
– Тогда поедем в четверг! – Я покачивалась с носка на пятку – разве в таком волнении на месте устоишь? – И останемся до конца. За четыре полных дня все успеем. Тогда я буду выбирать спокойно и ничего не пропущу.
Эйден помрачнел.
– Ты права. Конечно, выставку нужно смотреть четыре дня, только... Рут, я не поеду. Я и на день мастерскую запереть не смогу! У многих художников выставки на носу, они на меня рассчитывают.
– Эх... – Мое разочарование повисло в воздухе, словно густой туман. О поездке без Эйдена я и не помышляла. – Неужели...
– Ладно, ну их к черту! – Эйден передумал так быстро, что я растерялась. – Подождут, все подождут!
– Так ты... поедешь в Лондон?
– Да, но только на четверг и пятницу. В пятницу вечером вернусь сюда и, чтобы нагнать упущенное, буду работать все выходные.
– То есть художникам ждать не придется? – улыбнулась я.
Эйден вечно притворяется, что презирает наших клиентов, но, по-моему, втайне он ими восхищается и немного завидует. Как ему не испытывать духовного родства с художниками, если в его работе столько творческого? В рамах для купленных мной картин он никогда не использует готовые профили и начинает с нуля. С рамами для себя то же самое: все те, что висят на стенах мастерской, – пустые и самодостаточные, – полностью изготовлены вручную. «Это мои произведения искусства, – сказал однажды Эйден. – Когда-то багетчиков приравнивали к художникам, а рамы, бывало, стоили дороже самих картин».
– Я тоже вернусь в пятницу и помогу тебе, – пообещала я. – Двух дней вполне хватит.
– К выставке нужно готовиться, как к марафону, – заявил Эйден. – Только так мы сможем обойти все экспонаты. Не надевай туфли на каблуках, иначе точно ничего не получится!
Я засмеялась, а Эйден взглянул на меня так, что сердце пустилось бешеным галопом. Он ведь хотел сжать меня в охапку и поцеловать, но не решался. У меня тоже смелости не хватало. В ту пору мы проводили много времени, глядя друг на друга словно через стекло. «Я так тебя люблю», – говорил Эйден. «Я тоже», – отвечала я. Такие признания заменяли ласки, и это казалось нормальным. То есть я знала, что держаться за руки и целоваться принято раньше, чем признаваться в любви, но нисколько не переживала. Мы вместе, нам хорошо – именно это было для меня главным. Что нам до остальных?
Помню, Эйден покрывал багет золотой фольгой.
– Где остановимся в Лондоне? В отеле? – невинно спросил он.
Я сразу поняла, к чему он клонит, и кивнула.
С тех пор о поездке я думала ежедневно, а уж сколько мы с Эйденом о ней говорили! На официальном сайте выставки вывесили список художников-участников. О ком-то Эйден уже слышал, кого-то обслуживал в свое время, кого-то – до сих пор. У кого-то имелись личные сайты, которые он хотел мне показать, но я отказалась, потому что тринадцатого декабря, в день открытия выставки, хотела увидеть картины впервые. Чем ближе становилась заветная дата, тем сильнее я переживала: что будет, когда «Врата в искусство» и ночь в отеле уйдут в прошлое? Что мне потом предвкушать?
