Софи Ханна - Полужизни
«Превеликое множество – это перебор», – отметила про себя Чарли.
– Я лишь чувствую, что существует опасность, и она... приближается.
– Послушайте, Рут, к Мэри вы ездить не должны ни в коем случае. Вам есть куда...
– Когда речь зашла о видениях, Эйден упомянул кое-что еще. Картина, которую мне подарила Мэри, а Эйден якобы отнес на распродажу, называлась «Аббертон». По словам Эйдена, это первая картина серии. Всего будет девять, но Мэри их еще не закончила. Он даже названия перечислил – так хотел доказать, что видит будущее. «Аббертон», «Бландфорд», «Гондри», «Дарвилл», «Марджерисон», «Родуэлл», «Уиндес», «Хиткот», «Элстоу».
Ну и как на это реагировать? От списка имен или названий, да еще в алфавитном порядке, Чарли стало не по себе. Восемь названий ненаписанных картин? Что это значит, черт подери? Восемь картин плюс уже готовая девятая значительно усложняли ситуацию, выводя ее за рамки обычной угрозы: «Я ее убью, так ей и скажи!»
– Вы ведь обручены, – осторожно начала Рут. – Смогли бы вы простить жениху страшный поступок и любить его по-прежнему?
Чарли растерялась. Почему сегодня все расспрашивают ее о Саймоне? Сначала Мэри, теперь Рут.
– Я очень, очень люблю Эйдена. Если это чувство умрет, у меня не останется ничего, но безоглядным его не назовешь. – Тяжело дыша, Рут повернулась к Чарли: – Когда он признался в убийстве Мэри, я... я отреагировала не так, как следовало.
– Ничего удивительного! – воскликнула Чарли. (Любит ли она Саймона безоглядно? Да, пожалуй. Сможет простить любой поступок? Нет, это вряд ли.) – Любить еще не значит закрывать глаза на все подряд, – заявила она, похвалив себя за гибкость мышления.
– Еще как значит! – возразила Рут. – Еще как значит, но я на такое не способна. Вдруг вскроется нечто ужасное и я перестану любить Эйдена? Это будет окончательным подтверждением моей никчемности. Получится, я даже любить и прощать не умею. Зачем тогда жить?
Чарли едва не улыбнулась. Еще немного времени в обществе этой особы – и она сочтет себя безнадежной оптимисткой.
Рут закрыла глаза и потерла затылок.
– Вы спрашивали, чего я боюсь, – чуть слышно напомнила она. – Вот именно этого.
* * *Блантир-Лодж не был маленьким, но Чарли казалось, что из-за обилия вещей он трещит по швам. Пока Рут заваривала чай, Чарли, чтобы собраться с мыслями, осмотрела дом. Какой же дом был у Рут в Линкольне, если он без проблем вмещал все эти книги, светильники, зеркала, свечи, журналы по дизайну, шесть персидских ковров, экзотические растения, которые не в каждой оранжерее сыщешь, доску для глажения, стремянки и сушилки для белья? На диванчике лежали сразу три пледа и восемь подушек. На одной, бледно-золотистой, вышиты зеленые туфли-лодочки и изящные розовые лодыжки. «Сколько сил и времени ушло на вышивку, – подумала Чарли, – а получились ноги-обрубки!»
Между окном и вторым диваном втиснулось старомодное бюро из темного дерева, на котором стоял компьютер, а рядом примостилась совершенно неуместная здесь садовая скамья, наполовину выкрашенная в зеленый. Мебельное изобилие дополняло массивное «крылатое» кресло. Целую стену занимал стеллаж, на полках фарфор, каменные фигурки, матрешки, деревянные шарики, головы орлов, львов и оленей, сплетенные из золотой и серебряной проволоки, пластмассовые фигурки – почти узнаваемые шар, квадрат и треугольник, которые в последний момент решили сделать абстрактными, словно иначе они потеряли бы художественную ценность. Свободного пространства совершенно не осталось и, пожелай Рут Басси приобрести еще одну проволочную голову, места бы не нашлось. Создавалось впечатление, что в эту сторожку переселился владелец огромных апартаментов и перевез все свое имущество.
На стенах висело как минимум тридцать картин, в основном маленькие, но была среди них и пара больших, по мнению Чарли, скорее уместных над мраморным камином огромного зала. Самая большая оказалась и самой отталкивающей. Портрет молодой брюнетки – длинные волосы, безмятежно спокойное лицо, белое платье. На лифе зияла дыра, из которой выглядывало уродливое перекошенное лицо с распахнутым ртом.
Содрогнувшись, Чарли повернулась к другой картине: перед высокой колокольней из розового камня стоял тучный бык. Рут принесла две чашки чая, хотя Чарли сейчас охотнее выпила бы водки.
– Это рама с ликторскими пучками, – объяснила Рут, увидев, что Чарли смотрит на быка. – Такой орнамент называют по-разному – фасциями, ликторскими связками, ликторскими пучками. По словам Эйдена, это древнеримский символ государственной власти – пучок розог, перевязанный лентой. Дескать, люди слабы по отдельности, но сильны вместе. То же самое он говорил про нас с ним.
– Эйден купил вам все эти картины? – полюбопытствовала Чарли.
– Нет, картины купила я сама, а Эйден сделал рамы. Он считает, что большинство картин не обрамлены должным образом. – Рут опустилась на краешек дивана.
Чарли садиться не хотелось. Из колеи выбивало напряжение Рут и мысль о том, что рано или поздно придется снова спросить ее о газетной статье. Немного настойчивости – и Рут скажет правду, но этого-то Чарли и боялась. С каждой минутой она все меньше верила, что статью та носила с собой без особой причины.
– Расскажите, из-за чего вы потеряли работу в Галерее Спиллинга.
– Разве Мэри вам не объяснила?
– Только в общих словах. Заявила, что это она виновата.
– Нет, виновата я, – сокрушенно покачала головой Рут. – Если бы только... – Она осеклась. – Вам когда-нибудь хотелось полностью переиграть какое-нибудь событие? Переиграть и поступить совсем иначе?
Любому другому человеку Чарли тут же сказала бы «да», но Рут и так слишком много о ней знала.
– Расскажите об увольнении! – сухо потребовала она. – Если нужна моя помощь, выкладывайте все, о чем умолчали в пятницу.
Рут потупилась. «Отмолчится», – решила Чарли, но, к счастью, ошиблась.
– Однажды Мэри пришла в галерею Сола Хансарда. Тогда я еще не знала ее имени и узнала не в тот день, а намного позже.
– Ясно, – кивнула Чарли и подумала: «Ладно, хоть с места сдвинулись».
– Она принесла картину, одну из своих работ, и хотела, чтобы Сол сделал раму. На тыльной стороне печатными буквами было написано «Аббертон». А на самой картине... человек без лица, точнее, лишь контур, я даже пол определить не сумела. Представьте: голова, руки...
– Представляю, Рут, с человеческой анатомией я знакома, – перебила Чарли, а про себя добавила: «Пенис с картины явно не торчал».
– Я спросила, кто такой Аббертон, но Мэри не ответила. Она... она разозлилась! Я решила купить картину, но Мэри не хотела продавать. Тогда я... – Рут поставила кружку на стол, закрыла рот руками и лишь через несколько секунд пробормотала: – Извините! Я поинтересовалась, нельзя ли купить другую ее картину, но опять получила отказ.
– Когда это произошло?
– В июне прошлого года. Мэри схватила меня за волосы и швырнула к стене. Я выбежала из галереи и больше туда не возвращалась. С тех пор я сменила несколько мест работы...
– Подождите. Вы же встречались с Мэри после того случая? Вы дома у нее были. Спрашивали еще раз, кто такой Аббертон?
Интересно, как связан Аббертон с восемью другими фамилиями, которые Рут слышала от Эйдена? Это девять знакомых Эйдена и Мэри?
– Нет.
Рут била мелкая дрожь.
– А почему? Вы же явно наладили отношения. По словам Мэри, она уговаривала вас позировать...
– Меня это не касается! Если называешь картину в честь человека, но изображаешь его лишь контуром, о чем это говорит? – Чарли показалось, что этот вопрос Рут задавала себе не единожды. – О том, что этого человека вспоминать не хочется.
– Сегодня утром я видела картины в ее доме, но ни одной с контурами не заметила, – парировала Чарли. – Все портреты нормальные, то есть с лицами.
– Вы о тех, что на стене висят? На них семья изображена, да?
– Это семья Мэри?
– Нет, наверно, это люди, которые прежде жили в том доме.
Интересно, зачем Мэри снова и снова писала их портреты? И что там она говорила о нежелании писать портреты знакомых? «В эмоциональном плане это чревато страшной нервотрепкой».
– Те портреты прекрасны, как вы считаете? – спросила Рут. – Видели мальчика, который пишет ручкой на стене?
– Нет. Где висит эта картина?
Рут нахмурилась, словно отчаянно взывала к собственной памяти.
– В одной из комнат первого этажа.
На первом этаже Чарли видела лишь кухню и коридор, потом Мэри повела ее на второй. Значит, портретов той семьи не пять, а больше.
– А что тот мальчик пишет на стене?
– «Джой дивижн». Не представляю, что это может значить.
– «Любовь разрывает на части», – машинально проговорила Чарли.
– Что? – испуганно встрепенулась Рут. – К чему вы это сказали?
– Это название самой известной песни «Джой дивижн». Петь ее не буду, не просите!
Рут не ответила. В тот момент она больше всего напоминала загнанного зверька.
