Николай Шпанов - Ученик чародея
— … А я-то старалась составить этот отчёт так, чтобы видно было новаторство нашей фермы! — весело, и особенно напирая на новаторство, говорила девушка.
Квэп смотрел на неё и никак не мог вспомнить, как её зовут.
— Неужели вы из-за этого сюда приехали! — сказал он девушке, стараясь придать своему угрюмому лицу приветливое выражение.
— Разумеется, — ответила она. — Отчёт уже подписал сам товарищ директор. И вы не беспокойтесь. Когда Рига выдаст премию, мы пришлём вам вашу долю, непременно пришлём. Дайте мне ваш точный адрес. — И захохотала: — Впрочем, мы вас и так найдём.
Больше всего Квэпу хотелось отвязаться от следов, ведущих к прежней работе и к прежнему месту жительства. И как это они там, в Краславе, узнали его нынешний адрес? Неужели он оставил какие-нибудь следы, ведущие сюда? Ведь между пребыванием в Краславе и приездом в Алуксне лежит целый месяц жизни без прописки. Странно это и даже подозрительно. Нужно отделаться от этой девицы! А та, не унимаясь, тараторила:
— Собственно говоря, меня послали в колхоз «Саркана Звайгзне». Там большая молочная ферма. И свиноферма тоже. Мы хотим посмотреть, как они ведут хозяйство. — Девушка задорно мотнула головой: — А может быть, и они у нас кое-чему могут поучиться, а? Как вы думаете, товарищ Строд?
— Так, так, «Саркана Звайгзне», — машинально повторил он. — Знаю, знаю.
«Саркана Звайгзне» он действительно знал. Оттуда его артель по ремонту сельскохозяйственного инвентаря получала для починки сепараторы и доилки. Осторожно, взвешивая каждое слово, он рассказал девушке то, что могло удовлетворить её любопытство, но ни словом больше.
— Уж я вам признаюсь, товарищ Строд, — она запнулась было, но тут же, взглянув на него исподлобья смеющимися глазами проказницы, продолжала: — Только вы не должны на меня сердиться… Ладно?.. Это я сама придумала сюда поехать. Наши хотели посмотреть, что делается там, поближе к Краславе, а я придумала ехать именно в «Саркана Звайгзне». — И тут она лукаво подмигнула ему.
— Что же вас сюда привлекло? — насторожённо спросил он, продолжая думать о том, как бы отбить у неё охоту искать его в будущем и говорить о нем с кем бы то ни было здесь. Даже если эта дурёха будет молчать, ему всё равно следует теперь подумать о бегстве и отсюда. А жаль, очень жаль! Положение технорука артели по ремонту сельхозинвентаря давало ему возможность жить так, чтобы никто не знал, где именно он находится в любой данный момент. Под видом разъездов по району он мог скрываться надёжнее и легче, чем сидя на месте. Стараясь не обнаруживать овладевавшего им все больше и больше раздражения против этой девицы, он с трудом удерживал на лице улыбку. А бригадирша, понизив голос, продолжала с видом заговорщицы:
— Я узнала, что вы здесь. А раз вы здесь, то, наверно, уж не сидите сложа руки и в районе есть чему поучиться. — Она ухватила его обеими руками за рукав куртки. — Ведь есть, правда?
— И вы сами… сами решили ехать именно сюда?
— Они не хотели, а я настаивала.
— И сказали им, что хотите видеть меня… что я здесь?
— Нет, — она рассмеялась. — Этого-то я им и не сказала. Думаю: поеду, посмотрю, все запишу, посоветуюсь с вами. А потом приеду и скажу им, что видела вас, что видела всё, что вы тут сделали… Ведь вы, наверно, потому и уехали от нас, что вам не давали проявить себя, что на вас косо глядели, правда?
— На меня косо глядели? — спросил он, не сумев скрыть беспокойства.
— О, даже в райисполком ездили!
Его лицо пошло красными пятнами.
— Вот как… ездили в район?
— Ну да же! Вместо того, чтобы дать вам сначала показать себя.
Он поспешно спросил ещё раз:
— А вы никому не говорили, что найдёте тут меня?.. Никому?
— Потом, когда вернусь, я им скажу… А пока это мой секрет.
— Да, да, понимаю, — не дослушав, перебил Квэп. — Понимаю… — А мысль его торопливо работала. Эта особа способна наделать ему хлопот!
Он снял шапку и отёр вспотевший лоб. При этом он так закинул голову, что девушка ясно увидела под бородой длинный белый шрам на его шее, словно бы след от пореза. Этот шрам возбудил в ней жалость: наверно, война. Но из скромности она не стала его ни о чём спрашивать и вернулась к разговору о колхозной ферме «Саркана Звайгзне». Квэп едва следил за её словами. Случившееся означало, что его следы из Краславы могут привести сюда за этой девицей и кое-кого поопасней. Пожалуй, ему не обойтись отступлением в другой район. Не пришлось бы перестать быть и Стродом. Он хмуро поглядывал на беспечно болтающую девушку. Имени её он так и не вспомнил.
— Вы сегодня поедете со мной в «Саркана Звайгзне?» — спросила она.
— Смотрите, как она спешит! — натянуто улыбаясь, ответил он, стараясь придать голосу всю вкрадчивость, какую только мог разыграть. — Раз уж вы уделили столько внимания моей скромной особе, позвольте и мне… стать вашим кавалером или лучше сказать: вашим старым дядюшкой.
— Ну, ну, какой же вы старый!? — рассмеялась она.
— Давайте сегодня отдохнём, хорошенько отдохнём, а завтра поедем в «Саркана Звайгзне». Не спеша оглядим всё, что вас интересует. А вы тут предупредите, чтобы вас не ждали, посидим в «Звайгзне» и два дня и три — сколько нужно. — План действий уже смутно вырисовывался в его мозгу. Он думал, что надо сделать так, чтобы она поменьше мозолила глаза в Алуксне. И никто не должен видеть их вместе. Поэтому он прежде всего употребил все подходящие доводы для того, чтобы уговорить её не ходить сегодня в райком комсомола, куда она собиралась, а отправиться в гостиницу и хорошенько отдохнуть перед предстоящим путешествием.
23. Антон Строд и Лайма Зведрис
Через час, сидя в столовой над двойной порцией лукового клопса, Квэп продолжал размышлять о том, как очистить оставленный позади себя фарватер от собственных следов и опасных свидетелей. Мысли одна другой безотрадней лезли в голову. Стопка водки и бутылка пива, которыми он надеялся подбодрить своё воображение, не помогли. Ничего хорошего не было в том, что ему приходится уже вторично менять фамилию и непрестанно кочевать с места на место. Теперь он сидел на должности, предоставленной по протекции Мутного. Правила конспирации требовали закрепления на месте, врастания в местную среду и скромного, незаметного существования. А у него это не выходило. Чего уж скромнее места технорука на ферме, в глухом районе; чего незаметнее работы в какой-то артели по ремонту сельскохозяйственного инвентаря?! Возня с ломаными колхозными весами, сепараторами и костодробилками — это ли не маскировка? А между тем все, казалось, работало против него: и то, что сначала на ферме он сидел на одном месте, зарывшись в захолустье; и то, что теперь он постоянно находился в движении, не торчал на глазах одних и тех же людей. Неужели же были верны его давнишние мысли об обречённости тех, кого посылали в Советский Союз? Неужели он напрасно вообразил, будто этой обречённости подвержены только снаряжаемые им люди, но она должна миновать его самого? С какой радостью, с каким облегчением он отправился бы в обратный путь. Теперь убогое пристанище возле лагеря «17» казалось ему раем и покорная Магда — феей, на груди которой он мог бы найти покой. Зачем он здесь? Ведь дело же сделано — Круминьш наказан при обстоятельствах, предусмотренных планом: «арест советскими властями и самоубийство». Так что же его держат здесь, почему не дают разрешения вернуться? Или Шилде воображает, будто у Квэпа две головы: когда снимут одну, он сможет действовать со второй? Нет, уж кто-кто, а он-то знает, что на месте снятой головы новая не вырастает! Прав, сто раз прав был он, увиливая от таких поручений и подсовывая вместо себя других! Правда, на этот раз нельзя было ускользнуть, не ставя креста на всей своей карьере. Круминьш и Силс подвели его. Но, может быть, умнее было пожертвовать карьерой в Центральном совете, чем рисковать собственной башкой?.. В конце концов все уладилось бы. Черт же его дёрнул согласиться на это поручение! Как будто он по опыту всех тех, кого сам посылал сюда, не видел, что дело почти безнадёжно. Прежде он сам втирал очки Шилде, будто посылаемые в СССР с диверсионными заданиями люди находят тут приют у сочувствующих и сотрудничают с несуществующими антисоветскими элементами. А теперь, вероятно, Шилде тоже уверяет Легздиня в том, что он, Квэп, может работать, опираясь на помощь духовенства или жалких ошмётков разгромленной советскими органами контрреволюции. А на самом деле? Несколько жалких монашков, дрожащих за свою шкуру и только мечтающих, как бы отделаться от незваного гостя. А уж «подполье»! Противно вспомнить этих слюнявых старцев, которых тошнит от страха, как только называешь им цель своего появления! Право, даже смешно, что прежде он сам мог выдавать эту оперетку за серьёзную угрозу Советской власти в Латвии! Глупо, право глупо! Впрочем, не столь глупо, сколь страшно. Ей-ей, он чувствует, как шершавая пенька колет ему шею…
