Анна Данилова - Бронзовое облако
– Вот только не надо истерик. Между прочим, я здесь вообще ни при чем..
– Я слышал… Жалко, сигареты кончились…
Они выпили, закусили сыром и тортом.
– Итак. Давай вспомним, кто где лежал…
– Писательница эта… на лестнице… Это я помню, – сказал Герман и застонал. – Невозможно!
– Дальше?
– Толстяк Бим с Васильевой – в спальне на кровати. Кислова, риелтор, та, что в бальном платье, в зале на полу… Вот здесь… Сперанский, который со шрамами от пластической операции за ушами, под столом… Это уже четыре трупа. Еще кухарка Юдина на кухне… Пять. Писательница на лестнице – шесть. И Сема в машине – семь.
– Ну что, пошли?
– Еще выпьем… Я боюсь, – признался Герман. – Может, ты придумаешь что-нибудь другое?
– Еще по одной – и пошли. У нас не так много времени.
– А если трупы испортились?
– Так мороз! – заорал на него Северцев. – Соображать надо! Ты мужик или нет? И вообще, я могу тебя здесь бросить и уйти. Это по твоей вине я здесь оказался. Это ради тебя я встретил Новый год с этими мертвецами! А ну-ка поднимайся и пошли! Мы должны оставить все так, как было до моего появления. И это у тебя, наконец, отшибло мозги, и ты ничего не помнишь…
Герман встал и покорно пошел к лестнице.
Снег хрустел под ногами, было тихо и жутко. Герман шел за Сергеем и молил бога о том, чтобы в сарае не было трупов. Чтобы они исчезли, испарились.
Сергей храбро потянул ручку двери дровяного сарая, она со скрипом открылась. На полу неровным рядом лежали белые коконы.
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть… Стоп, считаю еще раз. Герман, и ты тоже считай.
– Один, два, три… – Губы его шевелились. – Шесть.
– Но должно же быть семь!
– Должно… Но здесь шесть. Может, мы кого-нибудь оставили в доме? Забыли? Или в гараже?
Сергей опустился на колени и принялся разматывать простыню с головы одного из трупов.
– Это Сема, как раз последний… Он неважно выглядит…
– Ты спятил, Серж… Чего несешь-то?! – возмутился Герман. – Ты еще ему об этом скажи, что он неважно выглядит… Давай дальше смотреть…
Откуда-то потянуло запахом табака.
– Кто-то курит, – вдруг неестественно высоким голосом проговорил Герман и вскочил, глядя расширенными от ужаса глазами на Сергея. – Чувствуешь?
– Это тебе кажется… Здесь никого нет. Только мы с тобой… живые… просто ты хочешь курить, вот и все… Успокойся. – Сергей глубоко вздохнул и покачал головой. – Значит, так. Не хватает одной женщины. Той, что была в спальне с толстяком. Она исчезла. Хотя я точно помню, что она была здесь. Как и все остальные. Уходим… Встаем и уходим. Быстро!
– Но ты же хотел…
– Посуди сам, разве может мертвая женщина ходить?
– А может, она была еще живая, а мы не разглядели?
– Она была мертва, мертва… У нее еще, помнится, губы были в помаде… Она целовалась с этим толстяком перед тем, как в нее выстрелили…
– Она могла быть просто пьяной и слегка раненной. А в сарае она протрезвела, нашла в себе силы встать и…
– …отправиться на поиски сигарет, ты хочешь сказать?… И теперь она стоит за этой дверью и курит, так? Герман!
Они одновременно повернули головы к двери.
22
Следствие
Следователь прокуратуры Александр Тимофеевич Тищенко сидел за столом и перебирал фотографии, на которых крупным планом были изображены трупы. «Женские» трупы он отложил в одну сторону, «мужские» – в другую. В кабинет вошел его помощник, Слава Карпов. В руках он держал тонкую папку. Раскрыв ее, он с видом человека, раньше срока выполнившего сложное задание, доложил:
– Значит, так. Эту усадьбу арендовала Лариса Ивановна Савина, она же, если судить по псевдониму, Ольга Закревская, автор книги «Холодные цветы одиночества», той самой книги, экземпляры которой мы нашли в доме… По вопросу аренды Савина обратилась в агентство по недвижимости «Золотая изба», непосредственно к агенту Кисловой Екатерине Станиславовне. Вот тут у меня и копия договора имеется…
– Кислова? – Тищенко положил перед собой фотографию молодой женщины в бальном платье с большим красным пятном в области груди. – Вот она, Кислова. Ее опознали родственники. Точнее, брат и муж. Значит, убитая Савина обратилась к убитой Кисловой, чтобы арендовать дом… Погуляли девушки… Встретили Новый год, мать их… Что еще?
– Усадьба арендована на месяц. До этого она принадлежала…
– Слава, не думаю, что это имеет какое-то значение. Ты мне по существу доложи. Что еще? Результаты судмедэкспертизы готовы?
– Пока нет. Но я разговаривал с ребятами-экспертами, как мы и предполагали, убийства были совершены непосредственно в доме, о чем свидетельствуют следы крови в большой комнате, в спальне, на лестнице, на кухне, а также в салоне одного из автомобилей, а уже потом трупы были кем-то перенесены вниз, в сарай… Экспертам удалось обнаружить несколько пуль, застрявших в стенах, что говорит о том, что убийца, скорее всего, не профессионал, палил куда попало, плохо метясь… – Карпов, человек крайне эмоциональный, с трудом сдерживался, чтобы не жестикулировать. Получив диплом Академии права вместе с драгоценным направлением в прокуратуру, он долго готовил себя психологически к серьезной работе помощника следователя, а потому, зная свои недостатки или же качества, которые не могут быть присущи человеку такой профессии, как следователь прокуратуры, постоянно работал над собой, пытаясь избавиться от чрезмерной чувствительности, к примеру, от той же эмоциональности, хотя бы внешней, и природной веселости. Шесть трупов в усадьбе Прокундино – одно из первых его дел, да еще таких серьезных! Но Карпов почему-то воспринял его как инсценировку английского триллера – усадьба в канун Нового года, оказавшаяся под снегом, в ней – нарядно одетые дамы со своими кавалерами, и все мертвые… За роялем – манекен в рыжем парике. Разве не смешно? Живот надорвешь! Быть может, такое восприятие было связано со свойством его характера или с устройством психики, не говоря уже о сильно развитом инстинкте самосохранения: уж слишком страшное было это дело, так много трупов – и ни одной зацепки… Два дня ушло только на установление личностей погибших. Кроме этого, Карпов тщательно скрывал свою растерянность. Он знал, что дело – громкое, серьезное и требующее тщательной проработки всей информации. Но вот именно с этим-то у него ничего и не выходило. Он не мог, не умел, даже стеснялся ходить по квартирам и собирать информацию об интересующих его людях у соседей, не говоря уже о родственниках погибших. Он не знал, как ему себя с ними вести, в каком тоне задавать вопросы, чтобы и расспросить обо всем хорошенько, и чтобы не обидеть каким-нибудь нелепым вопросом. Он не умел даже состроить приличествующую этому ответственному мероприятию мину: не то изобразить скучного и мрачного следователя прокуратуры, немного циничного, а потому и бесцеремонного, не то, напротив, весь диалог построить на сочувствии. Пока он думал о том, каким быть ему, Славе Карпову, свидетели проходили мимо него прозрачными тенями, и он практически ничего не смог выяснить, так, всего понемногу, лишь самое общее. Все, с кем он общался в течение двух суток, смешались в его голове и запутали его окончательно. Никакой целостной картины ни по одному из погибших на той злополучной усадьбе в Прокундине у него не получилось. Поэтому ему не оставалось ничего другого, как делать вид перед Тищенко, что он многое знает, но вместо того, чтобы пересказывать показания свидетелей, что само по себе является как бы фоном преступления, он пытается понять главное: мотив убийства… На самом же деле, сидя перед опытным и умным следователем, он чувствовал себя учеником, явившимся на урок с невыученным заданием. И ему было ужасно стыдно.
– Однако ему удалось убить шесть человек, – заметил, продолжая разглядывать снимок с изображенным на нем трупом Кисловой, Тищенко. – Вот так взять и застрелить. Всех подряд. Затем, протрезвев, завернуть трупы в простыни и спустить вниз.
– В этом как раз нет ничего удивительного, – осторожно вставил Слава Карпов, отлично, как ему казалось, представлявший себе действия убийцы. – Усадьба была завалена снегом, он не мог бы выбраться оттуда самостоятельно, а потому ему предстояло провести в этом доме какое-то количество дней, два-три, а то и четыре, вы же помните, какая была метель… Дом отапливался, в нем было тепло, и он не мог допустить, чтобы трупы оставались на своих местах… Поэтому, как вы правильно заметили, протрезвев и ужаснувшись такому количеству трупов (не факт, кстати, что он вспомнил, кто именно стрелял), он первым делом решил от них избавиться. Закопать он их не мог, поскольку стоял сильный мороз, земля мерзлая, да и вообще, это бессмысленный труд, трупы бы быстро нашли, и он счел возможным сложить их в дровяном сарае. Я уж не знаю, какие чувства он при этом испытывал, но, судя по всему, этот человек довольно быстро пришел в себя, привел в порядок дом, перемыл всю посуду, оставшуюся после новогоднего пиршества… Правда, кровь на полу и на лестнице не удалось замыть как следует, остались пятна… – У Карпова мелькнула мысль, что, будь он убийцей, уж он бы отмыл полы так, что и молекулы крови на паркете не осталось бы… Хотя все это теоретически. На деле же невозможно избавиться от крови, где бы она ни была: она красная, яркая, густая, жирная… Словно специально сотворенная такой, чтобы ее невозможно было скрыть от человеческого глаза.
