Анатолий Барбакару - Знал бы прикуп

Слышно ее было вполне сносно. Не хуже, чем тогда, ночью.

Я кивнул. Спохватившись, ответил:

— Один.

Мы помолчали. Что говорить, я не знал. Спросил:

— Как тебе там?

— Темно.

— Больно?

— Уже не так.

Снова затихли. Я подумал, что мы с ней не умеем разговаривать ни о чем. Ни разу не пробовали, и учиться этому теперь было поздно.

Похоже, и она считала так же, потому что сказала:

— Запиши номер сейфа и код.

— Запомню.

— Нет. запиши. — Она продиктовала шесть цифр. Две и через паузу еще четыре.

Я записал их на полях долларовой купюры. Спросил:

— Камера хранения?

— Платный сейф в банке. Там пленка.

Мы опять помолчали. Я не решался спрашивать. Она начала сама:

— Ты был прав. Это надо уметь…

— Как они тебя нашли?

— Не знаю. Я оставила записку на лобовом стекле их машины. Написала номер счета, на который он должен перевести деньги, и предупредила, что пленка в надежном месте.

— Когда это было?

— Ночью. А утром к открытию поехала в банк. И там он меня нашел.

— Кто?

— Напарник. Я сдала пленку на хранение, собиралась выйти, но увидела машину. Мне показалось, что он не знает, что я уже в банке. Но он ждал, когда я приду.

— Зачем тебе нужен был банк?

— Думала, будет надежней. И Тренер говорил, что, если бы тот дурак спрятал фотографии в сейфе банка, пришлось бы заплатить.

— Потому тебя и вычислил, — сообщил я.

— Но банков много.

— Вещи на хранение в городе берет только один. Небось видела рекламу на Малой Арнаутской?

— Да, — ответила она после паузы.

— И он ее видел.

Я спохватился:

— Ты — как? Менты час донимали, теперь — я.

— Ничего. Лучше разговаривать, чем молчать в темноте.

— Какой счет ты им дала? — спросил я.

— Как какой?… — Она не произнесла: «Бориса». Но удивилась, как мог этого не понять.

— Мне звонила из банка?

— Хотела позвонить из банка, но там телефон был занят. Из вестибюля следила за машиной и поняла, что напарник — один. Он выходил и ставил ее на сигнализацию. — Она рассказывала спокойно, не спеша, время от времени делая паузы. — Потом увидела, что машины уже нет. Подумала: уехал. Подождала немного и вышла. Пошла до сквера, гляжу: машина — рядом. Я сразу к людям. Там были женщины с детьми. И одна — с мобильником. Крутая такая мамаша, вся в бриликах. Я увидела, что этот ублюдок звонит. Поняла, что Тренеру. Попросила мобильник у женщины и позвонила тебе…

— Почему не в милицию?

— Не хотела, чтобы его взяли.

Ну, конечно же… Она до конца рассчитывала, что получит деньги.

— Он приехал намного раньше меня?

— Не намного. Стал требовать пленку. Я уперлась, что ничего не знаю. Но он предупредил, что… — она осеклась, — сделает… это. А потом, если все равно не отдам, — убьет.

Мы оба долго молчали.

— Я буду страшной? — спросила вдруг она.

— Нет, — ответил я, как мог, деловито. — Все можно исправить.

— Я не хочу быть такой, как он.

— Что ты несешь?

— Если отдать пленку милиции, это поможет Борису?

— Он выкрутится. — сказал я. — Зря переживала.

— Он спрашивал обо мне?

Я не успел ответить. Дверь распахнулась, в проеме возник здоровенный строгий тип, больше похожий на вышибалу, чем на медика. Если бы не белый халат, я бы решил, что он из одного выводка с теми двумя, что уже побывали здесь.

— Больной перенапрягаться вредно, — поведал он. — Приходите завтра.

Я встал. Пожал вытянутую поверх одеяла бледную руку. Пошел к двери.

— Погоди. — сказала она мне в спину.

Я виновато глянул на здоровяка, вернулся к ложу.

— Ты здесь? — спросила она неожиданно тихо.

— Здесь. — Я наклонился к забинтованной сфере.

Она сделала короткую паузу и выдала:

— Твоя Ольга — ни при чем.

Я вздрогнул. Глупо поглядел почему-то на ожидающего в дверях вышибалу и сглотнул.

— Она ничего не знала. Это я подговорила Гошу…

— Зачем?

— Чтобы ты искал деньги.

ГЛАВА 39

Несколько кварталов по Мясоедовской я прошел пешком. Бывает, упившиеся оправдываются: голова ясная, а ноги не несут. У меня было наоборот. Ноги несли, но в голове плыл туман. Причем, как и положено туману, накатывал клочками. То сгущаясь, то разряжаясь.

Я то хмелел от мысли, что все мои подозрения насчет Ольги оказались бредом, то трезвел от угрызений совести: как мог подозревать ее. Почему-то больше всего коробило сейчас не воспоминание о гуманитарной измене. Муторнее было от другой картинки. В ней Ольга, не дождавшись привычного поцелуя, по-детски растерянно смотрела мне вслед. Тогда она еще не знала, что здорова.

Вспоминая об этом, хмуро шипел:

— Гад…

И вновь возвращался к тому. что она у меня есть.

Осознание того. что мы с Ольгой разбогатели, пока не беспокоило. В тумане ему не удавалось развернуться.

Уйма вопросов потихоньку начинала донимать меня. Где были тогда деньги? Как Ольга восприняла допросы? Где она сейчас? Но больше всего я жалел, что пропустил тот момент, когда она узнала, что здорова.

У подъезда с удивлением взглянул вверх, на крышу соседнего лома. Чего только не напроисходило за последние несколько дней.

Сунув ключ в дверь своей квартиры, подумал точь-в-точь как тогда, когда впервые увидел явившуюся на студию посетительницу: «Такое уже было». Потому, что ключ не проворачивался.

Но зато почти сразу же открылась дверь.

— Привет. — издала безмятежно улыбающаяся Ольга. И прильнула ко мне, вошедшему.

Она совершенно не помнила нашу последнюю встречу.

— Привет, — снисходительно отозвался я.

Дав ей чуток повисеть на себе, прошел в комнату. Спросил у нее. оставшейся за спиной:

— Ты как?

— Соскучилась.

— Это понятно. Как все остальное? Нервничала?

— Чуть-чуть. Я знала, что они врут. Ты бы мне сказал сразу…

Я подошел к окну, вновь поразглядывал крышу напротив. Не потому, что это было интересно. Не хотел, чтобы Ольга видела мои глаза.

— Все кончилось? — просто спросила она, подойдя сзади. Прижавшись к моей спине. — Тебя уже не ищут?

— Кому я нужен. — сказал я.

Она не сказала: «Мне». Только прижалась покрепче. Потом высказалась:

— Хорошо, что деньги не понадобились. Как бы потом отдавали.

— Где ты их держала? — спросил я уныло.

— Хорошо, что перепрятала, — оживилась она. — Когда ты приходил последний раз. кто-то рылся в моих вещах. И в постели искал…

— Да? — удивился я. — И где же они были?

— Под паркетом нашла дыру. Прятала в ней.

— Хитрая, — заметил я кисло.

— Правда? — почему-то обнадеженно спросила она. Я усмехнулся. Подумал о том, что два афериста для одной семьи — это слишком много. Особенно если оба они бездарны.

ГЛАВА 40

О том, как дела у Борьки, я узнал от него самого через три месяца после описанных событий.

Была едва тронутая снежком середина ноября. Борьку встретил случайно на Дерибасовской. Он был с женой. которая все время, пока мы разговаривали, прижималась щекой к плечу мужа, держа его под руку.

По линии «криминалки» уже слышал о том, что был арестован кто-то из высших чинов УВД. Борька поведал подробности.

Небезызвестную вдову Чуркис-Ахметову эсбэушники обнаружили на даче-дворце того самого чина-вымогателя взятки, когда пришли его брать. Она сама себя обнаружила, начав стрелять из табельного оружия хозяина. Нервы у заказчицы убийства собственного мужа оказались-таки ни к черту.

Позже выяснилось, что она была любовницей мента-вымогателя. Они с милым планировали после получения откупных взяток с Борьки и его партнеров по злосчастной премии убрать всю троицу. Фронт работ Тренеру на ближайшее время был обеспечен. Впрочем, тот умудрялся еще подрабатывать на стороне. Не только устраивал свою личную жизнь, но и выполнял случайные заказы по области. По выявленным следствием эпизодам на нем висело больше сорока загубленных душ.

Тренер не врал: до того как принялся выполнять заказы своего покровителя, подчинялся ему по долгу службы. Был уволен из милицейского спецподразделения за превышение полномочий и жестокость.

К концу рассказа Борька, не стесняясь жены, высказался:

— Правильно ты предупреждал насчет Ирки. Она меня таки подставила. Еле отмазался.

И на мой недоуменный взгляд пояснил:

— Менты вышли на один из моих счетов. Нашли у этого Тренера. Ее рукой был записан.

Я слушал Борьку, смотрел на преданно прижимающуюся к нему супругу и думал: правильно ли поступил, не рассказав ему всего.

Но что мог изменить мой рассказ? Борька все равно не был бы с ней. После всего, что произошло. Только маялся бы.

Известные мне подробности всей этой истории были едва ли не единственной тайной, которую я не решился открыть ему