Феликс Фрэнсис - Азартная игра
– О, Ник, – простонала она дрожащим голосом. – Я должна тебе кое-что сказать. – Она судорожно сглотнула. – И тебе это не понравится.
Я резко развернулся, взглянул на нее. С какой такой стати я должен облегчать ей эту задачу?..
Она смотрела мне прямо в глаза.
– Мне так жаль, – пролепетала она.
Я почувствовал, что вот-вот заплачу. На глаза наворачивались слезы. И еще мне почему-то страшно захотелось обнять ее.
– Мне страшно жаль, – повторила она. – У меня рак.
Глава 10
Как мог я так ошибаться? Быть таким слепым, бесчувственным идиотом?
– Что?
– Рак, – повторила она. – У меня рак яичников.
– Как это? – глупо спросил я. – То есть… когда?
– Я подозревала недели две. Но все точно выяснилось. В четверг.
– Так почему же ты мне не сказала? – спросил я.
– Я собиралась, но ты был так занят на работе. Потом собиралась сказать тебе тем вечером, после «Гранд нэшнл», но тут убили Геба Ковака. И я подумала – неприятностей у тебя и так хватает. А потом, в четверг… – она вздохнула. – Четверг – это был просто ужасный день. Я вышла из больницы, доктор все подтвердил. Я словно онемела, вообще ничего не чувствовала, не понимала даже, куда иду. – Она умолкла, вытерла слезы со щеки рукавом халата. – И брела по Тоттенхем-Корт-роуд, когда Розмари мне позвонила и сказала, что ты арестован. Все было просто ужасно. А потом… ты так страшно рассердился за то, что твое имя напечатали в газетах, что я как-то не решилась сказать в ту ночь. Ну а вчера… обстановка в доме была такая напряженная, что я решила – лучше отложить этот разговор. Когда на тебя столько всего навалилось…
– Глупенькая моя девочка, – пробормотал я. – Для меня нет ничего в жизни важнее тебя.
Я зашел ей за спину, обнял за плечи, стал нежно растирать спину.
– Что будем делать? – спросил я.
– У меня операция. Во вторник.
– О, – сказал я. Внезапно все обратилось в самую жесткую и неприглядную реальность. – И что они собираются делать?
– Отрежут левый яичник, – ответила она, глотая слезы. – Но сказали, что могут удалить и оба. И тогда… у меня уже никогда не будет ребенка.
«Вот как, – подумал я. – Слишком реально и слишком жестоко».
– А я знаю, как ты хотел детей, – сказала Клаудия. – И мне страшно жаль…
Слезы потекли просто ручьем.
– Ну, будет тебе, будет, – прошептал я, продолжая поглаживать ей спину. – Твое здоровье важнее каких-то там будущих детей. Ведь ты всегда говорила – с этими детьми одни только хлопоты.
– Я так переживала, – сказала она. – Думала, ты рассердишься.
– Что за глупости! Я сержусь лишь только потому, что ты мне сразу не сказала. Как, наверное, это ужасно, носить эту боль в себе и ни с кем не поделиться.
– У меня очень хороший врач, просто замечательный, – сказала она. – Он рекомендовал мне консультанта по этому заболеванию. – Она достала из кармана халата визитку. – Совершенно потрясающая женщина. Я уже столько раз звонила ей, что знаю телефон наизусть.
Я взглянул на визитку. Тот самый номер, который я скопировал из распечатки ее телефонных звонков.
И я снова задал себе тот же вопрос: как мог я так ошибаться?
– Знаешь, лучше расскажи-ка поподробнее, что сказал тебе этот твой врач.
– Ну, сначала я пошла в женскую консультацию, как-то неважно себя чувствовала, и еще казалось, что живот распух. – Она улыбнулась. – Подумала, может, я беременна? Но ведь я сидела на таблетках, и потом у меня недавно были месячные.
– И?..
– Он сразу спросил, не болит ли у меня спина. И я сказала, да, побаливает, и тогда он направил меня к специалисту, который сделал сканирование, взял разные анализы, и все они дали положительный результат.
Боли в спине…
Я проклинал себя за все свои глупые подозрения.
– И что же случилось с твоими яичниками? – спросил я.
– На левом обнаружили опухоль, – ответила она.
– Злокачественную? – спросил я, заранее страшась ответа.
– Да, боюсь, что так, – сказала Клаудия. – Но она совсем маленькая, размером с арахис.
На мой взгляд – не такая уж и маленькая. Опухоли на яичниках не могут быть больше.
– Онколог надеется, что метастазы еще не успели распространиться. Но все точно выяснится во вторник, во время операции.
– А где будут делать операцию? – спросил я.
– В университетском госпитале, – ответила она. – Всю последнюю неделю ходила туда на осмотр к онкологу и сдавала анализы. Вчера провела там почти весь день, опять делали сканирование, чтобы до миллиметра знать, где раковая опухоль, насколько велика. Готовились к операции.
Поэтому и телефон у нее был выключен.
– Вообще-то, мне повезло, что ее достаточно рано обнаружили. Это очень важно, ведь такие опухоли часто замечают слишком поздно, путают недомогание с какими-то другими симптомами.
– Чем я могу помочь? – спросил я.
– Да ничем, – ответила она. – Просто будь рядом. – И Клаудия улыбнулась. – Я тебя очень люблю.
«Дурак, идиот, слепец!» – не уставал я корить себя.
– А я тебя – еще больше, – сказал я и поцеловал ее в макушку. – Тебе, наверное, лучше лечь в постель?
– Но я не чувствую себя больной, – возразила она. Подняла голову, взглянула на меня с улыбкой. – Или ты думаешь о чем-то еще?
Я покраснел. Наверное, сказалось воздействие выпитого.
– Да нет, – ответил я. – Хотя… меня можно убедить. Просто я имел в виду… это для тебя не вредно?
– Секс? – спросила она. Я кивнул. – Совершенно нет. Онколог еще в четверг сказал, что это значения не имеет.
А вот для меня имело.
Я лежал в темноте без сна и ломал голову над новой проблемой.
Я так боялся потерять Клаудию, подозревая, что у нее есть другой, что, услышав новость о раке, даже испытал своего рода облегчение. Но теперь предстояла битва с куда более грозным соперником. И сама мысль о том, что я могу потерять ее уже совсем, если эта битва будет проиграна, наполняла меня отчаянием.
Клаудия уснула где-то около десяти, ко мне сон не шел. И несколько следующих часов я провел за компьютером, выясняя, что же это на напасть такая, рак яичников?
Первоначальные результаты изысканий оказались неутешительны.
Приводилась статистика за последние пять лет, выживаемость заболевших этим раком составляла пятьдесят процентов.
«Ничего хорошего, – мрачно подумал я. – Все равно что бросать монетку. Чтобы жить дальше, надо правильно угадать, орел или решка».
Впрочем, Клаудия сказала, что онколог считает – метастазы не успели распространиться. У заболевших раком яичников на первой стадии опухоль сосредотачивалась лишь в пораженном органе, и процент выживаемости составлял девяносто два.
Уже гораздо лучше.
Бросьте две кости. При счете одиннадцать и двенадцать вы умрете. При любом другом останетесь жить.
Немного хуже, чем статистика выживания тех, кто летает на космических «шатлах» (девяносто восемь процентов), но гораздо лучше, чем у пациентов, перенесших трансплантацию сердца, – семьдесят один процент за пять лет наблюдений.
Я слышал ритмичное дыхание Клаудии, лежавшей рядом.
«Все же странно, – подумал я, – как часто кризис помогает выявить истинные чувства». Вернувшись домой со скачек, я прошел через целую гамму чувств, начиная от отвращения и гнева и заканчивая радостью, которая тут же сменилась тревогой, страхом и всепоглощающей взаимной любовью.
Меня изнурили все эти переживания, но заснуть все равно не удавалось.
Как мог я так ошибаться? Ведь мы почти подошли к разрыву.
Слишком близко подошли.
Воскресное утро выдалось ясным, солнечным как в плане погоды, так и под стать моему расположению духа.
Я смотрел на Клаудию, тихо посапывающую рядом, и, несмотря на неуверенность в успешном исходе лечения, благодарил свои счастливые звезды. Да, Джен вела себя самым вызывающим образом, и я едва удержался от искушения. Но ведь устоял! Именно поведение Джен подвигло меня на решительное выяснение отношений с Клаудией. И, как выяснилось, надуманной мной проблемы не существовало.
Зато возникла другая проблема, борьба с раком, тоже весьма серьезная, но справиться с ней было можно. Особенно сейчас, когда мы с Клаудией оказались по одну сторону баррикад.
Я лежал тихо, стараясь не разбудить ее, потом спустился на кухню и снова уселся за компьютер.
Вывел на экран электронные послания от Юрия Джорама, еще раз их перечитал. И призадумался, не зная, что же с ними делать.
Сто миллионов евро – это огромные деньги, но всего лишь капля в море по сравнению с общим бюджетом Евросоюза, который составляет свыше ста двадцати пяти миллиардов. Но если даже Европейскому суду аудиторов за последние несколько лет не удалось выявить ни одного значительного случая мошенничества, что мог сделать я?
И я решил, что это просто не мое дело. Перед нами с Клаудией стояли куда более важные и сложные задачи. Если Джолион Робертс хочет и дальше задавать вопросы о судьбе своих инвестиций, пусть обращается прямо к Грегори.
