Эдуард Хруцкий - Тревожный август
— Да я тебе точно говорю, ее никто не знает. Она у нас по очень секретной линии работает. Ее даже наши сотрудники знать не должны.
— Ладно, ладно, там видно будет.
— В квартире три комнаты, дверь в одну из них обоями заделана, там постоянно будут находиться два наших сотрудника. Тебе надо Гомельского сюда заманить.
— Это понятно, но как?
— Он золото скупает и камни. Но помни, что не только скупает, а может и... В общем, вы с Зоей ими торговать начнете.
— Туфтой?
— Зачем, — Игорь достал из кармана коробку. — Здесь есть и настоящие, — он высыпал на стол кольца, серьги, броши. — Зоя знает, какие можно давать в руки, а какие только показывать издали. Помни, ты пробрался сюда из Куйбышева, там со Степкой Ужом и Утюгом вы взяли ювелирный. Где Утюг и Степка, ты не знаешь, они, наверное, в Ташкент подались.
— А на самом деле?
— Там, — Игорь щелкнул пальцами и показал на стенку, — убиты в перестрелке оба. Ты забрал долю и по документам сержанта Рыбина, вот они, пробрался в Москву? Все понял?
— Все. Значит, могу ходить в форме?
— Можешь.
— И медали носить?
— Носи на здоровье. Твою жену предупредили. Если кто к тебе домой придет, его поведут, потом потеряют. Причем поведут нагло, в открытую.
— Значит, хата моя вся в «мусоре». Так, выходит?
— Так. А теперь давайте детали выговорим.
Проговорили они почти до утра. Мишка должен был найти знакомых перекупщиков, предложить и продать им кольца и золотые диски, но, главное, сказать, что есть бриллиантовая осыпь, и просить за нее деньги большие. Но осыпь эту надо показывать издали, чтобы, не дай бог, не заподозрили чего. Правда, осыпь была подделкой редкой. Она лежала в музее московской сыскной полиции. Делал ее известный ювелир Кохнер, делал специально для подмены настоящей. Подлинник носила княжна Белосельская, ухаживал за ней один гвардейский офицер, так вот на балу ей стало плохо, подсыпал «гвардеец» в бокал с лимонадом порошок, пока она без сознания лежала, он осыпь эту и подменил. Княжна пришла в себя и ничего не заметила. Приехала домой, сняла осыпь, смотрит, одна веточка погнута, видимо, «гвардеец» торопился очень, когда пристегивал, руки дрожали. Вызвали ювелира, тот и обнаружил. Мошенника арестовали, он указал на Кохнера, там осыпь и нашли, а подделка осталась в музее рядом с первым автогенным аппаратом для вскрытия сейфов и кистенем извозчика Чугунова. Позже она перекочевала в музей криминалистики МУРа. А теперь опять настало ее время.
Первое московское утро началось для Мишки неспокойно. Он нервничал, почти не мог есть. За стол сели все: Зоя, два оперативника и Мишка. Костров только чай выпил, а до картошки с консервами даже не дотронулся.
— Это ты зря, Михаил, — сказал рассудительный Самохин. — Есть надо. Иначе перегоришь, на одних нервах тебе не продержаться.
Мишка кивнул головой, молча взял вилку, поковырял в тарелке и положил.
— Не хочется что-то, — вздохнул он, — это пройдет. У меня и раньше так было, в разведку ходил, потом пообвык.
— А ты считай, что опять в разведку идешь, — сказала Зоя.
— Не могу, там враги...
— А здесь друзья, выходит, — прищурился Самохин.
— Нет, Самохин, тоже враги. Только на фронте самим собой остаешься, а здесь врагом становиться надо. Противно мне.
— Это ты прав. Противно. Потерпи уж, Миша, пожалуйста, потерпи.
— Потерплю.
— Ну, заканчивайте, — сказала Зоя, — мне еще посуду помыть надо.
— Мы скоро, — Самохин глотнул горячего чая и, открыл рот, начал втягивать в себя воздух.
— Не торопись, не торопись, — засмеялась Зоя.
Все просто. Женщина торопится на работу, а ей еще по хозяйству управиться надо. Просто, обыденно. И именно эта обыденность успокоила Мишку. А что, действительно? Совершенно ничего особенного. Начинается для тебя, сержант Костров, новое дело. Да не такое уж оно новое. Когда внедрился в банду Широкова, вот тогда оно было новым. А теперь ходи по рынку, строй из себя удачливого урку да смотри в оба. А если что? Если что, он сам не прост. На ремне у него наган в кобуре, а в кармане галифе браунинг второй номер. Восемь аккуратных патронов в обойме. А в них восемь никелированных пуль. Ну, попробуй подойди. А стрелять он научился. Еще как! Разведрота не такому научит. Ну а на самый крайний случай есть у него нож. Нажмешь медную кнопку на ручке, и выбросит пружина жало стилета. Нож этот Мишка у убитого шарфюрера из диверсионной группы СС взял. Сначала завалил его в лечу под Рогачевым, а потом взял. Дважды пользовался он им и всегда наверняка.
Ничего, мы этой кодле покажем. Люди на фронте кровь льют, а они, сволочи, людей стреляют да баб грабят. Нет им пощады и прощения. И миру ихнему, воровскому, тоже нет.
Мишка загасил папиросу и почувствовал голод. Ужасно есть захотелось. Он пошел на кухню. Зоя из чайника смывала тарелки, сложенные в раковину.
— Ты чего? — повернулась она к Кострову.
— Ты уж меня прости, понимаешь, есть захотел.
Зоя поглядела на Мишку и добро улыбнулась.
— Ну, слава богу, успокоился.
— Вроде того.
— Ну, садись, я, как знала, отложила тебе. Погреть?
— Не надо.
Мишка уселся за кухонный стол и прямо из сковородки начал есть необыкновенно вкусную картошку и застывшие мясные консервы. Вычистив все, он допил остывший сладкий чай и вынул папиросу.
— Ну что, невеста, — улыбнулся он, — пошли?
Муравьев
С утра он дозванивался до майора Королева. Сначала он был у руководства, потом сам проводил совещание, потом его опять вызвали к руководству.
— Вы передайте, пожалуйста, Виктору Кузьмичу, что его Муравьев из МУРа разыскивает по срочному делу, — попросил Игорь секретаря отдела.
— Хорошо, — ответил любезный женский голос, — я доложу.
«Вот так-то, брат, доложу, — подумал Игорь, вешая трубку. Начальству не передают, а докладывают. Такие, брат, дела». Он только что вернулся из дома, куда заезжал буквально на какой-то час. Нужно было переодеться и взять кое-что из вещей. Когда он подошел к дверям квартиры, то увидел юркого человека со связкой ключей в руке. Он, наклонив голову и высунув от напряжения язык, копался в замке.
— Что вам надо? — спокойно спросил Игорь.
Человек обернулся, увидел милицейскую форму и почтительно захихикал:
— Я так что из конторы домовой. Так что площадь эвакуированных на учет берем.
— А кто позволил в квартиру лезть без спроса?
— Пустая она, товарищ начальник, а люди есть, желающие занять.
— В ней живу я.
— Нет, — захихикал человек, — она пустая. В ней Муравьева Нина Петровна проживала. Сейчас она в эвакуации, а сынок на фронте.
— Сынок — это я, — сказал Игорь спокойно, — и если я еще раз вас увижу...
— Извиняйте, извиняйте...
Человек растаял, просто растворился в полумраке лестницы. Муравьев вошел в квартиру и позвонил в домоуправление, рассказав о странном визите.
— Так, — ответил домоуправ, — интересно. Действительно, есть распоряжение Моссовета о временном вселении в свободные квартиры. — Он помолчал немного и добавил: — В общем, вы не волнуйтесь. За сигнал спасибо. Мне уже подобные поступали, да я думал... Вы сами в милиции работаете, поэтому знаете, всякие люди бывают. Еще раз спасибо за сигнал.
Игорь повесил трубку и подумал о том, как быстро повылезала из щелей всякая нечисть. Как умело маскировалась она до войны. Платила взносы в МОПР и Осоавиахим, ходила на собрания, ждала своего часа. Но нет, их время не пришло и не придет никогда, для этого он и служит в уголовном розыске.
Муравьев открыл шкаф, достал из него синий костюм, тот самый, который сшил перед самой войной. На работе мать премировали талоном на отрез, и она взяла бостон специально для сына. Шил костюм дорогой мастер и, надо сказать, сделал все, как надо. Всего один раз надел его Игорь, когда ходил с Инной в Большой театр на «Красный мак». Господи, давно же это было, совсем в другой жизни. Он надел голубую шелковую рубашку, повязал полосатый галстук, натянул пиджак и подошел к зеркалу. Из пыльной глубины стекла на него глядел очень похожий на него, Игоря Муравьева, человек, только совсем уж молодой, просто юный до неприличия. Поглядишь на него и подумаешь, что он специально выкрасил голову серебром.
Да, отвык он за два года от штатского костюма. Почти все время Игорь ходил в форме или в обыкновенной зеленой гимнастерке без петлиц.
Но тот, другой человек, в зеркале, Муравьеву понравился. Костюм на нем сидел хорошо. Не нарочито, а с долей той небрежности, совсем неуловимой небрежности, которая и придает элегантность. Жаль только, что орден надеть нельзя. А он бы хорошо выглядел на костюме. Темно-синий бостон, а на нем рубиновая звезда. Жаль, но что делать.
Игорь еще раз поглядел на себя в зеркало и начал собираться.
