Ирина Мельникова - Дикая Лиза
— Но ведь мама уехала из нашего дома, — сказала тихо Катя, — и тогда ты не ругалась, что она бросила нас!
— Она не бросала! — быстро сказала Зинаида Тимофеевна. — Твой папа сделал ее жизнь невыносимой.
— Неправда, — опять возразила Катя, — это мама всегда кричала на него! И не сказала папе, что уезжает в Москву! Помнишь, как папа переживал? Не спал ночами… Мы же так любили Сашу, а мама… Она увезла его… — голос Кати дрогнул. — Не думай, я маму тоже люблю, но почему она забыла меня? Мне было так плохо без нее, а она не звонила, даже письмо ни разу не написала…
— Ты ошибаешься, твоя мама очень страдала, что не может забрать тебя, — оборвала внучку Зинаида Тимофеевна. — Ее муж… Этот… Одним словом, надо было немного потерпеть, и все бы образовалось!
— Теперь уже ничего не будет! — произнесла Катя еще более тоскливо. — Я ее никогда не увижу! Мы даже на могилку не сможем съездить. Все осталось в этой проклятой тайге! — Девочка глянула на горы, подернутые мрачной пеленой облаков. Весь день шел мелкий, как крупа, снег, и серую землю затянуло дырявое белое покрывало. Она горестно сморщилась и повернулась к бабушке. — Мне кажется, что лето никогда не наступит. Не распустятся цветы на клумбах, не вырастет трава… Мне не хочется идти в школу, не хочется ехать на танцы… Если эта женщина поселится в доме, как мне с ней разговаривать? Она, наверно, грубая, неуклюжая…
— Успокойся, девочка моя! — бабушка подошла и встала рядом. Глаза ее иступлено сияли, точь-в-точь, как у восходящей на костер Орлеанской девы. — Мы не позволим, чтобы эта солдатня в юбке командовала нами. Мы покажем ей, кто хозяева в доме! — Она обняла Катю за плечи. — Что бы ни говорил твой отец, но он целый день на службе, а нам предстоит общаться с ней целые дни напролет. Вот увидишь, она абсолютно не умеет обращаться с ребенком, к тому же лентяйка и неряха.
— Откуда ты знаешь, что она неряха и лентяйка? — поразилась Катя. — Ты же ее не видела?
— Мне подсказывает сердце, — ответила торжественно Зинаида Тимофеевна. — А мое сердце меня никогда не обманывает. И наша задача, Катя, открыть твоему отцу глаза, чтобы он сам отказался от услуг этой дикарки.
— Дикарки? — Засмеялась Катя. — Точно! Дикой Лизы! Она ведь в лесу жила, одичала!
— Ничего! — Зинаида Тимофеевна величаво вздернула подбородок, отчего жилы на худой шее некрасиво натянулись. — Она еще у нас попрыгает! Я никому не позволю занять место твоей мамы!
— Я тебе клянусь, бабушка! — Катя сжала кулаки. — Через неделю она сбежит отсюда.
— Ну, зачем же так? — бабушка неожиданно пошла на попятную. — Возможно, не стоит ее выгонять так скоро. Люди нас не поймут и осудят. И потом, твой отец… Он ведь примется выяснять, почему вы не смогли ужиться.
Катя насупилась.
— Я знаю, как ему объяснить, — сказала она с вызовом, не заметив, что Зинаида Тимофеевна очень умело подвела ее к тому, что сама же и хотела от нее услышать. — Если хочет, чтобы я осталась с ним, пусть выбирает…
— Ладно! Ладно, Катюша! — Бабушка ласково погладила ее по голове. — Ты уже большая девочка. Все понимаешь! — Она перевела взгляд на окно и вздохнула. — Тринадцать лет. Я в этом возрасте уже наравне со взрослыми в поле работала, матери помогала.
— Бабушка, — Катя просительно заглянула ей в глаза. — Позволь мне завтра в школу не ходить. Опять расспрашивать начнут. Сегодня к дому подхожу, Раиса Павловна из своих ворот выплывает, и сразу ко мне. Обнимает, сюсюкает: «Ах, деточка! Ах, бедная!». А ведь как маму ненавидела! И к нам сколько раз забегала, все интересовалась, как папа? Сильно ли переживает, что мама уехала! Жаба! Я ведь знаю, ей совсем не то интересно…
— Нет, школу нельзя пропускать! И на людей не сердись! Одно дело, если вправду сочувствуют, а на самом деле больше злорадствуют! Рады небось, что у нас горе! И на Раису Павловну не обижайся! Она — женщина умная, самостоятельная! Начальником финчасти не каждый сможет работать! А она, вишь, сумела! Гляди, какие хоромы себе отстроила. Не чета нашим! — Зинаида Тимофеевна кивнула в сторону окна, за которым виднелись купола и башни, смахивающего на восточный дворец, особняка соседей. — Отцу твоему недосуг было даже за строительством приглядеть! Вот и отгрохали домину, то ли барак, то ли контора. Мы раньше в таких жили, только не в кирпичных, а в деревянных, и народу ютилось в них раз в пятьдесят больше…
— Бабушка? За что ты папу так не любишь? — Катя обняла Зинаиду Тимофеевну и заглянула ей в глаза. — Что он тебе сделал?
— Я всех люблю! — сказала строго Зинаида Тимофеевна и отвела от себя руки внучки. — Пойду на кухню, надо распорядиться насчет ужина. И что за повариху вы нашли? Так и гляди, чтобы ничего не стянула!
— Бабушка! — с укоризной произнесла Катя. — Зоя Васильевна десять лет у нас работает! Зачем ты ее обижаешь?
Зинаида Тимофеевна остановилась на выходе из столовой и погрозила Кате пальцем.
— Не учи свою бабушку! Я долгую жизнь прожила, и знаю: нет такого человека, который бы за свою жизнь ничего не украл! — И, гордо выпрямив спину, она направилась на кухню.
Катя подошла к окну. Она перекинула косу на грудь, и некоторое время бездумно расплетала и заплетала ее конец. Мама всегда говорила, что длинные волосы украшают женщину, и не позволяла подрезать их. Коса доставляла Кате немало хлопот. Приходилось вставать на полчаса раньше, чем подруги, которые давно уже обзавелись модными стрижками, чаще мыть голову, а сколько расчесок пострадало, когда она принималась приводить волосы в порядок… Раньше Катя часто с плачем упрашивала маму избавить ее от косы, но мама была неумолима. А теперь все изменилось. Мамы больше нет, и Катя уже решила для себя, что никогда не расстанется с косой, потому что это тоже память о маме!
Девочка уткнулась лбом в оконное стекло. Сегодня она, наконец, поняла, что мама никогда не вернется. И придется привыкать жить в новом качестве. Она уже слышала слово, которым называется это качество. Его бросила вслед жалостливая Раиса Павловна: «Сиротка!».
Как она их ненавидела: и это слово, и свое новое качество, и тех, кто спешил напомнить об этом! Никакая она не сиротка? У нее есть папа, бабушка, маленький братик…
Воспоминание о Саше заставило ее передернуться. Если бы не он, мама не села бы в этот самолет! Зачем вообще она вздумала его рожать? Ведь им было так хорошо втроем! Маме, папе, и ей, Кате… Мама всегда смеялась, они ездили отдыхать на море, папа сажал Катю на плечи, а маму носил на руках и так ласково обнимал ее… И еще он любил кататься на водных лыжах. Катя с мамой смотрели с берега, как он мчится по волнам, и, взметая огромный веер брызг на вираже, что-то весело кричит и машет им рукой…
Катя судорожно перевела дыханье и вытерла ладонью глаза. Никто не должен видеть, как она плачет! Она не позволит, чтобы ее жалели! Сиротка! Какое идиотское слово! Пусть себя жалеют! Катя презрительно скривила губы. Эта Раиса! Все говорят, что она поедом ест своих мужей, поэтому больше полугода никто с ней не живет. А еще ее сынок, токсикоман Ванечка! Катя сама видела, как он нюхал клей за школьным гаражом, и димедрол он из бабушкиной аптечки украл. А бабушка шум подняла, думала Зоя взяла. Только зачем он Зое? Она за день так наработается, что без задних ног в постель ложится. Раньше Катя не понимала, что такое «без задних ног», и все просила Зою признаться, куда она прячет свои задние ноги?
Катя опять вздохнула. Ненавистный ей сосед и одноклассник Ванечка Рыкунов вышел за родные ворота погулять с бультерьером Тайсоном, обряженным в замшевый комбинезончик. И, воровато оглянувшись, достал из рукава куртки папиросу. Про папиросы Катя тоже знала, равно как и то, в каком киоске Ванечка их покупает. Табак он и его приятели из папирос вытряхивали и набивали их порошком из конопли. Несколько раз Ванечку за курение водили к директору школы, а на днях к ним домой приходила строгая женщина из инспекции по делам несовершеннолетних. Правда, Раиса Павловна в дом ее не впустила, разговаривала за воротами…
Катя решительно тряхнула головой, сдались ей эти Рыкуновы. Ванечка в последнее время совсем ненормальным стал. То веселится, как бешеный, а то суетится, глаза красные, бегают, просит то десять рублей занять, то двадцать, а один раз почти силой забрал у нее сто рублей, которые Катя должна была сдать на обеды в школе. Правда, она никому не стала жаловаться, Ванечка клятвенно заверял, что вернет их в ближайшее время, но так и не вернул. Пришлось внести деньги, которые хранились у нее в копилке, а Ванечку с того времени Катя стала обходить стороной.
За окном заметно стемнело, и кто-то из охраны включил свет во дворе. И почти одновременно с этим раздвинулись ворота, и в них въехала отцовская машина. Катя вздрогнула, отступила от окна, но тотчас вернулась на прежнее место. Спрятавшись за шторой, она наблюдала, как черный джип подъехал почти вплотную к крыльцу. Из него вышел водитель отца, дядя Слава. Он распахнул дверцы. Вначале из них показался отец. Он был раздет, без пальто и без шляпы, но не поспешил в дом, как это бывало прежде, а протянул руку, чтобы помочь выбраться наружу женщине с ребенком на руках. На ней было отцово пальто, полы которого волочились по земле, а ребенок выглядел очень неуклюжим в своем жалком выцветшем комбинезоне. Ванечкин бультерьер был одет, несомненно, лучше, чем вновь обретенный Катин братишка.
