Инна Бачинская - Темный ангел одиночества
Паша привел Юнону в свой дом в благодарность за дельные финансовые советы, и там они встретились – Юнона и Евгений. Грянул гром, вспыхнул свет, и запели ангелы. Он сидел в кресле, листал какую-то книгу. Она увидела его руки, тонкие запястья, манжеты белоснежной рубашки с запонками тусклого белого металла, в котором безошибочно определила платину. Почувствовав ее взгляд, он поднял голову, и глаза их встретились. Юнона почувствовала жаркую волну вдоль позвоночника.
– Знакомьтесь, ребята, – сказал Паша. – Это Юнона, фантастическая женщина, банковский гений, а это наш Женя Немировский, полиглот, ученый, профессор, писатель…
Евгений рассмеялся и встал, поцеловал ей руку. Он не стал возражать против рекомендации, выданной Пашей, но улыбка его говорила: не слушайте, он вам такого наговорит… Она вспыхнула, сглотнула слюну и облизнула мигом пересохшие губы.
Был ли он красив? Она не знала, да и не важно это было ни в тот момент, ни в последующие. Смуглый, темноволосый, кареглазый. Худощавый, тонкий, не сильный, не… не… Не герой, в ее понятии. Не лидер. Но улыбка, взгляд, манера поправлять очки, ирония, негромкий глуховатый голос, то, как он говорил: «Нет, ребята, я в корне не согласен», когда они сцеплялись по вопросам политики – кто сейчас не говорит о политике? – мягко, словно извиняясь, но не уступая ни пяди. Логика, блестящая аргументация, эрудиция. Будь Юнона ювелиром, она бы сравнила Евгения с алмазом чистейшей воды. Причем алмазом, который не подозревает, что он алмаз. Кажется, она нашла того, перед кем могла склонить гордую голову, – он был лидером в той области, которая была ей недоступна.
Короче, влюбилась Юнона в Евгения. Усилием воли заставляла себя не пялиться на него, но принимать участие в разговоре не смела, боялась ляпнуть глупость. Это она-то, которая никогда и нигде не терялась! Да и не знала зачастую, что сказать. Лола, умная, ядовитая и злая, с ходу просекла и поставила диагноз: фебрис эротика, что значит «любовная лихорадка». Сама она, как оказалось впоследствии, загибалась от того же недуга. Ох, эта Лола! В отличие от молчащей величественной Юноны она лезла с умными разговорами и вообще из кожи вон, чтобы показать, что они одной крови – она и Евгений: умные книжки, иностранные языки, вояжи за кордон, и вообще, есть что сказать и обсудить. Лезла-то она лезла, но ей не обламывалось. Потому что была Марта.
Да, была Марта. Марта, женщина Евгения. С точки зрения Юноны, никакая. Даже не домашняя хозяйка, потому что от домашней хозяйки требуется умение вести дом. Глядя на Марту, Юнона сомневалась, что та вообще пригодна хоть к чему-то. Марта уютно сидела в кресле, молчала, улыбалась рассеянно. Синеглазая и рыжеволосая. Лола била копытом и колола раздвоенным языком, Леша Добродеев булькал и пенился городскими сплетнями и творческими планами. Евгений со своей мягкой усмешкой доказывал и опровергал необидно; она, Юнона, сидела, как каменный истукан, только глазами водила. А Марта… вокруг нее было сияние!
Лола ее ненавидела. Если бы ненависть убивала, Марты давно с ними не было бы. Юнона? Наверное, тоже ненавидела. Нет, это слишком сильно. Скорее, не понимала, затруднялась определить, в чем тут дело со светом и сиянием, ну и недолюбливала, конечно. Соперница все-таки. Как сказала однажды пятидесятилетняя Марлен Дитрих про восемнадцатилетнюю Лиз Тейлор: «Да что в ней есть такого, чего нет во мне?» Так и Юнона задавала себе этот вопрос, хотя и знала в глубине души, что с Мартой ей не тягаться. Ни ей, ни Лоле, ни кому другому.
Она иногда застывала за компьютером, уставясь в пространство, мысленно вызывая картинку: любимое смуглое лицо, улыбка, смотрит прямо в глаза… Ее бросало в жар, и начинали дрожать руки. Подруга Зося, счастливая мать двоих детей и мужа Савелия – сомнительной внешности, но очень хорошего человека, – пыталась знакомить ее с друзьями мужа, со страстью подсовывала друга семьи, тоже профессора, но философии, красавчика с седыми висками, но Юнона не повелась. Профессор философии был умен, блестящ и наполнен собственным звоном, как колокольчик, ему не хватало мягкости Евгения, ему не хватало чего-то такого… Юнона пошевелила пальцами, и Зося сказала: «Ну и зря! – Подумав, добавила: – Хотя, я тебя понимаю…» Когда-то между ней и профессором намечался роман, но Зося благоразумно выбрала его друга Савелия.
Юнона мечтала, как в один прекрасный день… она и Евгений! Рядом, рука об руку, взаимопонимание с полуслова, с полувзгляда… Мечтать не грех. Она засыпала с мыслями о Евгении и просыпалась с мыслями о нем же. Пила кофе и думала о Евгении. Принимала душ, убирала в квартире, считала на калькуляторе, шла мимо магазинных витрин, в толпе, в одиночестве, за рулем… и рядом был Евгений. Наваждение, болезнь, лихорадка. Фебрис эротика. И если вдруг случится чудо и Марта исчезнет, растает, растворится… разве так не бывает? Тогда придет она, Юнона. Придет и останется.
Она и пришла. После того памятного вечера, когда Евгений рассказал, что Марта в больнице. Юнона помнила лицо Лолы, на котором промелькнула злая радость.
Она пришла с сумкой деликатесов из «Магнолии». Вечером, после работы. С полчаса сидела на скамейке во дворе, не решаясь шагнуть за черту. Он открыл, посторонился, и она вошла. Он взял сумку у нее из рук, помог раздеться.
Они сидели на большой кухне со старомодной солидной мебелью, украшенной грубоватой резьбой в народном стиле – не то стилизация, не то действительно лубок. Юнона разложила закуски на китайских тарелках с драконами, нарезала хлеб. Евгений открыл коньяк. Оба молчали.
– Спасибо, Юнона. – Евгений поднял на нее глаза. – Одному невыносимо, особенно сегодня. Днем я у Марты, вечером остаюсь один. Доктор Лемберг, известный психиатр…
Психиатр? Юноне показалось, что она ослышалась. Почему психиатр? Что с ней? Шок? Травма головы? Но она не переспросила. Пусть выговорится.
– Понимаете, Юнона, она как будто застыла, они не знают, что с ней. Доктор Лемберг говорит, есть новые методики, новые медикаменты, они опробуют все, а я уже и не знаю… – Он налил коньяк в фужеры. Взял свой, выпил залпом. Юнона лишь слегка пригубила. – Она не узнает меня, молчит, они считают, что она не видит… то есть ослепла.
– Она попала под машину… – полуспросила Юнона. – Это она по телевизору?
– Да. У нее на платье кровь, но нигде ни царапины. Ничего, и этого они тоже не понимают. Она сидит, не прилегла ни на минуту, улыбается, а лицо пустое. Я зову ее, беру за руку, она даже не смотрит. Как… как неживая! – В последних словах были надрыв и отчаяние. – Я не узнаю ее!
Ему нужно было выговориться. У него никого не было. Юнона подвернулась кстати. Он рассказывал, как метался по городу в поисках Марты, обзванивал больницы и морги. Перед Юноной сидел не спокойный рассудительный ироничный Евгений, которого она знала, а неизвестный ей растерянный человек. Она протянула было руку, сама не зная, что собирается сделать. То ли накрыть его руку ладонью, то ли сжать ободряюще плечо. Внутри ее все дрожало от робкой еще надежды. Конечно, дай бог ей поправиться, Юнона не желает ей зла, но если уж так случилось… Если уж так случилось, то она своего не упустит. Она была банкиршей и привыкла считать и просчитывать шаги и варианты. И сейчас она чуяла, что ее час приближается семимильными шагами. И чувство это делалась все яснее и яснее – Юнона была похожа на пуму, приготовившуюся к прыжку. Или стрелу, и тетива уже натянута. Она убрала руку…
– Я не знаю, что мне делать! – в отчаянии произнес Евгений. – Каждый день я надеюсь, я лечу к ней…
Юнона вдруг поняла, что он не называет жену по имени. Он говорил о Марте «она», так же как и она, Юнона. И это было общим между ними намеком на некое родство и близость.
«Как будто отстраняется, – пришло ей в голову. – Мы оба… отстраняемся».
– Спасибо, что вы пришли, Юнона, – говорил горячечно Евгений. – Последние дни никто не заходит и не звонит! По вечерам я схожу с ума, я брожу из угла в угол, неизвестность убивает. Мне страшно! Меня разрывает между надеждой и отчаянием, я никогда не чувствовал себя таким беспомощным и ничтожным. Не звонят… А если звонят, то их любопытство убивает, мне трудно врать, но что я могу сказать? Не могу и не хочу. Я должен был ехать на конференцию в Рим, но какая теперь конференция! Спасибо, Юнона! Вы такая спокойная, надежная, мне легче с вами. Вы умеете слушать.
Юнона затрепетала. Осмелилась положить руку на руку Евгения. Он с благодарностью ответил легким пожатием. Они сидели и держались за руки. Молча. В квартире стояла осязаемая густая тишина, лишь поскрипывал старый буфет и тонко и настырно звенело в батарее центрального отопления.
Евгений отнял руку и налил себе коньяка. Взглянул вопросительно на Юнону, она кивнула, и он долил в ее почти полный бокал. Он снова выпил залпом, не закусывая. Юнона положила ему в тарелку бутерброд, придвинула ближе. Он взглянул бессмысленно и вдруг, к ужасу Юноны, сморщил лицо и заплакал. Она вскочила, обогнула стол. Прижала его голову к груди, испытывая такую запредельную жалость, что сердце, казалось, рвалось в куски.
