Марина Серова - Русская мафия желает познакомиться
– Это точно?
– Абсолютно. Я заинтересовалась, потому что статуэтка антикварная, шестнадцатый век, работа известного мастера и настоящая редкость.
– Но зачем кому-то бросать статуэтку в стеклянную дверь?
– Чтобы придать учиненному разгрому завершающий штрих. Ведь это так страшно выглядит – зияющий проем, вокруг осколки… Жуть берет!
– Евгения, что конкретно вы пытаетесь сказать?
– Я думаю, что Елизавета Рогозина жива. А всем этим, – обвела я рукой комнату, – нас с вами хотели убедить в обратном.
– Жива? Но мы же обыскали все окрестности с собаками и никого не нашли!
– Вы искали тело, а не живого человека, – возразила я, – и принимали совсем другие меры.
– Но тогда где же жена Рогозина?
– Напрашивается два вывода. Ее похитил неизвестный преступник или преступники, возможно, ее успели вывести с острова или хорошо спрятали здесь. А всю эту мистификацию устроили лишь с одной целью – чтобы мы считали женщину мертвой и не искали ее.
– А господин Рогозин, как обстоят дела с ним?
– Хорошо, что вы об этом спросили. Думаю, с анонимным сообщением в полицию тоже выступил преступник. И вы сами можете убедиться в том, о чем я говорила ранее. Господин Рогозин в этой ситуации пострадавший, ему подсыпали снотворное, чтобы на время вывести из строя и обвинить в убийстве жены, а заодно и в смерти любовницы.
– Понятно. Евгения, а вас не смущает, что наш преступник получается какой-то слишком уж неуловимый? Столько всего натворил и совсем не наследил, никаких улик не оставил.
– А еще он компетентный, находчивый и подозрительно хорошо проинформированный, – охотно добавила я. – На этот счет у меня есть свои соображения.
– И вы не откажете их мне сообщить?
– Извольте. Я допускаю мысль, что мистификацию устроила сама Елизавета Рогозина. Это второй вывод, который напрашивается сам собой, если все здесь внимательно осмотреть и хорошенько поразмыслить.
– Ну нет, Евгения, это совершенно дикое предположение! Такого просто быть не может!
– Как раз может! И если вы хорошо подумаете, то согласитесь со мной.
– Внимательно слушаю.
– Начнем с погрома в коттедже. Все вокруг разбито и перевернуто. Напрашивается мысль, что преступник и жертва ожесточенно боролись. Но при этом ваши люди не нашли ни одного следа преступника. Это невозможно, он же не бестелесный призрак. Человек должен был оставить после себя отпечатки пальцев, следы обуви, капли крови или частички кожи. Если с преступником боролись, он ведь должен был получить хоть какие-то повреждения? Но ваши специалисты все тщательно осмотрели и не нашли никаких следов, ни одного свидетельства присутствия постороннего человека. Даже оброненного или вырванного во время борьбы волоска! А так не бывает.
– Допустим, – кивнул инспектор, – это странно.
– Да! Сначала вы подозревали Рогозина, поэтому отсутствие в помещении следов постороннего человека никого не насторожило. Но теперь уже доказано, что Рогозин говорил правду, он крепко спал той ночью.
– Верно, – согласился полицейский.
– Значит, преступник не Рогозин, это был другой человек, так?
– Да, получается, что так.
– Тогда почему он не оставил абсолютно никаких следов? Он был в перчатках, бахилах и сетке для волос? И во время ожесточенной борьбы с жертвой у преступника ничего из этого не сдвинулось, не было сорвано? Я в это не верю! Напрашивается мысль, что никакого нападавшего не было вовсе. И значит, Елизавета сама устроила погром, имитируя борьбу. Сама пустила себе кровь, может быть, даже заранее, оставила все эти страшные кровавые отпечатки. Нанесла на клумбу и песок следы, которые имитируют волочение тела. И даже выдернула нитку с пиджака и повесила на ветку, чтобы ни у кого не осталось ни капли сомнения: здесь волокли именно ее изувеченное тело. Но следов крови снова нет! А они должны быть, если женщина была ранена.
Мы с инспектором вышли из коттеджа, уселись на крыльце и продолжили разговор, глядя на морской прибой.
– Ваши выводы, Евгения, звучат весьма убедительно. Но должен сказать, что, несмотря ни на что, это всего лишь предположения, ничем конкретным не подкрепленные. Согласен, с пятнами крови вышла какая-то неувязка. Но ранение могло быть и несмертельным. И потом, преступник мог ранить жертву, оцарапать, порезать, но кто сказал, что она умерла именно от этого? Он мог ее задушить или ударить по голове, чтобы женщина потеряла сознание, а потом утопить. Это возможно, до воды рукой подать. Это весьма вероятно, если преступник мужчина, а жертва хрупкая женщина.
– Тогда нам стоит искать слабого, лысого и одетого в скафандр преступника, – ехидно заметила я.
– Вы это к чему, Евгения?
– Еще в день прибытия полиции на остров я обращала ваше внимание на этот момент. Андрею, да и любому мужчине не нужно было волочить тело Лизы по грунту! Она хрупкого телосложения. Это могло понадобиться только лишь самой Лизе, чтобы имитировать свою смерть! Дополнить общую жутковатую картину кошмарным штришком и обвинить Андрея.
– А что, если убивал не мужчина? – в азарте слегка подпрыгнул на крыльце инспектор.
– Ваше расследование с самого начала строилось на предположении, что в убийстве Лизы виновен Андрей Рогозин. Это можно понять, вас ввел в заблуждение аноним. К тому же, по статистике, в большинстве убийств подозреваемых далеко искать не надо, это близкий человек или тот, кого жертва хорошо знала. Но в этой ситуации предположить, что убийца женщина, мне, например, сложно. Лиза приехала на остров-курорт впервые. Среди отдыхающих, похоже, ранее никого не знала, да и среди персонала не могла быстро нажить врагов насколько серьезных, чтобы решились убить. Хотя вела она себя порой весьма заносчиво, особенно с подчиненными Андрея. Думаю, на острове есть люди, которые втайне мечтали угостить Елизавету оплеухой-другой. Но чтобы убивать? Нет и еще раз нет!
– Вы в этом на сто процентов уверены? – таким неподражаемым тоном поинтересовался инспектор, что я не выдержала и рассмеялась.
– Я? – наконец смогла выдавить из себя сквозь смех. – Вы серьезно? Вы склонны меня подозревать?
– А вы хотите меня убедить, что вам никогда не доводилось отнимать жизнь, Евгения?
– Нет. И вы просто обижаете меня как специалиста, полагая, что мне потребовалось бы затратить столько усилий, а также что моя «жертва» могла успеть устроить все это, – махнула я рукой, указывая внутрь разгромленного коттеджа.
– А сколько нужно времени, чтобы убить? – вкрадчиво поинтересовался инспектор.
– Смотря чем, кого и в какой ситуации.
– В этой ситуации. Если рассуждать гипотетически, как вы могли бы избавиться от Елизаветы?
– Во-первых, следы борьбы на веранде – их не должно быть. Лиза знала, что последнее время я работаю на Андрея, значит, она спокойно впустила бы меня внутрь коттеджа и позволила подойти близко. Ей незачем было меня опасаться.
– А дальше?
– Дальше? Пара точных ударов или один прием, судя по ситуации. И не было бы никакой крови, никакой глупой беготни и беспорядка. На все уйдет секунды две, максимум три. И да, тащить волоком труп мне бы тоже не пришлось. Лиза весит примерно килограммов сорок, меньше мешка сахара.
– При чем здесь сахар? – оторопело пробормотал инспектор.
– Моя тетушка Мила любит запасаться сахаром на лето, чтобы потом готовить варенье без помех и суеты. А зимой бурчать, что варенье никто практически не ест, и раздавать его знакомым и друзьям. Я считаю заготовки на зиму бесполезной тратой времени. Но тетушка очень хорошая хозяйка. Так что обычно мы покупаем два мешка сахара весной, я заношу их в квартиру, забросив на плечо по одному. Да, приходится бегать два раза, но чего не сделаешь, чтобы не испортить имидж хрупкой леди. А то соседи неправильно поймут, – охотно пояснила я.
Кажется, инспектор Смит тихонько икнул. Но было неясно, то ли его впечатлил мой бесхитростный рассказ, то ли плотный обед не желал нормально перевариваться.
– Евгения, а какой вид оружия вы бы предпочли? Чисто гипотетически…
– У меня есть разрешение на ношение револьвера. Только на остров я отправлялась в отпуск, поэтому револьвер остался в домашнем сейфе. С собой я захватила набор метательных ножей и сюрикенов. Это по-своему уникальные вещи, несколько лет назад мне подарили их японские коллеги. Я всюду их с собой вожу. В кабинете Рогозина в сейфе лежит револьвер. Андрей предлагал мне взять его на время, как только возникла надобность в охране, но я отказалась, потому что масштабных военных действий не предполагалось. Преступник предпочитал действовать исподтишка, и я считала, что у меня будет возможность обезвредить его, не проливая крови.
– В каком смысле обезвредить? – побледнел инспектор.
– Задержать, разумеется. Не убивать же.
– Хорошо. Но вы, кажется, умолчали о револьвере. А ведь он может быть орудием преступления, которое мы так тщательно и безрезультатно искали.
