Олег Рой - Муж, жена, любовница
А между тем в Москве начиналась дурманящая, долгожданная весна. Настроение у всех членов семьи было повышенно-нервозным. Пашка носился со своим малым бизнесом. Пропадал целыми днями у себя в офисе и молодежные тусовочные места, к великой радости матери, позабыл. Ночная жизнь оказалась для него всего лишь мостиком, по которому он убежал от института, от учебы и от размеренной, правильной жизни мальчика из интеллигентной семьи.
Ксюша учебу не забросила, но перестала готовиться к поступлению в вуз. Главное – школу она клятвенно обещала закончить, а там, решила Юлия, будь что будет! Дочь составляла бесконечные портфолио – собирала и сортировала свои фотографии, платила фотографам, чирикала по телефону с какими-то темными личностями. Крутилась, общалась, бегала, тратила колоссальное количество времени и сил. Ей все это безумно нравилось. Светлана, с которой она продолжала дружить, внушала Ксении, что она необычайно красива и талантлива, что впереди у нее большое будущее. С матерью же, видя ее недовольство, дочь делилась подробностями своих дел лишь от случая к случаю.
Что же касается Юлии, то она перестала скрупулезно изучать дела своего по-прежнему драгоценного, но такого упрямого ребенка и решила, что не вправе определять судьбу дочери. Ведь до сих пор жесткие позиции ее собственной матери довольно часто приходили в противоречие с реальной жизнью. Неужели так безнадежно плохо устроен мир, грустно думала Юлия, что между поколениями женщин одной семьи, родными и любящими, не может быть преемственности во взглядах? Но так или иначе, а свое мнение по поводу Ксюшиной затеи она до сведения дочери довела. И этого вполне достаточно. Хотя себе она признавалась, что ей и в кошмарном сне не могло присниться, что дочь ее станет ходячим манекеном, а сын – мелким торговцем.
А Алексей с несвойственным ему азартом доказывал, что это и есть истинный путь лучших представителей молодого поколения. «У вашей матери, – говорил он детям при каждом удобном случае – и в присутствии Юлии, и за ее спиной, – амбиции дореволюционного идеалиста, члена партии с 1905 года, хотя на самом деле она никаких заслуг перед обществом не имеет. И вообще, времена людей с чистоплюйскими интеллигентскими замашками кончились, имейте это в виду...» Дети внешне никак не реагировали на эти высказывания, но Юлия-то понимала: оба ее ребенка идут своими путями, и успех обоих зависит от возможных капиталовложений в их бизнес. И при таком раскладе отец для них более ценен, чем мать...
Не в силах изменить ситуацию и не в силах смириться, Юлия старалась меньше бывать в обществе мужа. Она вертелась в своем привычном колесе: городская квартира, загородный дом, кухня, уборка, зимний сад, небольшой ремонт, гардероб мужа, детей и ее собственный, немного светской жизни – баня и театры... Казалось бы, все немножко устоялось, ей удалось забить, заглушить в душе постоянно саднящую, кровоточащую рану, но к весне она почувствовала какую-то гнетущую усталость. В весенние каникулы отец с Ксенией и, как догадывалась Юлия, со Светланой уезжали в Андорру кататься на лыжах, а она задумала переехать в загородный дом и наконец-то провести весну на природе. Она давно об этом мечтала, но, пока дочь училась в школе, такая роскошь была совершенно невозможна.
Она провела везде уборку. Вместе с помощницей Галей они открыли и вымыли балконы в городской квартире, пересушили зимние вещи, ковры, убрали их на лето, зачехлили мебель, расчистили зимний сад. Все любимые растения, которые можно было перевезти, Юлия вывезла в Чиверево. В загородном доме ей заново пришлось проделать все эти операции: провести генеральную уборку, открыть веранды и отмыть их от зимней грязи. Но здесь все было новенькое, радовало глаз и сердце хозяйки, и работа не была ей в тягость.
Она с азартом дошивала шторы для бильярдной, в которой были очень высокие потолки – четыре с половиной метра. Потом решала непростую техническую задачу – прикрепить карнизы для штор и повесить люстру в этой комнате. Юлия нашла надежного мастера и быстро справилась с этой последней, самой трудной люстрой в их доме. Потом нашлись еще всякие недоделанные мелочи, и так она трудилась остаток апреля и весь май.
Юлия наблюдала, как сходит последний снег, как просыпается природа, появляется первая трава, проклевываются и расцветают крокусы и нарциссы около ее крыльца, потом – и ландыши в лесу. Она слушала целый день, как поют в лесу птицы, как выстукивают брачную дробь дятлы, и мало-помалу в душе ее поселялись умиротворение, покой и легкая, щемящая, но не болезненная грусть.
Дети приезжали каждый выходной, Алексей – один-два раза в месяц. Юлия признавалась самой себе, что ее устраивает такая «расстановка сил». Она уступила городские позиции. Пусть там хозяйничает Алексей. Сама же убежала от решения проблем за город на природу, в «поместье», и, может быть, это было правильно. Может быть, так ее семья быстрее поймет, что они все-таки едины, и заскучает по ней, и тогда будет спасено то немногое в их отношениях, что еще можно спасти...
На этот весенне-летний сезон у Юлии была запланирована очень важная и почти военная по сложности операция – обустройство территории вокруг дома. Прошлым летом она в спешке пробовала что-то предпринять, но поняла, что земляные работы – это отдельное занятие, требующее основательного подхода. Надо было снять грунт, заменить его смесью песка и торфа в нужной пропорции, продумать планировку клумб. Большой объем работ требовал немалого времени и значительных финансовых затрат. Ей хотелось сделать образцово-показательный западный газон: никаких грядок, только несколько альпийских горок из камней и цветов, и декоративные кусты по периметру участка, вдоль решетки забора. Она уже нашла бригаду рабочих, начала договариваться об оплате и сроках.
И вдруг самочувствие ее стало катастрофически ухудшаться, накатила депрессия, нервное напряжение все росло и уже не снималось прогулками по весеннему лесу. В конце концов, для кого она так старается? Алексей потерял интерес к семейным заботам и только издали наблюдает, насколько тщательно она бережет его собственность. Детям было почти все равно, где отсыпаться и отъедаться по выходным. И Юлия сама почувствовала странное и несвойственное ей равнодушие к «витью гнезда». Она плохо спала, по утрам появились приступы тошноты и головокружения. А к июню она обнаружила по прошлогодней летней одежде, что сильно похудела. Будучи крепким от рождения человеком, она редко обращалась к врачам. Но к середине месяца ей стало так плохо, что это уже нельзя было объяснить просто общим упадком сил. Настала пора обратиться к хорошему врачу.
Юлия созвонилась со старым другом семьи Геннадием и договорилась о встрече в клинике неврозов, где он работал. Другой причины, кроме нервного истощения, она придумать не могла. У Геннадия лечились многие ее подруги, но она знала его не по врачебной практике, а по компании общих знакомых. И ей проще было поговорить о своих недомоганиях с ним, чем с незнакомым человеком.
Она приехала к нему на Шаболовку, и после беседы он сообщил, что симптомы ее недомоганий действительно укладываются в общую картину нервного перенапряжения, а может быть, даже и начавшейся депрессии. Для того чтобы пройти курс лечения в их клинике, нужно сдать анализы, и Юлия вышла от доктора с целой стопкой направлений.
Она осталась ночевать в городской квартире, чтобы на следующее утро, сделав все необходимое в клинике, со спокойной душой уехать в Чиверево. Житье под одной крышей с мужем – даже в течение нескольких вечерних часов – давалось ей с большим трудом. Юлия обнаружила, что стала уязвимой и чувствительной, легко обижается на какие-то мелочи – она еще раз убедилась, что у нее серьезно шалят нервы. Доктор Гена уверял, что такие проблемы есть почти у всех и надо только вовремя диагностировать начало нервного заболевания. Провожая ее из клиники, уже в коридоре он говорил:
– Это хорошо лечится, и ты скоро вообще забудешь, по какому поводу ко мне приезжала.
– А как долго длится курс? – Юлия ужаснулась при мысли, что теперь – летом! – она окажется вдруг привязана к больнице.
– Давай сначала подождем результатов анализов, не станем гадать на кофейной гуще, – уклончиво, как любой доктор при нехватке информации, ответил он.
– Ты знаешь, Ген, я ведь ужасно не люблю лечиться. На меня эти стены – хоть у вас и красиво, и народ симпатичный – просто тоску наводят.
– Ну, дорогая, хорошее лекарство должно быть горьким. Старая истина земских врачей. Слышала?
Юлия улыбнулась ему на прощание, оставила номер своего сотового телефона и, сдав анализы, умчалась прочь из Москвы. В Чивереве зеленела молодая листва, буйно цвели черемуха и сирень, по ночам заливались соловьи. Она составила график и смету земляных работ, но решила ничего не начинать до получения результатов анализов и окончательного диагноза доктора Гены. Ожидание не тяготило. По утрам она чувствовала слабость, ей хотелось подольше остаться в постели, и втайне она была рада представившейся возможности побездельничать.
