Олег Рой - Муж, жена, любовница
– Вот! – с полуоборота завелась опять старуха. – Я так и думала. С тех пор как вы с Алексеем – «новые русские», я просто не знаю покоя. Я вообще боюсь, что нас с Полиной могут взять в заложники, потребовать выкуп, а вы не сможете заплатить! Или не захотите!
– Господи, мама, какие глупости ты говоришь! Ты виновата сама, пустила в дом воровок, жулье, сама им открыла дверь. Ты хоть это понимаешь?
– Я могу возместить вам ущерб. Если ты потрудишься продать мою китайскую вазу, то получишь деньги на десять таких утюгов, – с надменным достоинством произнесла Мария Михайловна.
Юлия вздохнула. Нет, мать решительно ничего не хотела понимать в сегодняшней жизни. Ее старую китайскую вазу не возьмет ни один комиссионный – если они вообще в Москве еще остались. Однако спорить и объяснять ей это было бесполезно, поэтому дочь просто аккуратно перевела разговор на другую тему.
Мать успокоилась и заметно повеселела, только когда Юлия вынула из кошелька и оставила им с теткой всю свою наличность взамен украденной. Она даже не спросила дочь про поездку, про внуков, про самочувствие... Старческий эгоизм – жуткое дело. Она же была когда-то умным, интеллигентным и интересным человеком; отец, в конце концов, любил ее и уважал именно за широту ума и души. Неужели к старости интерес к миру сужается до интереса к наличным деньгам? Если это так, то, пожалуй, Юлия теперь нужна ей не как дочь, а только как источник финансирования... В результате вся поездка стала для нее лишним поводом для огорчения – а их сейчас в семье, видит бог, и без того предостаточно.
Раньше Юлия огорчалась, когда мать, еще несколько лет после смерти отца, упорно «пилила» ее за то, что она не защитила диссертацию, не сделала научной карьеры, а сидит дома с детьми.
– Ну зачем тебе моя кандидатская или докторская? – спрашивала ее Юлия.
– Для престижа, – был неизменный ответ.
– Да нет уже, нет никакого такого престижа. Моя специальность – экономика социалистического хозяйства. Несуществующая наука в несуществующей стране... Мама, опомнись! О чем ты говоришь!
– Ты считаешь, что твоя мать ничего не понимает. А я знаю одно – ты не оправдала наших надежд. Мы в тебя столько вложили сил и надежд, ты была такая способная и образованная девочка. И вот – наплевала на наши мечты. Отец был бы тобой недоволен.
– Мама, отец никогда не стал бы предъявлять мне такие глупые претензии.
– Ты слишком много занимаешься материальной стороной жизни и совсем не думаешь о духовной! – Мария Михайловна могла изрекать такие истины часами. И Юлия подозревала уже давно, что мать не только не знает ее как человека, как дочь, не вникает в ее жизнь, но и не ждет от нее ничего иного, кроме постоянного пополнения кошелька.
Разобравшись с этой криминальной историей, Юлия пошла наверх, в свою спальню. Она решила проверить все прочие комнаты. Многие из них, к счастью, были предусмотрительно закрыты на ключ, а в холлах на видном месте стояли только большие напольные вазы да висели новые дорогие шторы. Воры при всем желании не смогли бы это незаметно унести... Перед отъездом она упаковала свою коллекцию хрустальных статуэток от Сваровски, которая стояла на новой стеклянной полке в гостиной, убрала с глаз все дорогие ее сердцу мелочи – автоматически, сама не зная зачем. Может, инстинкт самосохранения «нового русского» сработал? Но как бы то ни было, поступила она правильно. Обезопаситься на будущее никогда не помешает.
По дороге домой, сидя за рулем, она печально и как-то обреченно размышляла о том, что ждет ее впереди. И как это вышло, что она оказалась среди родных совсем одиноким человеком? Все куда-то тянутся, разбегаются. Пашка – в ночной клуб, Ксюша – в шоу-бизнес, Лешка – к молодой любовнице. Даже мама погружена в свои старческие заботы и радости, нимало не интересуясь ее, Юлиной, жизнью. А Юлия так и осталась на прежнем месте, при своих устарелых пристрастиях – дом, дети, книги, кухня, устройство быта, семейный комфорт... Даже недавнее первое любовное приключение «на стороне» ее совсем не захватило. Вкусив запретный плод, она поняла, что все эти тайные радости – не для нее, они не вдохновляют ее и не трогают душу, не приносят ни восторга, о котором захлебываясь рассказывали иные приятельницы, ни тепла, ни счастья. Теперь она уже не обольщалась, что сможет найти выход из семейной драмы в потаенной от детей и мужа личной жизни. Но тогда, значит, одиночество, вакуум, печаль... Долго ли она это выдержит?
Картина семейного развала, с которой Юлия столкнулась в первую неделю после своего возвращения с островов, продолжала углубляться. К весне ей стало казаться, что даже дети – не говоря уж о муже, отношения с которым так и не наладились, – окончательно отбились от рук и отдаляются от нее. И если Павел хоть как-то, казалось Юлии, понимал страдания матери и не упоминал новую подружку Светлану при каждом слове, то Ксения не собиралась ни с кем считаться. Юлии уже казалось, что дочь ее просто дразнит.
С утра до вечера Юлия слышала от нее: «Светлана сказала...», «Светлана считает...», «Светлана смотрела этот фильм, и на него стоит пойти...», «Светлана была в этом клубе, и я туда пойду...», «Светлана то-то купила, и мне нужно то же и оттуда же». И это испытание теперь казалось Юлии куда более серьезным и мучительным, чем тривиальный адюльтер ее мужа.
Но с Пашкой, как оказалось, дело обстояло куда серьезнее. Мать заметила, что он краснеет, когда заговаривают о Светлане. Эта девица, бывшая ненамного старше Павла, но более искушенная и опытная в делах обольщения мужчин, чем знакомые сверстницы, откровенно заманивала его, пацана, в свои сети. Пашке, который, кроме одноклассниц и университетских девчонок, других девушек еще практически не видел, она казалась идеалом молодой современной, модной, все знающей и умеющей, безумно привлекательной женщины. И он был влюблен, влюблен без памяти, как только можно быть влюбленным в двадцать лет. Он стал из ночи в ночь шататься со Светланой по ночным клубам; возвращаясь под утро, заваливался спать, просыпался вечером – и опять шел в клуб. Ни о каком посещении лекций в университете речи уже не шло. Он просто прекратил ходить на занятия – и все это безо всяких объяснений.
Юлия пыталась говорить с Алексеем. Ведь это отец снабжал сына деньгами на ночные развлечения, отец поддерживал его дружбу со Светланой. Алексей посмеялся над опасениями жены, заявил, что светская жизнь – это связи, нужные знакомства и что он скоро возьмет сына в бизнес, даст ему образование на практике. Именно сегодняшняя клубная молодежь, по мнению Земцова-старшего, будет управлять всем в городе и стране через двадцать лет. И из жизни ночных заведений мужчина извлечет куда более полезные знания, чем из устаревших университетских курсов, составленных по программам еще советской эпохи. А диплом можно нарисовать любой, и нечего мальчику терять время, протирать штаны в университете. Пора узнать настоящую жизнь.
Юлии все эти доводы казались полнейшим бредом. Она не понимала, как мог Алексей так измениться, опроститься, поглупеть за последние несколько лет. Зато она хорошо понимала, что если Алексей узнает о чувствах сына к своей пассии, то его отношение к Павлу может круто измениться. Изменятся и формулировки. И Павел мигом окажется не молодым любознательным светским львенком, который с пользой для будущего изучает жизнь в ночных клубах, а сыном-лоботрясом, который ни на что путное не способен.
В общем-то, Юлия даже не возражала против такого развития событий; она считала, что только это – гнев отца, потеря «свободных» денег – сможет вернуть Пашку в вуз, хотя бы даже с потерей года. Но все случилось иначе. Несмотря на свою природную недогадливость, Алексей действительно увидел в Пашке молодого соперника, но поступил так, как стало принято поступать в его кругу – сам отвел парня к дорогой проститутке...
Так Пашка стал «настоящим мужчиной». И тут парня, что называется, понесло. Загнать его на вузовскую скамью стало совершенно невозможно. Он попытался в летнюю сессию каким-то образом начать покупать зачеты и экзамены, но это ему удалось лишь частично. Далеко не все преподаватели пошли навстречу нерадивому студенту ради приличной мзды. В результате частично сданная сессия ничего не дала, на следующий курс его не перевели, и денежки пропали. Теперь Павел всецело погрузился в дела и интересы московской «золотой» клубной молодежи, куда его ввела все та же Светлана, и почти полностью перешел на ночной образ жизни. Мать с ужасом смотрела на мир семьи, рушившийся у нее на глазах, но от нее уже ничего не зависело. Она потеряла бразды правления семьей.
Как-то в апреле, в один из первых теплых дней, Алексей позвонил жене с работы и попросил ее устроить небольшой прием «только для узкого круга», в их загородном доме. Как уже стало принято между ними в последнее время, он был краток:
– Это люди, которых я очень ценю, важные для фирмы, для моего дела и для будущего наших детей. Пожалуйста, сделай все достойно и прилично, но без всякого выпендрежа. Учти, что дети должны быть с нами. Ясно?
