Елена Михалкова - Пирог из горького миндаля
Бабкин рассвирепел.
Возможно, дело было в том, что он только что вернулся из Питера. Откуда в очередной раз, кроме простуды, привез глубокое изумление перед учтивостью местных жителей. Бабкину везло: на каждом шагу ему встречались любезные обходительные люди. Но больше всего его ошарашил таксист. Когда под колеса «Форду» внезапно с тротуара шмыгнула резвая старушка, сам Бабкин не удержался от вопля. Встреча старушки и капота казалась неизбежной. Однако в последний момент шофер успел-таки вывернуть руль, и, провожая взглядом старую ведьму, пробормотал: «Не ходи так часто на дорогу в старомодном ветхом шушуне!»
Бабкин ожидал чего угодно, но только не Есенина. С этого момента он преисполнился уверенности, что жители Санкт-Петербурга – это отдельная порода людей, выведенная для того, чтобы служить всем прочим образцом для подражания.
А тут – грубый Гусак.
Сергей перемахнул через хлипкий заборчик и оказался вплотную с пенсионером. Тот попятился.
– Э, ты чего, чего?.. Куда?!
– С тобой как с человеком, – ласково сказал Бабкин. – А ты херами обкладываешь. Куда это годится, Антон Антонович.
Гусак не мог сказать, что его больше испугало: неожиданная легкость, с которой этот здоровенный мужик преодолел ограду, или та вкрадчивая хищная мягкость, с которой он обратился к бывшему следователю. Бабкин был похож на льва, который перед тем, как откусить от антилопы заднюю ногу, повязывает себе салфеточку.
– А чего кидаться-то сразу? – плаксиво сказал Гусак. – Калитку мне сломал…
– Могу калиткой ограничиться, – пообещал Бабкин.
«А могу и нет», – услышал бывший следователь.
– Чего там за дело? – смирился он.
– Изольды Андреевны Дарницкой.
– Не помню я такую.
– А убийство в Литвиновке помните?
Чая бывший следователь бывшему оперативнику не предложил. Но хотя бы позволил присесть на скамейку, и Бабкин, умевший быть благодарным за малое, искренне его поблагодарил. Впрочем, Гусак все равно смотрел на него с опаской.
– Козицкий. – Он шмыгнул и утерся рукавом. – Геннадий Козицкий старуху ограбил.
– Вы так хорошо помните, как его звали? – поразился Бабкин.
– Да чего его не помнить, урода обдолбанного! – с внезапной злостью сказал Гусак.
На Геннадия Козицкого они тогда вышли довольно быстро. У убитой старухи весь дом был утыкан датчиками сигнализации, однако перед ограблением систему отключили. Напрашивалась версия: кто ставил, тот и отключал. Начали искать, кто отвечал за охрану в доме Дарницкой, и всплыла фирма «Муромец».
– Московская? – спросил Сергей.
– Тульские они.
– А почему Дарницкая заказывала сигнализацию в Туле? Поближе места не нашлось?
– Кто ее знает. Может, и не нашлось. Литвиновка-то примерно посередине между Москвой и Тулой, а в провинции дешевле. Старуха скупая была. Сын у нее вечно деньги клянчил, а она не давала. Мы его подозревали сначала, пока Козицкий не всплыл.
Версия нарисовалась простая: Геннадий три месяца назад переустановил сигнализацию в доме бывшей певицы. Изольда беспокоилась за судьбу драгоценностей. Поэтому и в дом никого не пускала, кроме сына с женой. Козицкий осмотрелся и решил, что ограбить богатую старуху сам бог велел. Три месяца выжидал, потом вернулся, отключил систему, забрался в дом.
– Следил он за ней наверняка. – Гусак почесал бородавку на носу. – Знал, что она каждый день уходит гулять. А тут лоханулся.
В день ограбления было пасмурно, и Дарницкая передумала наносить визиты. Козицкий самоуверенно набрал украшений и собирался уходить. Тогда-то и появилась Изольда, привлеченная шумом.
Эту часть истории Бабкин знал от Яны Тишко. Но причина злости бывшего следователя по-прежнему оставалось ему неясной.
– Коньки он отбросил! – Гусак выругался. – Жил идиотом и помер как дебил.
Геннадий Козицкий нанес следователю оскорбление, не попавшись ему в руки. Этого Бабкин осознать не мог. Преступник установлен? Установлен. Дело закрыто? Закрыто. Чего ж тебе еще надо?
– Вопросы у нас к нему были, – объяснил Антон Антонович. – Все цацки так и не нашли. Прикопал он их где-то, я так полагаю. Ну не придурок? Половину сдать в комиссионки, а половину зарыть – вот кто так делает? А потом сдохнуть!
Гусак осуждающе покачал головой и сплюнул в лопухи.
3
– Геннадий Козицкий, двадцать семь лет, родился и проживал в Туле, не женат, – перечислил Сергей. – А, да! Замечен в употреблении наркотиков.
– По-человечески рассказывай, а не этим вашим казенным языком!
Бабкин сделал вид, что «этим вашим» не заметил.
– По версии следствия, сутки спустя после ограбления погиб по неосторожности. У него в крови нашли следы амфетамина. Закономерно решили, что он обдолбался на радостях, ну и попал под электричку. Драгоценности Дарницкой Геннадий успел распихать по комиссионкам. У него потом из карманов выгребли целую стопку квитанций. Все вернули наследнику. Точнее, как раз не все: половину украденного так никогда и не обнаружили.
– Ровно половину? – нахмурился Илюшин.
– Не знаю, не сверялся еще со списком. Я повторяю слова Гусака.
– А почему ты сказал, что убийства не было?
– Потому что экспертиза доказала отсутствие признаков насильственной смерти. Дарницкая умерла от сердечного приступа. Испугал ее этот Козицкий. Смертельно испугал.
Илюшин открыл копию архивного дела. С первой страницы на него смотрел прыщавый угловатый парень с настороженным взглядом.
– А следователь-то твой молодец! – в голосе Макара прозвучал неприкрытый скептицизм.
– Что значит «твой»! Меня к этому не примазывай. Засранец он ленивый. Или просто тупой. Одно из двух.
Илюшин с Бабкиным отлично поняли друг друга без лишних слов. Сигнализация отключена, драгоценности пропали, старуха мертва, а следом умирает и грабитель, причем половину сокровищ не нашли. Козицкий погиб исключительно своевременно: за несколько часов до того, как в его квартиру явились оперативники. Вывод напрашивался один: у Геннадия был напарник. Ленивый Гусак искать никого не стал, дело закрыл и успокоился.
Илюшин задержал взгляд на одном из листов дела.
– Смотри, по всему дому Изольды были обнаружены отпечатки пальцев, которые не принадлежали ни Козицкому, ни кому-то из членов ее семьи. Так и не нашли, кто их оставил.
– По всему дому – это где именно?
Макар протянул Сергею папку.
– Выключатели, полка в ванной, дверные ручки, сами двери… М-да, кто-то изрядно наследил.
– Жаль, следователь не додумался снять отпечатки у всех Савельевых.
Бабкин пожал плечами:
– Он никого из них не подозревал. Слушай, Гусак утверждал, что Козицкий предварительно следил за старухой и знал о ее перемещениях. Думаю, это ерунда. Работающему человеку не наездиться от Тулы до Литвиновки каждый день. А вот если Козицкого навел кто-то из местных, тогда все складывается.
– У нас есть и еще одно свидетельство в пользу того факта, что грабитель был не один.
– Смерть мальчишки, – кивнул Сергей.
– Именно.
Пашка Варнавин следил за своими троюродными сестрами и спрятался в кустах возле дома старухи. Девочки проникли внутрь – беспрепятственно, ведь система охраны была отключена, – и принялись бродить по огромному дому. Илюшин представил себе этот дом похожим на лабиринт. В одной его части маленькая девочка гладит кошку. В другой Женя Кошелева осматривает спальню, проводит рукой по платьям старухи. Он не знал, так ли все происходило на самом деле, но был уверен, что Женя из тех, кому всегда нужно потрогать чужое. А в третьей секции лабиринта Изольда натыкается на грабителей, сначала кричит, потом ковыляет прочь, задыхаясь, и Козицкий с напарником бегут за ней.
Тогда все части лабиринта смещаются, и фигурки оказываются рядом.
Перепуганная Яна Тишко наблюдает последние секунды жизни Дарницкой. Она еще не знает об этом; воображение подсказывает ей, что она видит тролля, в то время как это грабитель с маской на лице. Но сразу после того, как за девочками захлопнется дверь, старуха умрет от сердечного приступа. А спустя минуту на крыльцо выбегут двое, ставшие причиной ее смерти.
И тогда их заметит Пашка.
Геннадия Козицкого он не узнал, потому что никогда прежде его не видел. Но второй человек был ему хорошо знаком…
– Либо грабитель сразу понял, что Пашка его заметил, либо подросток чуть позже пытался его шантажировать, – сказал Илюшин.
Он придвинул к себе лист бумаги и быстро рисовал на нем черточки и закорючки. Из них потом сложится дом, старушечий профиль с сияющей бриллиантовой серьгой в ухе, заросли черемухи, чьи-то испуганные лица…
Бабкин каждый раз изумлялся этому колдовству. Илюшин не умел рисовать, совсем. Его каракули не походили ни на людей, ни на животных. Когда-то жена зачитывала вслух Бабкину отрывки из книги воспоминаний Нины Берберовой, и в одном месте Сергей смеялся до слез: когда юную Нину, хвастающуюся своим рисунком, гость спрашивает: «Это что, пряники?» – «Нет, – отвечает Нина, – это свинья с поросятами». Радость узнавания охватила Сергея. Вот история про Макара! Что бы тот ни рисовал, расстояние между задуманным и воплощенным равнялось дистанции между пряниками и свиньей с поросятами.
