Нечистая сила - Артур Конан Дойль
Около этого странного саркофага, тут же на столе, лежала пачка больших желтых папирос; у стола же в кресле сидел сам хозяин этой комнаты. Откинув назад голову, он с ужасом смотрел широко открытыми, выпученными глазами на висевшего перед ним крокодила, посиневшие губы его судорожно вздрагивали при каждом вздохе.
– Он умирает! – воскликнул Монгаузен Ли, вбегая в комнату.
– Ему не так плохо, как вам кажется – заметил студент медик. – Возьмите его за ноги. Давайте, перенесем его теперь на диван. Только уберите сначала оттуда всю эту дрянь. Поверьте, он сейчас же оправится, лишь только мы расстегнем ему воротник и дадим немного воды. Что с ним случилось?
– Не знаю, право. Я сам прибежал на его крик и сейчас же позвал вас. Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились мне помочь.
– Однако его сердце стучит, как пара хороших испанских кастаньет, – сказал Смит, приложив ухо к груди больного. – Должно быть, он чего-то очень испугался. Брызните на него водой. Какое же у него испуганное лицо!
Студент-медик был прав. В серых глазах его соседа Бэллингейма, неподвижно уставившимися в одну точку, можно было прочесть неподдельный ужас. Его и без того полное тело, казалось еще толще вследствие того, что кожа на нем обвисла и образовала массу больших и маленьких складок. Над бескровным лицом торчали ежом короткие рыжие волосы, а по бокам выдавались какие-то неестественно тонкие уши.
– Что за черт мог его так испугать? – спросил Смит.
– Мумия! – ответил Монгаузен.
– Мумия? Каким образом?
– Не знаю. Сколько раз я ему говорил не возиться с этой дрянью. Прошлой зимой с ним случилось то же самое. Тогда я тоже застал его в обморочном состоянии, перед ним же на столе, как и сейчас, красовалась мумия.
– Что он с ней делает?
– Видите ли, он ярый ориенталист. Его страсть проводить всевозможные исследования. И поверьте, никто лучше него во всей Англии не знает востока. Смотрите, он, кажется, начинает приходить в себя!
На мертвецки бледных щеках Бэллингейма стал появляться легкий румянец, и его веки зашевелились, словно парус под легким дуновением ветерка. Затем он сжал и снова разжал руки, испустил из груди глубокий вздох и, быстро подняв голову, стал озираться вокруг себя, точно соображал, где он и что с ним случилось. Вдруг взгляд его упал на мумию. Тогда он, как сумасшедший, подбежал к столу, бросил в ящик комода свернутый в трубку пергамент, повернул ключ в замке и так же быстро вернулся на диван.
– Что случилось? – спросил он наконец, вопросительно глядя на них. – Что вам надо?
– Ничего нам не надо, – ответил спокойно Монгаузен-Ли. – Из-за твоих глупостей пришлось только побеспокоить твоего соседа. Что бы я один стал с тобой делать?
– Ах, это Обэркомби Смит! – сказал Бэллингейм, пристально глядя на студента-медика. – Хорошо, что вы пришли. Какой же я дурак! Боже, какой я дурак!
С этими словами он опустил голову на руки и разразился истерическим смехом.
– Перестаньте! Слышите, перестаньте! – строго сказал Смит, тряся его за рукав.
– Ты совсем себе расстроил нервы, – заметил его товарищ, – ты обязательно должен прекратить эти ночные игры с мумиями, если не хочешь окончательно себя извести. Смотри, на что ты похож!
– Хотел бы я посмотреть, на что бы вы были похожи, если бы с вами то же случилось, что со мной, ответил Бэллингейм.
– Расскажи тогда, что произошло?
– Ах, ничего. Вы правы, эти ночные сидения с мумией ужасно расстраивают нервы. Теперь мне лучше. Только не уходите ради Бога, подождите несколько минуть, пока я совсем не оправлюсь.
– Здесь очень жарко, – заметил Ли, открывая окно и освежая комнату прохладным ночным воздухом.
– Вот бальзамическое растение, – сказал Бэллингейм, держа над стеклом зажженной лампы засушенные пальмовые листья.
Несколько секунд спустя листья задымились, и комната наполнилась сильным ароматическим запахом.
– Это священное растение, – продолжал Бэллингейм, – растение, которое на востоке имеет право употреблять одно только духовенство. Вы знаете, хоть немного, Смит, восточные языки?
– Ни одного слова.
Этот ответ, казалось, успокоил египтолога.
– Скажите, пожалуйста, – продолжал последний, – сколько приблизительно прошло времени с того момента, когда вы спустились вниз, и до тех пор, когда я пришел в сознание?
– Немного. Минуть пять, шесть.
– Я тоже думаю, что не больше, – ответил он, вздохнув с облегчением. – Однако, какая ужасно неприятная штука – это бессознательное состояние! Например, сейчас я не могу себе дать отчета, как долго продолжалось мое обморочное состояние – секунды или недели. Этот субъект, лежащий на столе, был похоронен при одиннадцатой династии, веков сорок тому назад; но, если бы природа снова вернула ему возможность говорить, наверно он стал бы нас уверять, что только что успел закрыть глаза. Знаете, Смит, это замечательная и единственная в своем роде мумия. Смит подошел к столу и с видом знатока стал рассматривать темную, сморщенную фигуру мумии. Несмотря на страшно исхудалое и сморщенное лицо, тонкие черты его были замечательно красивы; из глубоких впадин выглядывали два маленьких, все еще блестящих глаза. Кости обтягивала смуглая, покрытая желтыми пятнами кожа и длинные пряди черных волос спускались за уши. Два тонких, длинных, как у крысы, зуба выдавались наружу и впивались в иссохшую нижнюю губу. Сжатые кулаки придавали всей этой скорченной фигуре грозный вид; большие ребра сильно выдавались на исхудалом теле, по средине живота сохранился рубец от ножа бальзамировщика; ноги были забинтованы крепкими желтыми бандажами. На теле и в ящике лежали насыпанные кусочки ароматного мура и кассия.
– Я не знаю, как его зовут, – сказал Бэллингейм, нежно проводя рукой по лицу мумии. К сожалению, на саркофаге от времени стерлась надпись. Он значился на аукционе, где я его приобрел, под номером 249, так что волей-неволей иначе не приходится его называть. Вы видите, внизу на ящике проставлен этот номер.
– В свое время это верно был очень видный мужчина, – заметил Обэркомби Смит.
– Не только видный, а прямо великан. Ведь его мумия имеет в длину шесть футов и семь дюймов; знаете, для такой низкорослой расы, как были египтяне – это ужасно много. А посмотрите, какая у него кисть!
– Да, по всей вероятности, он не мало перетаскал камней для пирамид, – вставил свое замечание Монгаузен-Ли, с отвращением всматриваясь в глаза скрюченной мумии.
– Не бойся! – сказал со смехом Бэллингейм. – Этот господин теперь безопасен, он прекрасно замаринован в патроне. А это лучшее доказательство, что он принадлежал к привилегированному сословию. Простых смертных начиняли солью и горной смолой. Вообще хорошее бальзамирование стоило очень дорого, по крайней мере, семьсот тридцать фунтов
