Нечистая сила - Артур Конан Дойль
– Отчего ты говоришь, что Бэллингейм и Монгаузен – два нераздельных существа?
– Очень просто, Бэллингейм с его сестрой Эвелиной… Мне ужасно ее жалко! Такая красивая, славная барышня и вдруг вручает свою судьбу такому негодяю. Брр! Странная пара! Точно жаба с голубкой.
Смит ехидно улыбнулся и стал выколачивать пепел из своей трубки.
– Однако, как ты откровенно открываешь свои карты! – сказал он. – Никогда не думал, что ты способен завидовать. Теперь я понимаю, отчего ты так не симпатизируешь Бэллингейму.
– Ничего подобного! – ответил горячо его приятель. – Я великолепно знаю эту девушку, и потому не могу равнодушно относиться к такому необдуманному и прямо безрассудному с ее стороны шагу. Ты себе представить не можешь, какой это скверный человек! Да зачем далеко ходить? Вот тебе пример. Ты наверно помнишь его историю с Нортоном?
– Как же я могу ее помнить, если только в прошлом году поступил в ваш университет?
– Прошлой весной мы с большой компанией отправились на прогулку вдоль реки. Ты наверно знаешь эту узкую тропинку. Накануне был сильный дождь, и потому по обе стороны ее стояли целые лужи грязи. Пришлось идти гуськом. Впереди всех шел Бэллингейм и тут-то и отличился. Навстречу нам шла старушка – торговка с большой корзинкой, кажется, яблок. Бэллингейм вместо того, чтобы уступить ей дорогу, без всякого стеснения толкнул ее с тропинки в грязь. На что Нортон, всегда очень спокойный человек, но и тот возмутился таким подлым поступком. Он заметил это Бэллингейму, последний ответил ему дерзостью, слово за слово, и дело кончилось дракой. Нортон отдул Бэллингейма и с тех пор они сделались злейшими врагами. Однако уже одиннадцать часов, мне пора домой!
– Куда ты? – остановил его Смит. – Выкури еще одну трубку.
– Нет, не могу. Я тренируюсь для гонки, сам знаешь, какой в это время надо вести правильный образ жизни! Можно взять твой череп? Этот Вильямс уже целый месяц держит мой скелет и не отдает.
– Пожалуйста, бери, – ответил Смит, – только заверни в бумагу.
– Что за нежности, и так донесу! Ну, спокойной ночи, не забудь мой совет насчет твоих соседей.
Лишь только Гисти со своим анатомическим сокровищем исчез за дверью, Смит придвинул кресло к письменному столу и сейчас же, углубился в большую толстую книгу с иллюстрациями из того невидимого, внутреннего царства, которым уже столько веков, не зная почему, зачем и по каким предвечным законам правит человечество. Смит только недавно поступил в Оксфордский университет на медицинский факультет, но в медицине был далеко не новичок, так как уже четыре года изучал анатомию в Глазго, проходил курс медицинских наук в Берлине и сюда приехал только подготовиться к последнему выпускному экзамену. Своим волевым подбородком, высоким лбом и классическими, немного строгими, чертами лица он производил впечатление человека, который хотя и не отличается блестящими, гениальными способностями, но своей настойчивостью, терпением и упорством в конце концов завоюет заметное место в медицинском мире. Такие люди никогда не остаются в тени и без труда выделяются, особенно среди большинства посредственных шотландцев и тугодумов северных германцев. Смит уже хорошо зарекомендовал себя в Глазго, в Берлине и теперь вполне мог рассчитывать на такой же успех в Оксфорде.
Уже около часа сидел он, не отрываясь от книги; часовая стрелка приближалась к двенадцати, как вдруг до его слуха донесся резкий звук, напоминающий вырывающийся со свистом из груди умирающего хрип. Смит положил на стол книгу и стал прислушиваться. Ни рядом, ни наверху над ним никто не жил, так что этот звук мог доноситься только снизу, где жил тот студент, о котором так дурно отзывался Гисти. Он совсем почти не знал Бэллингейма, знал только, что он толстый, бледный и очень усидчивый человек. Последнее качество как будто служило между ними тайной связью. Смиту всегда было приятно сознавать, что не только он сидит до рассвета над книгой и что поблизости находится человек, который так же равнодушен ко сну, как и он.
Нехорошая аттестация Гисти не настроила его враждебно к Бэллингейму. Он отлично знал, что Гисти хороший, но грубоватый, невоздержанный, вспыльчивый, увлекающийся, с чересчур преувеличенными понятиями о рыцарской чести человек. Такие неуравновешенные люди очень часто судят о характере человека по его наружному облику, забывая, что главное влияние на нравственную природу людей оказывают физиологические процессы. Вот почему Смит, обладающий более светлым умом, чем его приятель Гисти, не придавал большого значения довольно нелестной оценке живущего под ним соседа.
В комнате воцарилась тишина, и Смит собирался уже приняться за прерванное занятие, как внизу снова раздался крик человека, который казалось чего-то сильно испугался и похоже даже упал в обморок.
Смит вздрогнул, уронил на пол книгу и, вскочив со стула, побежал к двери. Только что-то по-настоящему ужасное могло нарушить обычную тишину старой башни и встревожить ее скромных обитателей. Выскочив на площадку, он на минуту остановился в нерешительности. Следует ли ему вмешиваться в дела почти совсем незнакомого человека? К тому же он от природы ненавидел всякие скандалы и истории. Но его размышления сейчас же были прерваны быстрыми шагами бегущего по лестнице, бледного как полотно, Монгаузен-Ли.
– Идите, идите скорее! – кричал он задыхающимся голосом. – Бэллингейм умирает! Несмотря на странный случай, приведший Смита в квартиру его соседа, он не мог не обратить внимания на странную обстановку комнаты, служившей, очевидно, и спальней, и рабочим кабинетом, которая скорее походила на музей, чем на квартиру студента. Вся она была заставлена старинными вещами, вывезенными из Египта и Дальнего Востока. По углам стояли высокие человеческие манекены, увешанные восточным оружием, а, над ними на простых деревянных полках красовались изображения божков, будд, бурханов, наконец, древние египетские божества в виде различных животных, высеченных из голубой ляпис-лазури. Из каждого угла, из каждой ниши в стене выглядывали озирисы, изиды, гарусы, между тем как недалеко от двери подвешенный на двух петлях красовался верный сын старого Нила, огромный крокодил с широко раскрытой пастью.
Посредине стоял большой четырехугольный стол, заваленный различными бумагами, склянками, бутылками и сухими листьями какого-то южного растения, похожего на пальму. Все эти предметы были, очевидно, нарочно сдвинуты в одну кучу на край стола, чтобы очистить место для деревянного ящика с мумией. Этот отвратительный, потемневший от времени предмет наполовину был вынут из ящика,
