Трупы Большого театра - Алексей Валентинович Митрофанов
— Вот! — заговорил Тимошенков, тыча
листом бумаги прямое грудь Степанову. — Я письменно подтверждаю: произошло убийство!..
Тимошенков и Скромный испепеляли друг друга взглядами, полными ненависти.
— Я видел, видел!.. — возбужденно повторял Тимошенков.
Речь шла все о том же: шум борьбы, разбитое окно на четвертом этаже. Но Тимошенков заявлял, будто видел, как двое неизвестных уносили тело!..
— Послушайте, Тимошенков! — вмешался директор. — Вы же были пьяны! Какие глупости вы говорите! Нам на гастроли, а вы чушь несете, отвлекаете занятых людей!
Как было во время представления, конечно, неизвестно, но теперь-то Тимошенков вовсе не казался пьяным!
Василий Никитич напряженно размышлял. Итак, Тимошенков видел и не вмешался! Но ведь и сам Степанов не поспешил наверх! Да и кто бы рискнул вмешаться? Представьте себе полутемный коридор, в ожидании ремонта в Большом проблемы с электричеством, и двое неизвестных что-то такое уносят, и это что-то такое — наверняка труп! Но почему-то Степанов чувствовал: Мизгирь сказал ему не все, что знал! И почему Тимошенков тотчас же не забил тревогу? Почему ждал до утра?
Уборная примы Галины Томской уже была тщательно осмотрена. Степанову бросились в глаза старинное круглое зеркало и старинное же кресло. От обоих предметов так и веяло подлинностью. Вдруг в это самое зеркало смотрелась... Василий Никитич никак не мог сообразить, какая же знаменитость могла смотреться в это зеркало!.. Айседора Дункан? Но она, кажется, не выступала в Большом!.. Нет, в такое зеркало должна была смотреться не балерина, а певица! Но никаких певиц, кроме Аллы Пугачевой, Степанов припомнить не мог!.. «Любопытно, тщеславна ли Томская? — подумал он. — И разве артистка, солистка, может прожить без тщеславия?!»
Уборная была совершенно застужена. Степанов поежился в пиджаке. Да, да, разбитое окно.
Обнаружились и явные улики, следы совершившегося здесь преступления. В углу, у самой ножки стула, прядка окровавленных темных волос. На столике перед зеркалом небрежно брошен белокурый парик Снегурочки. Дальше — больше! Пятна крови обнаружились и на полу. Кстати, впоследствии анализ подтвердил: кровь на волосах и кровь на полу должна принадлежать одному и тому же человеку!
Послышались странные жалобные звуки. Все находившиеся в уборной невольно вздрогнули. Но это оказалась всего лишь декоративная собачка, сиротливо дрожащий пекинес. Степанов подхватил песика на руки.
— Это Чумарик, — грустно заметил Скромный.
На Чумарика никто не претендовал. Следователь ласково поглаживал его.
— А возьму-ка я тебя с собой! — проговорил Степанов.
Никто не возразил.
Василий Никитич с собачкой на руках и провожавший его Скромный приостановились у выхода. Чумарик слабо тявкнул.
«Все-то ты знаешь, да вот не скажешь!» — Степанов усмехнулся.
Мимо прошагала странная пара: бледнолицый юноша в дорогом пальто и красавица в шляпке с вуалеткой, кисти ее длинных рук прятались в изящных кожаных перчатках. Скромный поспешил ответить на невысказанный вопрос, легко читавшийся в глазах следователя:
— Сын Томской, Антон, и Величаева!
Кто такая Величаева, Степанов не успел спросить, потому что Скромный уже кричал на охранников:
— Где кассеты? Где кассеты камер видеонаблюдения? !
Он говорил жестко, грубо. Охранники мялись, что-то лопотали. Степанов понял, что директор вежлив и даже льстив только с так называемыми «нужными людьми», а с подчиненными — нетерпелив и скандален.
Следователь уже садился в машину, когда явственно услышал: «Волки поганые!» Но чьи это были слова?
Сцена третья
Степанов оставил Чумарика в машине и взбежал по ступенькам, направляясь в Управление. Все-таки следователь еще сомневался: а вдруг звонил не Сафьянов? Вдруг однофамилец? Или даже розыгрыш? Но в федеральном справочнике, который подал Степанову Даниил Евгеньевич, значился лишь один Сафьянов, тот самый, Василий Никитич невольно поморщился. И тут совершенно некстати заныл зуб. Степанов прижал ладонь к щеке.
— Что, Васюк, зубы? — посочувствовал Даниил Евгеньевич.
К тому же у Степанова побаливало горло. А надо бы еще отсмотреть кассеты. Да и песика надо бы отвезти к сердобольной Маше. К счастью, Даниил Евгеньевич отпустил Степанова. Теперь план действий наметился следующий: сначала домой, потом — в ведомственную поликлинику! Уже из машины позвонил Маше по мобильнику. Она, конечно же, все поняла. В общем, собачке не грозила смерть от голода и колода.
Василию Никитичу вдруг показалось, что он забыл в кабинете карточку, необходимую для поликлиники. Он вернулся в Управление.
Так и есть, забыл. Степанов решил отправиться в поликлинику пешком, благо погода была солнечная, пушистый снежок весело поблескивал. Василий Никитич поскользнулся на обледенелом тротуаре, но удержался на ногах. Он думал о том, что в широких, чистых коридорах поликлиники вполне можно столкнуться с кем-нибудь из сотрудников высших силовых структур или с кем-нибудь из администрации президента, а то и с каким-нибудь депутатом столичной думы. Но, правда, для таких, как Сафьянов, существовали другие поликлиники...
Но в свою поликлинику Василию Степановичу в этот день попасть было не суждено. Потому что он вдруг заметил Антона Томского. Молодой человек направлялся, кажется, в сторону Большого театра, полы модного пальто развевались в такт быстрым шагам. Степанов кинулся вслед за Антоном, боясь упустить парня из виду. Антон спустился по Петровке, почти поравнялся с театром, повернул направо, пересек площадь и вышел на Большую Дмитровку, неожиданно скрывшись за дверью серого здания. В сером здании на Дмитровке оказалась поликлиника для сотрудников Большого. Степанов огляделся по сторонам. Томского не было видно. Куда же он исчез? Василий Никитич приостановился у окошка регистратуры. Вдруг, словно бы из ниоткуда, выскочил Антон, быстро глянул, узнал Степанова и снова бросился бежать. Василий Никитич последовал за ним. Вот и узкая облупившаяся дверь в служебное помещение. Степанов толкнул ее обеими руками и очутился во дворике, заваленном картонными ящиками и ржавыми железками, присыпанными снежком, — должно быть, отслужившей свой век медицинской техникой. За оградой просматривался Кузнецкий мост. Антона и след простыл.
Степанов, не зная, как быть, расхаживал взад и вперед, пиная ящики. На что решиться? Вернулся в здание, оставил в раздевалке пальто, толкнулся в кабинет главного врача. Дверь оказалась заперта. Проходившая мимо медсестра объяснила, что главврача сейчас нет, его замещает отоларинголог, Борис Вениаминович Грубер.
Заместитель главврача, сияя прикрепленным зеркальцем на высоком белом докторском колпаке, занимался пациенткой. Его помощник, черноволосый кудрявый парень, протягивал отоларингологу гибкую резиновую трубочку, увенчанную маленькой лампочкой. Доктор и помощник были очень похожи.
— Борис Вениаминович? — произнес Степанов. Рука уже тянулась в карман пиджака за удостоверением.
Бросив цепкий взгляд на раскрытую перед его лицом красную книжечку, Борис Вениаминович тотчас
