Второй выстрел - Беркли Энтони Кокс Френсис Айлс
Поэтому для самого себя я решил, что однажды напишу образцовый детектив от лица самого преступника, показав его надежды и страхи по мере того, как продвигается процесс расследования, болезненное беспокойство, с которым он будет наблюдать, откроется или нет его преследователям тот или иной факт, известный лишь ему одному, и его отчаянные попытки вырваться из захлопывающейся ловушки, изобретая все новые уловки. В умелых руках подобная книга может стать по-настоящему выдающимся произведением; и я не вижу причин, почему бы этим-рукам не оказаться моими.
Вот такую академическую теорию создал я на досуге и сейчас суровые обстоятельства дают мне шанс проверить ее на практике. Потому что в тог самый момент, когда я пишу эти слова, меня самого (и было бы неразумным утаивать это, особенно от себя) подозревают в убийстве. Подумать только, меня!
Кто-то (видимо, Вольтер, потому что именно ему принадлежит большинство подобных цитат) однажды заметил, что человеку дозволительно терять все, кроме головы. Свою я твердо намереваюсь сохранить на плечах.
Учитывая мои предыдущие слова, читатель может подумать (если эта рукопись когда-либо попадет в его руки), что это всего лишь мрачный розыгрыш. Тем не менее именно так все и обстоит. И как ни странно, будущее не слишком меня пугает, хотя - и опять было бы глупо отрицать это - я почти смотрю в лицо смерти, причем в ее самом неприглядном виде. Оказывается, я храбрее, чем сам думал. (Читатель убедится что даже сейчас я способен к бесстрастному самоанализу.)
Единственным местом, где я намереваюсь дать волю своему черному юмору, является эта рукопись. Я уже упоминал, что давно собирался сочинить именно такую историю, которая стала вдруг для меня кошмарной действительностью. Так неужели меня остановит то, что я являюсь жертвой, а не хозяином обстоятельств? История здесь, и я напишу ее. Я собираюсь с циничной беспристрастностью, спокойно и непредвзято, изложить обстоятельства, которые привели меня к нынешнему печальному положению, ничего не пропуская (за одним исключением, чтобы не причинять боль другому), ничего не преувеличивая и не преуменьшая. Короче говоря, я постараюсь не только подняться над этой злосчастной ситуацией, но и использовать ее для создания документа, который, если когда-нибудь выйдет в свет, может принести пользу как в литературе, так и в реальной жизни. Я не собираюсь показывать свою рукопись полиции. Возможно, подробное изложение событий и хронология нескольких последних дней могли бы помочь им установить, как Эрик Скотт-Дейвис встретил свою смерть; но могу себе представить, какова будет их реакция, если я покажу им Рукопись. Они будут рассматривать ее, со своей ограниченной точки зрения, как попытку отвести от себя подозрения; к тому же они ничего не понимают в том ощущении творческого азарта, которое фактически толкает меня к ручке и бумаге Нет, наоборот, я постараюсь скрыть от них рукопись. Конечно не в спальне, среди моих личных вещей. Я заметил, что какой-то неловкий служитель закона уже успел покопаться в них в абсурдных поисках "улик" - причем, думаю, не в последний раз. Нет, у меня есть план получше.
И последнее. Я не профессиональный писатель. Никогда раньше я не пытался изложить историю на бумаге. И я не искушен в искусстве тонких намеков и изящных нюансов. Но один из моих принципов гласит, что, за исключением случаев, где есть чисто физические препятствия, то, что сделал один человек, может сделать и другой. И я не вижу, почему бы я не смог выполнить эту задачу, равно как и любую другую. Без ложной скромности могу сказать, что мне хватит на это сообразительности; по крайней мере, той малой толики, которая здесь требуется.
После этого вступления, необходимого для того, чтобы читатель понял особые обстоятельства, в которых написана эта история, я, как говорят профессиональные писатели, приступаю к повествованию.
Честно говоря, я был немного удивлен, получив письмо миссис Хилльярд с приглашением провести пару недель в Минтон-Дипс. Этель Хилльярд - моя давняя знакомая, я знаю ее с самого детства, но мне всегда казалось, что ее муж не имеет особого желания со мной общаться. Я-то уж точно не горел желанием общаться с ним. Он грубоват, и я всегда полагал, что Этель зря вышла за него замуж. И все же Минтон-Дипс - это Минтон-Дипс, независимо от того, есть там Джон Хилльярд или нет. Это самое очаровательное имение во всем Девоншире, а в июне, для тех, кто хоть что-то понимает в красоте, оно просто бесподобно. Я сообщил о своем согласии в ответном письме.
Как бы я ни был удивлен, получив приглашение, но это было ничто по сравнению с моим изумлением, которое я испытал, когда, прибыв в Девоншир десять дней спустя, выяснил, кто еще был приглашен. Имение Минтон-Дипс расположено в отдаленном уголке Девоншира, в сельской местности, в десяти милях от ближайшего городка, и Хилльярды довольно мало развлекаются. Но в этом случае они устроили у себя настоящий прием. Я думал, что буду единственным гостем, но на самом деле гам оказалось еще пятеро.
Когда я приехал, они пили чай в маленькой гостиной с низким потолком и почему-то решили приветствовать мое появление радостными воплями. Я, конечно, терпеливо улыбнулся, как делает воспитанный человек в ответ на выходку избалованного ребенка в присутствии его матери, но меня это раздосадовало. В мгновение ока улетучились мои мечты о том, как я буду проводить долгие дни в блаженном безделье, нежась на солнышке на крутых склонах Минтонской долины, посреди папоротника и дрока, с пледом, книгой и пачкой сигарет... А иногда Этель приходила бы послушать меня, когда я был бы в настроении говорить. Но все эти люди наверняка захотят что-нибудь делать и будут ждать от меня, чтобы я тоже принял в этом участие.
У меня упало сердце, однако я принял чашку чаю и уселся в кресло все с той же вежливой улыбкой на губах я всегда гордился своим умением скрывать свои чувства от недалекой толпы. А здесь было именно разношерстное сборище. Во-первых, Эрик Скотт-Дейвис, человек, к которому я испытывал особую неприязнь, крупный, громогласный, самоуверенный тип, мот и развратник, любитель чужих жен, впитавший в себя невыносимые высокомерие Итона и самонадеянную напористость Кембриджа (сам я учился в школе Фернхорст, а потом в Оксфорде). Рядом с ним сидел Джон Хилльярд, краснолицый здоровяк с волосами песочного цвета и глуповатой физиономией - типичный землевладелец, воспринимающий запах навоза как благоухание и гордящийся этим.
Еще там были Поль де Равель и его жена, парочка, которую я никогда особенно не жаловал, хотя на нее, по крайней мере, было приятно посмотреть высокая, стройная женщина с яркими золотисто-каштановыми волосами и томными зелеными глазами, которые обычно были полузакрыты, но могли вспыхивать страстным зеленым огнем, когда что-нибудь воодушевляло ее. Она родилась в Англии и одно время служила актрисой; теперь она актриса по натуре, а все окружающее для нее - театральные подмостки. Ее муж, коротышка Поль де Равель, женился на ней четыре года назад, когда она еще играла на сцене, и поговаривали, что он до сих пор все так же безумно в нее влюблен. Мне всегда было занятно, как это он не видит ничего дальше ее игры и притворства. Поль де Равель - француз по рождению, но англичанин по воспитанию и образованию, и хотя в его английском нет ни малейшего акцента, французское в нем решительно доминирует, как во внешности, так и в характере. Меня лично французы никогда особенно не интересовали. Он был на полголовы ниже своей жены и всюду следовал за пси, как дрессированный пудель. Сексуальная зависимость - очень коварная штука. Каждый раз, когда я думаю о Поле де Равеле, я благодарю небеса, что избавлен от этой напасти.
Главной по части истошных воплей была Аморель Скотт-Дейвис, кузина Эрика и в высшей степени вульгарная особа. Мне всегда казалось, что в ней собралось все худшее, что пишут газеты о современных девицах.
Из всех присутствовавших в гостиной, помимо Этель, был еще кое-кто, кого я рад был видеть. Это была совсем еще юная девушка, которую звали, как я припомнил, Эльза Верити, очаровательная малышка с мягкими светлым" волосами и застенчивыми голубыми глазами. Прошлой зимой я иногда встречал её в Лондоне, всегда под покровительством Этель. Видимо, она и в самом деле была протеже Этель - я смутно слышал какие-то истории о ее богатом наследстве, и о том, что она сирота, и еще что-то об опасениях Этель, как бы девушка не стала жертвой какого-нибудь охотника за приданым. Я поправил пенсне и улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ с милым смущением. Трудно было бы даже представить себе более разительный контраст для развязной Аморель, с ее коротко стриженными черными волосами и глупым копированием мужской одежды.
