Олимпийские игры - Татьяна Владимировна Павлова
Обо всем этом размышлял Николай Степанович, трясясь битый час в автобусе по дороге к нынешнему жилищу бывшего парторга НПО, которое тот снимал в панельной пятиэтажке, прилегающей к промзоне. Москва все-таки большой город, настолько большой, что даже мощное олимпийское благоустройство не смогло дотянуться до таких, богом забытых уголков. Облезлые серые панели, входные двери, с выбитыми стеклами сверху. Зачем их вообще туда вставляли, он понял, уже войдя в подъезд, дневной свет попадал сюда только через узкие горизонтальные прорези. Зимой, наверное, заколачивают фанерой двери, и становится совсем темно. Подъезд был пропитан специфическим запахом кошачьей жизнедеятельности, а может, не только кошачьей. Поднялся на четвертый этаж, куда эти ароматы по счастью не доносились. Лестничные клетки были такие узкие, что почти нет стен, только четыре двери. Причем, лишь одна дверь была чисто вымыта. Туда полковник и позвонил. Дверь распахнулась сразу, и высокая женщина вопросительно посмотрела на Николая Степановича. У него даже дух захватило, вот это королева! Из-под низкой черной челки ее темно-синие глаза поражали, просто сапфир. К тому же на ней была рубашка под цвет глаз. Стройная, движения грациозные, как у балерин из мультфильмов. От такой можно с ума сойти, а не только уйти из парткома.
– Мне нужен Одинцов Игорь Николаевич, я по поводу его сына.
– Он должен скоро подойти. Вы можете его немного подождать? Что-то известно об Алике? – с искренней озабоченностью спросила она и посторонилась, пропуская его в тесную прихожую. Оттуда сразу была видна и маленькая кухня, и единственная комната. Жильцы как-то исхитрились придать этой каморке уютный вид. В комнате одну стену полностью занимал самодельный стеллаж, где висела верхняя одежда, стояла керамическая посуда, книги и фотографии, у другой стены – широкий диван.
Женщина провела Николая Степановича на кухню, выглядевшую даже стильно, благодаря широкому оранжевому плафону, нависающему с невысокого потолка над столом, предложила присесть на одну из деревянных табуреток.
– Красивый у вас светильник, – сказал, чтобы поддержать разговор.
– Мне тоже нравится. В Теплом Стане есть югославский магазин «Ядран». Пришлось полдня отстоять за ним очередь, но зато – какая красота! Сварить вам кофе?
У полковника не нашлось сил сопротивляться, кофе очень хотелось.
– Подождите, сначала я представлюсь, может быть, потом вы передумаете поить меня кофе. Я родной брат бывшей жены Игоря Николаевича. Зовут меня Николаем Степановичем. Простите, не знаю вашего имени.
Против ожидания женщина обрадовалась.
– Очень приятно, я – Нина. Алик много о вас рассказывал, вы же работали в милиции, он вами так гордится. Как здорово, что вы приехали! Теперь этот кошмар кончится.
Похоже, любовница отца лучше знала его племянника, чем он сам. Она доверительно сообщила ему, что Игорь уже два дня ищет Алика, а сейчас поехал в мастерского художника Карпушина.
– А как это связано с мальчиком? – прихлебывая ароматный кофе из керамической чашки, спросил полковник.
– Девушка Алика, Ксюша, она работает у Карпушина моделью, – пояснила женщина.
Однако, от этой Нины у Алика видно нет секретов. Образ травмированного разводом родителей парня отошел на второй план.
– Моделью?
– Ну, да. Натурщицей, ее рисуют.
– Нина, вы понимаете, это не праздное любопытство. Расскажите все, что вы знаете об этой девушке.
– Понимаю, конечно, это необходимо. Попробую. Не могу похвастаться, что знаю ее хорошо, но впечатление она производит приятное. Ксюша учится в текстильном институте, на вечернем. Она не москвичка – постоянные проблемы с жильем. Девочка – настоящий боец, крутится, как может, подрабатывает моделью для художников, скульпторов. У нее съемное жилье в области, в Кучино, но поздно вечером туда добираться сложно, поэтому она иногда живет в мастерских, где работает.
Вчера Игорь ездил в Кучино, хозяйка сказала, что не видела ее уже больше двух недель.
Разговор прервал звонок в дверь, вернулся Игорь Николаевич. Он, как и Нина, обрадовался Николаю Степановичу.
– Коля! Наконец-то! Рад тебя видеть, я как об стенку бьюсь, все время думаю, вот бы, ты приехал.
– Здравствуй, Игорь, – сдержано поприветствовал бывшего родственника Николай Степанович, – Удалось что-нибудь узнать?
– Был у Карпушина. Хорошо бы тебе самому с ним поговорить. Я таких людей не понимаю. Мне кажется, что он знает больше, чем говорит, хотя, похоже, он действительно ничего не знает об Алике. Ксюша рассказывала, помощник у него странный – Витек, крутится постоянно в мастерской, на уголовника похож, она его побаивается. Карпушин утверждает, что девочку не видел две недели, тоже беспокоится, ни звонка, ни предупреждения. А для Ксении работа – это святое, она на улице на скамейке заночует, но придет вовремя.
– Ты был в мастерской?
– Там у них несколько комнат в какой-то развалине, разные художники, у Карпушина – самая большая. Я, знаешь ли, в живописи полный профан, не понимаю, зачем ему нужна модель, такие искаженные формы не нуждаются в натуре. Как это у них называется – андеграунд, извини за выражение. На него сейчас у иностранцев большой спрос, и у нас – в очереди на выставку во всю улицу стоят. Это потому, что они неформальные. У нас ведь как, запрети молодежи читать 'Войну и мир', они будут друг другу 'до утра' передавать, до дыр зачитают.
– Как же она оставалась в мастерской ночевать? Одна? Не страшно?
– Там на дверях настоящие засовы, диван есть, туалет. Да и в других комнатах иногда ночуют. Я думаю, в мастерской гораздо спокойнее, чем у нее в Кучино, ездил туда вчера. От станции идти пешком около километра, автобус ходит редко, я так его и не дождался. Хозяйка не удивилась, когда я стал про Ксюшу спрашивать. Говорит, девочка предупредила, что нашла работу, месяц будет жить в Москве. Тогда чего беспокоиться? А два дня назад приезжал Алик, хозяйка его знает, сказал, Ксюша просила кое-какие вещи подвезти, но ключа у него не было, попросил открыть хозяйку. Еще она сказала, что про Ксюшу спрашивал какой-то мужчина. Описать его хозяйка не смогла, говорит, совсем неприметный,
