Ури Шахар - Мессианский Квадрат
Увидев меня, она насмешливо улыбнулась и передернула плечиком.
– Привет, Андрей! Что нового?
– Здравствуй, Сарит, – просиял Андрей.
– Как? Сарит ты узнал, а меня нет!
– Сначала я и Сарит не узнал, – не отрывая сияющего взгляда от посетительницы, сказал Андрей. – Но она уже третий раз сюда приходит. С третьего-то раза — сложно не признать!
– Я сейчас говорила с врачом, – деловито сообщила Сарит. – Он считает, что все обошлось лучшим образом. Тебе, Андрей, считай, повезло, что так легко отделался. Как и всем нам, впрочем.
– Да уж мне точно повезло! – улыбнулся Андрей, похлопывая себя по гипсу.
– Интересно, а террориста арестовали?
– Если этого не сделали сразу — в дальнейшем шансы невелики, – ответил я.
– Вы так уверены, что это был умышленный наезд? – недоверчиво спросил Андрей.
– Еще бы! – усмехнулся я. – Ты знаешь, сколько тут у нас в последнее время терактов? Каждую неделю что-нибудь происходит. В основном они с ножами на людей бросаются, но если есть автомобиль и евреи на дороге — и такую возможность не упускают. Слышал, как этим летом один араб выхватил у водителя автобуса руль и свалил всех в пропасть? Были и наезды... только со смертельным исходом.
– Но ведь машины каждый день сбивают людей… откуда известно, что это именно теракт?
– Так арабы сами хвастаются! У них иногда несколько организаций оспаривают друг у друга ответственность за убийство… Сообщали, кстати, что-нибудь по радио? – спросил я Сарит.
– Я не слышала… – не глядя на меня, процедила девушка. – А вот это – больному!
Она достала из сумки виноград.
– Ешь, не стесняйся.
– Вы тоже не стесняйтесь.
– У меня пост – пост Гедалии, – пояснил я и начал уже было рассказывать про Гедалию, убийство которого привело к полному исчезновению евреев из Израиля, но Андрей прервал.
– Я читал об этом в Библии, в самом конце последней книги Царей.
«А действительно! – Подумал я, никак не ожидая такой осведомленности от русского туриста. Последняя книга царей – это „Малахим бет”, и там это точно в самом конце».
– Ты, вижу, неплохо в ТАНАХе ориентируешься, – сказал я. – То есть, извини, в Ветхом завете.
– Я знаю, что такое ТАНАХ. Тора – пятикнижие, Невиим – пророки, Ктувим – писания.
– Ты еще и иврит знаешь? – совсем уже удивился я. – Может, ты все-таки еврей?
– Вообще-то во мне много всякого понамешано: казаки есть, немцы есть, но еврейской крови, честное слово, ни капли, – заулыбался Андрей.
Мы принялись рассказывать друг другу о себе.
Андрей был студентом московского историко-архивного. Сейчас должен был бы учиться на третьем курсе, но еще весной, как только получил приглашение, взял академический отпуск и уехал на Святую Землю.
Сарит, что и так уже было ясно по ее подростковому вызывающему поведению и ученическому рюкзаку, еще ходила в школу. Впрочем, сегодня она уроки прогуливала.
Я тоже представился: рассказал, что семья моя репатриировалась в Израиль в 1980 году — мы тогда успели проскочить, а сразу после нашего отъезда тяжелые двери советской эмиграции из СССР с шумом захлопнулись — почти на десятилетие. Рассказал, что у меня есть младший брат, живем мы в Маале-Адумим, что после школы я уже второй год учусь в йешиве и весной собираюсь в армию.
Мы проболтали почти целый час.
Дверь распахнулась. В палату решительно вошла энергичная женщина средних лет с острым взглядом маленьких серых глаз. Это была Марина Фридман, она пришла выписывать Андрея. Мы заторопились. Андрей, наконец, отыскал ручку и записал свой телефон, то есть телефон Фридманов, на двух бумажках – одну дал мне, другую – Сарит. Сарит тоже, покопавшись в своем рюкзачке, вытащила смешную ручку, с какими ходят первоклашки, и розовый блокнотик и оторвала от него два розовых листочка с цветочками. Записала свой телефон и протянула мне и Андрею. Я не стал повторять этот ритуал – решил, что этого вполне достаточно для связи, и мы с Сарит спешно вышли.
***Мы уже 10 минут стояли с Сарит на остановке, а автобуса все не было. Сарит молчала, я тоже не знал, о чем говорить. Втроем болтать было легко, а сейчас все слова вылетели у меня из головы.
– Ну что, мир? – сказала наконец Сарит, насмешливо улыбаясь. – Извини, я просто из себя выхожу, когда с фанатизмом сталкиваюсь. Меня, знаешь, однажды краской в Меа-Шеарим облили.
– А ты туда небось в майке пришла?
– Точно. В майке и джинсах. Торопилась, решила срезать.
– Нашла дорогу! Резала бы как-нибудь иначе... В Меа-Шеарим только харейдим [3] живут.
– Да какая мне разница? Харедим, не харедим...
– Разница большая. Мы бы, например, не облили тебя краской.
– А кто это «мы»?
– Посмотри на мою кипу! Видишь, она вязаная?
– Очень мило! Ну и что с того?
– А то, что мы – религиозные сионисты, последователи рава Кука, носим такую кипу, а харедим носят черную шляпу и черный пиджак.
– Да уж, разница впечатляющая! Просто земля и небо! – съязвила Сарит. – А кроме этих модных штучек какие-нибудь расхождения имеются? Мне так кажется, что общего у вас гораздо больше. Например, просидеть всю субботу у какого-то ручья в Иорданской долине — это для вас святое.
– Закон у нас один, но мы по-разному относимся к внешнему миру.
– То есть? Они обливают людей краской, а вы нет? А что же ваш закон-то, один для всех, говорит? Обливать или не обливать?
– Сложно ответить в двух словах, – не обращая внимания ни на ее иронию, ни на раздражение, пытался объяснить я. – Я уже молчу, что очень редкие харейдим так себя ведут, только совсем уже сектанты какие-то... Но если тебе действительно интересно, то рав Кук имел особое мнение о светских евреях. Для рава Кука светское еврейское государство – это творение Бога. Те, кто за ним последовали, в знак солидарности со светскими людьми сняли свои лапсердаки и поныне одеваются цивильно. Они работают, как все, служат в армии, как все. Поверь, никакой еврей в вязаной кипе тебя никогда краской не обольет.
– Так это, значит, харейдим израильские флаги сжигают?
– Да, они. Но сейчас и среди харедим не так все однородно. Флаги в наши дни жгут совсем уже крайние... Вроде тех из Меа Шеарим. Кстати, там, где тебя краской облили, у нас однажды израильский флажок с машины сорвали... Так что мне твои чувства очень понятны...
– Своей блистательной лекцией ты хочешь мне сейчас доказать, что вы не фанатики?! – не сдавалась девушка.
- Фанатик – это не тот, кто во что-то твердо верит...
- Интересно... А кто же фанатик?
- Тот, кто других вер не терпит. Вот, например, тот араб, который на Андрея наехал, он фанатик.
– Так ты уверен, что это был теракт? – разговор опять съехал на то драматическое приключение, которое нам пришлось пережить пару дней назад.
– А что же еще?
– Да. Наезд был намеренный. Но слишком все-таки странно эта машина себя вела.
– А что странного?
– Как, ты ничего не заметил? – удивилась Сарит.
– Нет, а что?
– Ах, ну да. Ты же книгу читал. Так я расскажу тебе: эта машина сначала мимо нас проехала, рядом с нами притормозила, а потом развернулась метрах в трехстах и тогда уже разогналась в обратном направлении.
– Странно. А ты в полиции это рассказала?
– Конечно, рассказала.
– Не понятно. Если бы теракт планировали — наехали бы при первом проезде. Может быть, он кого-то вдруг разглядел и сбить пытался кого-то конкретно? Но кого? Зачем ему Андрей? – соображал я. – Может быть, он в кого-то другого метил? В тебя мог?
– В меня?! – Сарит просто остолбенела от удивления, брови полезли вверх, глаза расширились до размеров спелой сливы, ее, кажется, задело подобное предположение, и слегка обиженным тоном она ответила, – скорее уж в тебя!..
- Хорошо, вопрос снимается. Остается араб. Араба нельзя исключить. Это могло быть сведением счетов. Что ты думаешь?
– Насколько я понимаю, отношения обычно выясняют в тихой подворотне, а не на открытом шоссе.
– Ты права. Надо разобраться, как так получилось, что машина сбила именно Андрея?
– Да никто в него специально не целил! Просто араб успел назад отскочить, а Андрей зазевался. Ну а мы с тобой вообще у самого бортика стояли... Террорист этот наверняка боялся туда врезаться...
– Вдруг Андрей что-нибудь объяснить сможет? Давай вернемся в больницу!
– Сейчас там суматоха с этой выпиской… Лучше завтра к нему домой зайдем.
– Но у меня занятия в йешиве. Учимся с шести утра до часу ночи… Дни трепета, к тому же, начались…
– Дни трепета, как раз, самое подходящее время проведать больного…
Заметив мои колебания, она сердито добавила:
– Ну еще бы, это так страшно важно – целыми днями молиться и учиться. Особенно учиться тому, как хорошо помогать людям, навещать больных и делать добрые дела. Ну давай, учись, учись. И молись, молись.
