Линда Фэйрстайн - Заживо погребенные
– Это не все. Ты говорила, есть два преимущества, – напомнил окружной прокурор.
– Мы введем сведения в банк данных. Загрузим их в комбинированную индексную систему ДНК. КИСД содержит данные по осужденным и данные по нераскрытым преступлениям. Эти сведения передаются как в местную, так и в федеральную систему.
Батталья прошелся по офису и загнал сигару в угол рта.
– Почему эти данные не введены по первым случаям?
– Тогда мы не были подключены к федералам, – ответил Мерсер.
– Все пришлось обрабатывать заново, – подхватила я. – К тому же четыре года назад допускалось совпадение ДНК по восьми хромосомам. Теперь мы можем загрузить образец, только если имеется совпадение как минимум по тринадцати хромосомам.
Понятно, почему ДНК стала определяющим параметром идентификации личности: не существует двух людей с одинаковой генетической структурой, за исключением однояйцевых близнецов. При лабораторном анализе исследуют не всю ДНК: девяносто пять процентов ДНК у всех совпадает – две руки, две ноги, одна голова и так далее. Уникальным является определенный участок внутри наших хромосом. Он называется положением хромосомы. Чем больше положений хромосом сопоставлено при анализе, тем более обоснован результат.
– Допустим, вы обратились к КИСД и что-то там нашли. Какой из этого толк, если все равно неизвестно имя преступника?
– Возможно, нам удастся узнать, где он был до этого. Для начала я поработала бы в этом направлении. Можно наугад проверить почерк серийных насильников в других городах, проследить родственные связи, собрать данные в судебном округе, куда такой преступник переехал на несколько лет. Такие подолгу не бездействуют. Если он не сидел где-нибудь в последнее время – а эти сведения в КИСД тоже есть, – можете быть уверены, он совершал преступления. Возможно, по национальному банку данных мы сможем узнать где.
Батталья нахмурился.
– Значит, на следующей неделе я могу провести собственную конференцию? – рассуждал прокурор. – В тот день, когда вы соберете Большую коллегию присяжных. А я сделаю заявление о том, что выдвигаю обвинение против ДНК этого чудовища. Только разъясните вкратце, что там к чему – положение хромосомы, комбинации аллеломорфов и прочая научная абракадабра. Надеюсь, я смогу поддержать разговор.
Он схватывал на лету. Полчаса объяснений перед началом конференции – и наш окружной прокурор будет рассуждать о процессах цепной реакции ферментов полимераза, как заправский серолог на судебной трибуне.
Вдруг он спросил:
– Дело с обвинением условного преступника выдержит апелляцию?
Подобная методика пока имела статус экспериментальной. Она применялась всего один раз, в деле против серийного педофила в Милуоки. Такие дела еще не оспаривались адвокатами в апелляции.
– В Нью-Йорке прецедентов не было. Но Верховный суд в Висконсине. Калифорнии и Техасе поддержали начинание.
– Так. Это далеко. Они не увидят, как я облажаюсь, если дело провалится. Мне сверяться с законом?
Скрывать что-либо от Баттальи не имело смысла.
– Я дам вам взглянуть на зги случаи. По правде говоря, есть мелкие отступления.
Он затряс головой.
– Пол, мы уверены в успехе. В тех штатах нет системы Большой коллегии присяжных, поэтому там не нужно выходить с обвинением. Прокуроры просто выдают ордера с письменными показаниями свидетелей и результаты экспертиз. Дело не в том, что закон там другой, просто легче работать адвокатам. Воспринимайте это так. Можете заявить, что вы первый окружной прокурор в стране, занимающийся делом с обвинением условной личности.
Батталье нравилось быть первым во всем. Он создавал специальные отделы расследования, закрывал международные банковские фирмы, к которым не смели прикоснуться ни в одном государственном учреждении, отстранял от дел крупных наркоторговцев. Оригинальность была его фирменной чертой.
– Все-таки отлично, что мне в голову пришла эта мысль, – произнес Батталья, улыбаясь Мерсеру. Настроение его явно улучшилось, так что я могла перейти ко второму пункту.
– Мне понадобятся деньги, Пол. Нужно будет перепроверить все старые образцы, чтобы привести их в соответствие с новыми стандартами. Возможно, мы обратимся в частные лаборатории, а это влетит нам в копеечку. У Мерсера есть несколько интересных вариантов, которые тоже стоят денег.
– Иногда, детектив, я скучаю по беготне. Помните, как мы сбивали ботинки в поисках кого-нибудь, кто за пять долларов согласится дать информацию?
– Да, Линкольн. Со времен Академии без него не удавалось завершить никакого дела, – вздохнул Мерсер и вдруг переменил тему: – Этот тип обошел меня тогда, в первый раз, но провалиться мне на этом месте, если это снова ему удастся. С каждым разом он становится опаснее.
– Все-таки в последнем случае нельзя сказать, что преступление было совершено. Он ведь не изнасиловал ее?
– Только потому, что она сопротивлялась изо всех сил. И едва не погибла, – напомнила я. – Возможно, он хотел ее связать, но из этого ничего не вышло.
Этот зверь был находкой для бульварных газет, питающихся человеческим безумием. Он не просто охотился за женщинами в самом богатом жилом районе, который называют районом «шелковых чулок» – там сто лет назад строили особняки богатые ньюйоркцы. Он, кроме того, использовал колготки – связывал запястья, угрожая ножом. Для «Нью-Йорк пост» неважно, что со Второй мировой войны чулки делают не из шелка. Нейлон, лайкра или спандекс не будут так эффектно смотреться в заголовке этого кровожадного сюжета.
Выступление начальника полиции приведет к увеличению числа полицейских на улицах, где и без того не пройти. Это район консульств, дипломатических резиденций, музеев – все они охраняются.
– Значит, пустить в дело чулок он на этот раз не успел, и ты надеешься на сигарету со слюной, чтобы подтвердить, что это тот же человек?
– Мы пока не знаем, Батталья, успел или нет – девушка еще не может говорить. Врачи разрешили задать ей всего несколько вопросов. Неясно, чем он орудовал. Может быть, она стала сопротивляться, когда он достал оружие. А может – когда он пытался ее связать. Теперь благодаря Тейлору у нас появилась зацепка. Я снова поеду в больницу. Надеюсь, смогу добиться от нее чего-то еще.
– Попробуем воссоздать картину происшедшего, – сказала я. – Возможно, Анника узнает этого типа по старым рисункам.
– Когда я говорил с ней в прошлый раз, я не знал о совпадении ДНК. Сейчас надо будет спросить, видела ли она у него колготки. Это должно внести ясность.
– Пол, – продолжила я, – Мерсер советует мне обратиться к психологу-криминалисту, который работает на местности. В Ванкувере есть человек, он…
– Не думал, Алекс, что ты веришь в подобную чушь, – оборвал меня прокурор.
– В психоанализ я не верю. В девять лет у этого человека был неудачный опыт межполового взаимодействия… Теперь он не может заниматься нормальным сексом… Об этом речи нет, Пол.
– Специалист, с которым я познакомил Алекс, изучал характеристики преступлений по всей стране, – подхватил Мерсер. – Его привозят на место происшествия, и он разбирает все параметры: время, место, освещенность. Благодаря ему мы начинаем понимать, каким образом прятался преступник. Он крадется сзади, и потерпевшие никогда не замечают его, пока не вставят ключ в замок. И, что особенно важно, этот психолог подсказывает, как у преступника выходит уйти, когда все уже кишит полицейскими.
– Вы забыли, Пол? – удивилась я.
Четыре года назад по решению следственной группы были усилены патрули и отделы по борьбе с преступностью, полицейские в штатском дежурили на улицах и выжидали в машинах без полицейской маркировки. Были приготовлены вертолеты и собаки. Караулили у входов в метро, у стоянок такси – даже на пунктах по сбору дорожных взносов на мостах и в тоннелях. Но все оказалось напрасно.
Я положила карту на стол, чтобы Батталья мог лучше ее разглядеть. В первый раз за последние четыре года я сняла ее, когда мы вернулись из больницы, – чтобы сделать новую пометку на участке. Линия, образованная пластмассовыми кнопками, шла от дома Анники по местам предыдущих преступлений. Все нападения произошли между пересечением 66-й и 44-й улиц со Второй авеню, ближе к реке. В двух кварталах от ближайшей подземки.
– Шеф, насильнику нравится это место, – твердо сказала я. – Он очень хорошо здесь ориентируется и уверен, что всегда сможет скрыться. И с каждым разом, когда ему это удается, его все больше заносит.
– И что из этого следует?
– Скорее всего, он тут работает, – сказал Мерсер. – Или живет. Он скрывается слишком быстро, за это время невозможно выйти к Лексингтон-авеню и сесть в метро. Где-то в этом районе у него есть место. Хотя это район только для белых, а цвет его кожи такой же черный, как у меня. Оттуда он выходит на охоту, туда возвращается после нападения. Это его берлога.
