Эд Макбейн - Дело принципа
– Mira! Cuidado[2]!
Один из парней рявкнул в ответ:
– Заткнись, испанская шлюха!
Сидящий на крыльце юноша повернул голову на голос, звучащий по-английски без всякого акцента, и резко встал.
– Вот один из них! – раздался тот же голос.
– Хватай его! – добавил кто-то еще, Юноша поднял непонимающие глаза. Сверкнуло лезвие, нож вонзился в живот, надрывая неподатливую плоть, и разорвал его до самого верха. Тотчас опустились другие ножи, нанося удары и кромсая до тех пор, пока юноша не рухнул на тротуар, как поверженный врагами Цезарь. Ножи исчезли. Кровь рекой текла на мостовую. С другой стороны улицы к незнакомцам бежало четверо парней.
– Уходим, уходим! – прокричал голос, и троица бросилась наутек. Они проскочили под железнодорожным составом на Парк-авеню, бежали, бежали – и вдруг хлынул дождь.
Он безжалостно хлестал по привалившейся к каменным ступеням фигуре, разбавляя густую красную кровь, которая вытекала из разодранного живота и неслась по канализационному желобу вдоль длинной улицы.
Патрульная машина настигла убийц в четырех кварталах от места преступления, но юноша к тому времени был уже мертв.
Детектив лейтенант Ричард Ганнисон был высокий худощавый человек с волнистыми светлыми волосами и темно-серыми глазами. В юности он перенес ветрянку в тяжелой форме, и в результате его лицо покрылось мелкими следами от прыщей. Теперь бритье доставляло ему сплошные мучения, и он постоянно резался. Заживающие порезы на щеках и подбородке придавали ему вид недобитого фашиста.
Лейтенант стоял во главе 27-го полицейского участка Гарлема, по которому пролегала длинная улица. Его участок оканчивался на Пятой авеню – точнее, на белой линии, проходившей через Испанский Гарлем до середины Пятой авеню. В подчинении лейтенанта находились восемнадцать человек, и ему нравилось называть Гарлем «гниющей помойной ямой». Эту фразу он где-то услышал и с тех пор вставлял ее при каждом удобном случае. Лейтенант не мог похвастать высоким уровнем интеллекта. Однажды он решил прочитать «Преступление и наказание», так как считал, что эта книга способна помочь ему в работе. Но, промучившись с неделю, он отложил ее в сторону, придя к заключению, что никто не может рассказать ему ничего нового о преступлении и наказании. Лучшим учителем являлся сам Гарлем, а Ганнисон проработал в Гарлеме двадцать четыре года. Он знал эту гниющую помойную яму досконально.
Трое парней, стоявшие сейчас перед ним в комнате для допросов, ничем не отличались от других преступников, которых он повидал за двадцать четыре года службы. По мнению лейтенанта Ганнисона, молодость не заслуживает никакого особого снисхождения. Панк всегда остается панком, и молодой панк – это всего лишь старый панк, который еще не успел набраться опыта. Глядя на троих парней, Ганнисон не испытывал ничего, кроме раздражения, потому что его вытащили из дома и оторвали от вечерней газеты. Офицер, который привез ребят в участок, продиктовал их имена дежурному лейтенанту, потом поднялся в отдел расследования. Он доложил об убийстве детективу первого класса Майклу Ларсену, и Ларсен тотчас позвонил в офис окружного прокурора, но перед этим вызвал лейтенанта.
Когда Ганнисон приехал в участок, помощник окружного прокурора – молодой светловолосый человек, выглядевший так, словно недавно вышел из юридической школы, – уже был там. Поскольку было совершено убийство, он привез с собой стенографиста из отдела по расследованию убийств при офисе окружного прокурора. Стенографист, лысеющий человек лет сорока, сидел на стуле с прямой спинкой и со скучающим видом наблюдал, как по стеклу стекают капли дождя. Ганнисон немного пошептался с Ларсеном и подошел к парням.
– Ну хорошо, – начал он, глядя на листок бумаги в своей руке. – Кто из вас Дэнни Дипаче?
Ребята молчали. За их спинами дождь монотонно стучал по подоконнику. Теперь наступила настоящая ночь. На улице зажглись неоновые огни. Тишину в комнате нарушал лишь шепот дождя за окном.
– Вы меня слышали? – наконец произнес Ганнисон. Ребята продолжали молчать. Самый высокий из троицы, мускулистый парень с карими глазами, стоявший между двумя друзьями, казался – из-за своего роста – вершиной треугольника. Лейтенант подошел к нему:
– Ты Дэнни Дипаче?
– Нет.
– Тогда как тебя зовут?
– Артур Рейрдон, – ответил парень.
– Сколько тебе лет, Артур?
– Семнадцать.
Лейтенант кивнул и повернулся к рыжеволосому мальчику слева от Рейрдона.
– А ты кто?
– Я Дипаче.
– Почему же не откликнулся, когда я спрашивал?
– Мне всего пятнадцать лет, – заявил Дипаче. – Шестнадцать исполнится только в сентябре. Вы не имеете права держать меня здесь. И не можете даже допрашивать меня. Я несовершеннолетний правонарушитель. И знаю свои права.
Ганнисон мрачно кивнул помощнику окружного прокурора:
– У нас тут объявился адвокат. У меня есть новости для тебя, сынок, и советую внимательно меня послушать. В штате Нью-Йорк правонарушитель, не достигший шестнадцати лет, считается несовершеннолетним.
– Я так и сказал…
– Заткнись и слушай меня! – рявкнул Ганнисон. – Согласно нью-йоркскому законодательству, несовершеннолетний преступник – тот, кто нарушил закон или постановление муниципальной власти либо совершил правонарушение, которое, если бы его совершил взрослый, считалось бы серьезным преступлением, за исключением – обрати внимание, сынок, – за исключением несовершеннолетнего, достигшего пятнадцати лет и совершившего правонарушение, которое в случае, если бы его совершил взрослый, считалось бы преступлением, которое карается смертной казнью или пожизненным заключением. А убийство, как известно…
– Прошу прощения, лейтенант, – решительно вмешался помощник окружного прокурора.
– Да? – повернулся к нему Ганнисон.
– Я не хочу прерывать ваш допрос. Но ведь мальчику еще не предъявили обвинение.
Ганнисон замолчал, взвешивая в уме годы своей работы и неопытность молодого человека, сравнивая свою и его должности, и наконец спокойно произнес:
– Произошло убийство.
– Верно. А мальчика привезли для допроса по этому поводу. Его еще даже не зарегистрировали как подозреваемого или свидетеля. Кроме того, вы пропустили важную часть Уголовного кодекса.
– Неужели? – Ганнисон надеялся, что сарказм не прозвучал слишком явно.
– Да. Вы забыли сказать, что судья может вынести постановление о передаче дела в суд по делам несовершеннолетних.
– Факт остается фактом, – настаивал Ганнисон. – Убийство является преступлением, которое карается смертной казнью или пожизненным заключением. И я не собираюсь слушать, как какой-то пятнадцатилетний сопляк разглагольствует здесь об Уголовном кодексе.
Он метнул яростный взгляд на помощника окружного прокурора, ясно давая понять, что разглагольствования двадцатипятилетнего сопляка его тоже нисколько не интересуют. Молодой человек невозмутимо смотрел на него:
– Можем мы отойти на минутку, лейтенант?
– Разумеется, – кивнул Ганнисон. В его глазах светился едва сдерживаемый гнев. Он решительно прошел за перегородку, отделявшую комнату для допросов. – В чем дело? – спросил он.
Помощник окружного прокурора протянул руку:
– По-моему, мы раньше не встречались. Меня зовут Соме.
– Рад познакомиться, – машинально ответил Ганнисон.
– Что касается процедуры, – продолжал Соме. – Я лишь хочу предостеречь вас от возможных обвинений, которые впоследствии может выдвинуть адвокат этих мальчишек. Но мы оба знаем, что пятнадцатилетнего ребенка нельзя допрашивать в полицейском участке. Ну ладно, я понимаю, что специального места для проведения таких допросов нет. Но большинство офицеров полиции…
– Большинство офицеров полиции проводят допросы несовершеннолетних в отдельном помещении участка, стараясь хотя бы частично соблюсти правила. Мне это хорошо известно, мистер Соме. Однако, если не возражаете, я хотел бы подчеркнуть, что лишь минуту назад узнал, что мальчишке пятнадцать.
– Я не хотел сказать…
– Нисколько в этом не сомневаюсь. Но я хотел бы выяснить, сколько лет третьему парню, прежде чем отделить взрослых убийц от детей-убийц. С вашего разрешения, разумеется.
– Да, продолжайте, – сказал Соме.
– Спасибо.
Ганнисон вернулся к подросткам и остановился перед третьим парнем, темнокожим мальчишкой с черными волосами и карими глазами. В этих глазах плескался панический ужас.
– Твое имя? – спросил Ганнисон.
– Апосто, – ответил мальчик. – Энтони Апосто.
– Сколько тебе лет, Энтони?
– Шестнадцать.
– Хорошо. – Ганнисон повернулся к Ларсену. – Майк, поговори с Дипаче в канцелярии. А остальных я допрошу здесь. И пока на нас не набросилось общество защиты животных, позвони родителям Дипаче и скажи им, что их дорогой сыночек арестован.
