Юджин Пеппероу - Пока жива любовь
— И прежде на нее никогда не совершали нападения?
— Говорю же вам, никогда. Правда, с неделю назад произошли два странных случая. В прошлую пятницу, выезжая из дома, машина жены не вписалась в поворот из-за того, что отказали тормоза, и врезалась в ограду соседней виллы. К счастью, за оградой была мощная изгородь из можжевельника, и машина застряла в ней.
— Ого! Это уже наводит на размышления. А причину отказа тормозов установили?
— Да. У машины был оборван тормозной шланг. А я решил, что это был просто несчастный случай.
— А второй раз? Вы говорили, что произошло два странных случая.
— Да, буквально на следующий день,-в субботу, ко мне приехал по делам приятель из Лос-Анджелеса Пол Стен-форд. Мы взяли напрокат лошадей и поехали в горы втроем: я, моя жена и Пол. Горы у нас невысокие, как холмы, но довольно крутые, так что, когда мы добрались до вершины ближайшего холма, лошади были в мыле. Мы пустили их пастись, не расседлывая, я остался с лошадьми, а Эвелин и Пол Стенфорд пошли собирать дикие тюльпаны. Лошади разбрелись по плоской вершине холма, я стал распаковывать сандвичи и не смотрел за ними. Минут через пятнадцать вернулись Эвелин и Пол с охапками тюльпанов и мы сели за еду. Когда, примерно через час, мы собрались ехать дальше, лошади щипали траву за кустами на другом конце поляны. Эвелин первая села в седло, и тут ее лошадь словно взбесилась. Она взвилась на дыбы, закружилась на одном месте, а потом галопом помчалась к краю обрыва, не разбирая дороги. Эвелин каким-то образом успела повернуть ее влево, и лошадь понеслась во всю мочь вниз по тропинке. Мы встретили Эвелин лишь внизу у подножия холма, там, где ее сбросила лошадь.
— А лошадь нашлась?
— Да, она сама прибрела в свою конюшню, и там, когда ее расседлали, под потником обнаружили отросток кактуса. Не удивительно, что она взбесилась, когда жена села в седло и колючки вонзились бедной скотине в спину.
— А кто и когда, по-вашему, мог подложить кактус под седло?
— Кто мог это сделать? Какой-нибудь кретин с аномальным чувством юмора. А когда? Видимо, когда мы завтракали на траве, а лошади паслись за кустами — другого времени у этого "шутника" просто не было.
— Мистер Гарриман, а какого цвета были лошади?
— У меня и Пола Стенфорда каурые, а у жены чисто белая. А какое это имет значение?
— Большое. Тот, кто подложил колючку под седло белой лошади, не рисковал ошибиться. Ему достаточно было перед этим один раз увидеть вашу кавалькаду в бинокль, чтобы знать, что женщина едет на белой лошади.
— Вы что, считаете это было покушение на жизнь моей жены?
— Не сомневаюсь в этом, как и в том, что тормозной шланг у ее машины оборвался не сам по себе, а с чьей-то помощью. Причем этот кто-то если и видел когда-то вашу жену, то лишь издали, иначе он бы не ошибся прошлой ночью и не убил бы вместо нее Руфь Лейтон.
— А вдруг убийца убедился в своей ошибке и сейчас подкарауливает Эвелин где-нибудь в Сан-Франциско? Четвертое покушение ведь может ему удасться.
— Нет, убийца сейчас здесь, на Грин-Айленде. Я проверил — никто не покинул остров сегодня. Когда вы собираетесь звонить миссис Гарриман?
— У нас с ней договоренность: если я уезжаю куда-нибудь из дома, то звоню ей каждый день ровно в семнадцать ноль-ноль.
— Ну, так позвоните ей и предупредите, чтобы она несколько дней не выходила на улицу. Думаю, что за это время убийца будет арестован. Мистер Гарриман, а что вы можете сказать о появлении на Грин-Айленде вашей сестры с детьми и ее угрозах в адрес вашей жены? У меня есть показания портье отеля об этом.
— Моя сестра всегда была несдержанна на язык. Что за телефонный звонок, якобы от управляющего этим отелем — ума не приложу. Ведь о том, что я здесь, никто не знал.
— А не мог убийство Руфь Лейтон совершить ваш племянник Роберт Каннингхем или секретарь вашей сестры Антонио Креспи?
— Насчет этого итальянца ничего не могу сказать — я его не знаю, а у Роберта для такого дела кишка тонка — настоящий слизняк этот парень и пьяница к тому же.
Вставив новую кассету в магнитофон, Генри Джексон направился в 315 номер, занимаемый Робертом Каннинг-хемом. Накануне он уже опросил его, как и Антонио Креспи, и оба утверждали, что в предполагаемое время находились в своих номерах и никуда не выходили до утра. Но после бесед с другими людьми выяснилось, что и Роберт и Креспи лгали. Горничная, разбиравшая в служебной комнате в торце коридора третьего этажа грязное белье, в неплотно прикрытую щель видела, как в 0 часов 10 минут из 315 номера вышел мужчина и, оглянувшись по сторонам, прошел к лестнице черного хода, почему-то не пожелав воспользоваться лифтом. Вернулся он в 0 часов 27 минут также по лестнице черного хода и, воровато озираясь, скользнул к себе в номер. Когда горничная услышала, что полиция опрашивает прислугу отеля, она сама пришла к Генри Джексону и рассказала об увиденном. Поэтому следователь хотел сейчас записать показания обоих на магнитофон по официальной форме, чтобы при необходимости можно было привлечь их к суду за дачу заведомо ложных показаний. Постучав в дверь 315 номера, Генри Джексон прислушался, затем решительно повернул ручку замка. Дверь открылась только наполовину, дальше ее что-то держало, что-то лежащее на полу. Реакция Джексона была мгновенной — пистолет оказался у него в руке еще раньше, чем он понял, что мешает двери открыться полностью. Протиснувшись бочком в образовавшуюся щель, лейтенант бросил беглый взгляд на лежащее ничком на полу тело. Правая-рука Роберта Каннинг-хема была неловко подвернута под себя, ноги разбросаны в стороны, а на полу возле головы виднелась небольшая лужица крови. Генри Джексон бросил взгляд на окно — закрыто, стремительно двигаясь вдоль стены, обошел комнату, заглядывая в шкафы, рванул на себя дверь в ванную и, убедившись, что убийца успел исчезнуть до его прихода, тяжело опустился в кресло у окна.
"Ну вот, — уныло- подумал он, глядя на тело Роберта Каннингхема, — только второго трупа в этом деле мне не хватало. Что теперь скажет мой шеф?" Он поднялся с кресла, подошел к трупу и приподнял за волосы его голову, чтобы посмотреть куда нанесли удар. То, что не огнестрельным оружием было ясно, так как в закрытом помещении запах пороха сохраняется долго.
В нос Генри Джексону ударил резкий запах перегара, а "труп" неожиданно открыл мутные глаза и, икнув, внятно произнес:
- Тоно, скотина, отдай брошь!
Затем он медленно подтянул к животу ноги и с трудом сел, опираясь руками в пол позади себя. Из разбитого носа на грудь ему капала кровь, но, похоже, Роберт этого не замечал. Он обвел мутным взглядом комнату и с трудом сфокусировал его на полицейском, и в глазах его мелькнула усмешка.
— А, сыщик, — протянул он. — Ты ко мне не по-адресу. По поводу семейных драгоценностей обращайся теперь к Тони, меня оставь в покое, я занят.
Генри Джексон задумчиво посмотрел на нелепую фигуру Роберта, сидящего на полу, затем прошел в ванную, налил полный пластиковый таз холодной воды из-под крана и, пройдя в комнату, аккуратно опрокинул таз над головой Роберта. С минуту тот, задохнувшись от ледяного душа, мог только молча мотать головой, но затем стал на глазах приходить в себя. Сначала он разразился горькими слезами, сидя по-прежнему на полу в грязной луже, затем кое-как поднялся на ноги, вытер лицо носовым платком и смог наконец связно ответить на вопросы Генри Джексона.
— В прошлую ночь ко мне в номер зашла около двенадцати моя мать. Она искала Тони, выглядела очень встревоженной.
— Тони — это Антонио Креспи?
— Да. У нас в семье его все зовут просто Тони, и от обычной прислуги его отличает лишь то, что он спит с моей матерью. Я сказал матери, что Тони сейчас должен быть в баре или в танцзале, но она решила на всякий случай зайти еще в соседний номер к Мери, моей сестре, прежде чем пойти разыскивать Тони на первом этаже. Я подождал, когда она выйдет от Мери, и поднялся по черной лестнице к ней в номер. Я давно уже хотел спереть у нее брошь — свадебный подарок свекрови. Это ценная вещь старинной работы с бриллиантами, продав ее, я погасил бы часть своих долгов. В конце концов эта стерва — моя мамаша — сама давно напрашивалась на это. Она постоянно таскала брошь с собой в отдельной шкатулке, любила вынимать ее при случае, чтобы похвастаться, а на днях, видимо, чтобы позлить меня и сестру, сказала, что собирается подарить ее "мистеру Креспи как благодарность за прошлую и аванс за будущую безупречную работу". Да-да, так и сказала старая стерва "за безупречную работу". Тут уж меня заело, и я подумал: не бывать тому, чтобы мои деньги ушли к этому альфонсу, и я решил взять эту брошь и продать. Дверь в номер матери была заперта, но дверь смежного с ним номера, который занимал Тони, была открыта. Тони вообще никогда не запирал свою дверь, чтобы показать, что ему нечего скрывать. Через его номер я прошел в комнату матери, нашел в ее чемодане шкатулку и забрал брошь. Ключ от шкатулки я давно уже сделал, только все не было случая им воспользоваться. А потом спустился к себе в номер тоже по черной лестнице, чтобы невзначай не встретиться с матерью. Я полагал, что когда она обнаружит пропажу, то подумает прежде всего на Тони, тем более что она и раньше пару раз ловила его на мелком жульничестве с чеками. Как я думал, так и вышло. Мать сегодня утром обнаружила пропажу, подумала на Тони и устроила ему жуткий скандал, возможно, даже пригрозила полицией. Но я недоучел, что Тони совсем не дурак. Он тут же пришел ко мне в номер, сказал, что видел, какими глазами я глядел на брошь накануне вечером, и потребовал вернуть ее. Сказал, что не собирается из-за меня лишаться места и садиться в тюрьму. Я послал его подальше, тогда этот скот сбил меня с ног и стал дубасить, сказав, что если я не отдам брошь, то он меня совсем придушит.
