Юджин Пеппероу - Пока жива любовь
Уже закрывая за собой дверь номера, Генри Джексон услышал вслед себе яростное проклятие Гарримана и удовлетворенно усмехнулся.
На аэродроме в Сан-Франциско его встретил полицейский на патрульной машине, довез прямо до ворот виллы "Миранда" и, не попрощавшись, уехал. Позвонив у витой чугунной калитки в каменной семифутовой стене, Генри Джексон с одобрением окинул взглядом двухэтажное белое здание виллы, видневшейся в глубине ухоженного сада. Здание стояло на самом краю нависшей над водой базальтовой скалы фасадом к океану, и из него, должно быть, открывался великолепный вид на залив. Отворивший калитку дворецкий взял его визитную карточку и ушел в дом. Вернувшись, он пригласил лейтенанта следовать за ним. Обогнув дом слева, по извилистой дорожке, мощенной красным кирпичом, они поднялись на просторную веранду, парящую высоко над гладью залива. На белом некрашеном полу веранды стоял легкий столик и несколько плетеных из соломки стульев, с одного из них навстречу Джексону поднялась невысокая молодая женщина с бледным лицом и очень светлыми, почти белыми волосами, плотно лежащими на голове подобно античному шлему, и такими же светлыми ресницами и бровями. На женщине было белое полотняное платье до пола наглухо застегнутое у горла и с длинными рукавами.
Действительно, похожа на монашку, — подумал Джексон, вспоминая слова Ричарда Гарримана о жене, — рост пять футов, три дюйма, — машинально прикинул он и, наклонив голову, представился:
— Генри Джексон, следователь при прокуроре штата Нью-Йорк.
Женщина, не поднимая глаз и не сходя с места, протянула ему бледную руку с коротко остриженными ногтями без маникюра:
— Эвелина Гарриман. Мистер Джексон? Чем вызван ваш визит? Мне вчера звонил муж из Нью-Йорка и просил не выходить из дома несколько дней. Что-нибудь случилось?
— Ваш муж вам все расскажет сам, миссис Гарриман, он будет здесь часа через четыре. Я же хотел бы уточнить некоторые детали насчет тех двух несчастных случаев, что произошли с вами на прошлой неделе.
Эвелина Гарриман подняла глаза на Джексона, и он сразу забыл и о ее бесцветных бровях и ресницах, и о бледности совершенно лишенного косметики незапоми-нающегося лица. Глаза у нее были большие, удивительно выразительные, того редкостного светло-изумрудного цвета, который можно увидеть в летний полдень в просвете поднявшейся морской волны. В них была и боль, и печаль, и надежда. Солнечные блики океана плясали на белой стене веранды и создавали в воздухе почти объемные образы, появляющиеся и исчезающие прежде, чем глаз успевал заметить их форму. В этой причудливой игре света лицо Эвелины Гарриман, казалось, потеряло свою бесцветность и невыразительность, оно светилось оттенками каких-то чувств, сильных переживаний и было сейчас почти прекрасным.
Джексон, опустившись на плетеный стул рядом с ней, любовался ее нежным точеным профилем, легкими очертаниями бледных губ. Конечно, в толпе эту женщину не заметишь и, даже взглянув в упор, не запомнишь, но что-то в ней несомненно есть. Просто нужно иметь время, чтобы разглядеть это что-то. У Ричарда Гарримана, пролежавшего в госпитале почти полгода, это время было, и он сделал правильный выбор.
— Миссис Гарриман, — спросил Генри Джексон, чтобы придать разговору более непринужденный характер и, как следствие этого, получить больше информации, — а как вы познакомились с вашим будущим мужем?
— О, это очень прозаическая и одновременно очень романтическая история, вернее история, которая чуть было не стала романтической, увы, все же не стала.
— Миссис Гарриман, расскажите, а? Мне, правда, очень интересно.
По бледному лицу женщины скользнула слабая тень улыбки.
— Ну хорошо, слушайте, если вам это интересно. Я к тому времени только два года, как приехала из Англии, где жила с мамой. После смерти мамы решила перебраться в Сан-Франциско, потому что здесь всегда тепло, солнце, пальмы, а что еще нужно человеку, у которого кроме того есть еще любимая работа.
Уже через полгода мне предложили перейти медсестрой в кардиологическое отделение. Вы знаете, — тут в ее мягком голосе появилась нескрываемая нотка гордости, — я ведь медсестра высшей квалификации и даже один раз заняла первое место на городском конкурсе медицинских сестер. И вот однажды в мое дежурство привезли Дика с тяжелейшим обширным инфарктом прямо с заседания совета директоров компании. Дежурный врач послушал его сердце, посмотрел кардиограмму и сказал мне, что больной практически безнадежен, но я решила, нет, я его выхожу, сама выхожу. Я в Дика тогда влюбилась с первого взгляда. Первую неделю я и ночевала в его палате, чтобы не пропустить, если ему станет хуже, и все инъекции ему делала строго по часам. У него очень плохие вены, а я с первого раза в любую вену попадаю. Потом уж меня его лечащий врач домой прогнал, чтобы я отоспалась, а то, говорит, будут у меня здесь два трупа в одной палате. Ну, потом, когда Дику стало получше, он, видимо, припомнил, что я была возле него все первые дни, и он через своего секретаря прислал мне домой громадный букет белых роз, причем без всякой записки, так что я даже не знала, от кого они. А я дома-то почти не бывала тогда, все время в госпитале, ну я и принесла букет на работу и поставила у себя на столе, а врач при Дике меня отругал, сказал, что у роз очень сильный запах и кардиологическим больным это очень вредно — может спровоцировать приступ стенокардии. Я отнесла розы опять домой, а на следующий день у меня в госпитале на столе опять появился громадный букет белых голландских тюльпанов. Тогда я поняла, что это от Дика. Мы стали с ним подолгу беседовать, он мне рассказывал о себе, а я читала ему книги.
— Вы, наверное, любите классику?
— Да, люблю, особенно русскую, но Дику я читала в основном сказки. Оказывается, в детстве ему никто не читал сказок и он их совершенно не знал. Я ему говорила, что он Кай, которого заморозила Снежная королева, и теперь он кроме своих чисел ничего в мире не видит. Я надеялась, что стану для него Гердой, которая своим поцелуем расколдует его, и он увидит всю красоту вокруг, увидит, что, кроме Денег, в мире есть книги и море, и . . . любовь. Но я ошиблась, Дик так и не рас-колдовался. Полгода, пока он лежал в госпитале и врачи запрещали ему заниматься делами, Дик был как все нормальные люди. Он слушал музыку — по моему выбору, мы говорили с ним о книгах, которые я ему приносила из дома, говорили обо всем на свете, а, когда только он выписался из госпиталя, его сразу же захватили дела, его проклятый нефтяной бизнес. — В голосе Эвелины Гарриман послышалась горечь. Она помолчала немного, глядя на темно-синее зеркало залива, потом продолжала уже другим тоном, в котором уже слышалась гордость за мужа и оправдание его:
Вы знаете, ведь Дик всего добился сам. Ему было всего двадцать два года, когда умер его отец и оставил после себя перспективное, но все в долгах, предприятие по производству нефтяного оборудования. Сестра Дика, Марта, отказалась от своей доли наследства, чтобы не платить отцовских долгов, и Дик все взвалил на свои плечи. Он мне рассказывал, как ездил по всему штату в поисках кредитов, убеждал нефтедобытчиков, доказывал и достал все-таки деньги. Двадцать лет он работал как проклятый по десять — двенадцать часов в сутки, пока не вывел свою компанию в десятку крупнейших в штате. И сейчас, перенеся такой тяжелый инфаркт, он продолжает работать по-прежнему. Приходит домой с бесконечных заседаний выжатый как лимон, с серым лицом, в прокуренной одежде и валится без сна на кровать, а я делаю ему инъекции камфары под кожу или сердечные гликозиды внутривенно. Я теперь сама снимаю ему ЭКГ и сама расшифровываю. За эти годы я прочитала столько литературы по болезням сердца, что стала разбираться в кардиологии лучше многих врачей. Я уволилась после свадьбы из госпиталя, потому что у меня остался только один пациент, но все мое время, все мои силы я трачу на него; слежу, чтобы кислородный баллон в доме всегда был полон, два раза в год заставляю Дика ложиться на обследование в мой бывший госпиталь, слежу, чтобы он вовремя принимал лекарство, чтобы в кармане пиджака у него всегда было коронарнорасширяю-щее лекарство. Я спасла его от смерти пять лет назад, и все эти пять лет он живет только силой моей любви к нему, чтобы ни пророчили ему врачи, мой муж будет жить, пока жива моя любовь.
Эвелина Гарриман умолкла, глядя на море, и Генри Джексон подумал, что в этой маленькой женщине скрыта огромная сила, могущая сдвинуть горы, — сила любви.
— Скажите, миссис Гарриман, а какие у вашего мужа отношения с Эрнестом Лейтоном?
— Какие могут быть отношения у мышки с кошкой, когда кошка сыта? Самые дружелюбные. Дик затеял новое грандиозное предприятие по разведке нефти в Перу. Деньги на это (и громадные деньги) он взял взаймы в банке Эрнеста Лейтона. Если нефть будет найдена, Дик станет одним из крупнейших нефтепромышленников страны.
