Илья Шульман - Человека преследует тень
— Ладно уж, — только и оказал Гудов, когда она неторопливо расстелила салфетку и стала расставлять на ней тарелочки и баночки с едой.
Было совсем темно, когда они кончили есть.
— Проводить до дороги, что ли?
— Не надо…
Не глядя на нее, Степан Кузьмич наломал мягкого пахучего стланика, набросал поверх него одежду, покрыл одеялом.
Пока Анна раздевалась, Гудов рубил и бросал в огонь смолистые ветки. Пламя тревожно взмывало в воздух, рассыпая жаркие снопы искр и освещая покорную, ждущую его женщину…
Рано утром Анна засобиралась домой. Она нервно, рывками расчесывала густые каштановые волосы, от которых веяло теплом и свежей хвоей. Собравшись, подошла к Кузьмичу и, как накануне, прижалась теплым лбом к щетине его усов. Затем осторожно сняла со своего плеча его тяжелую руку и пошла вперед быстрыми шагами. Отойдя немного, остановилась, попросила:
— Если не жалко, Кузьмич, дай немного золота на зубы… Ты все равно его сдашь. А мы заплатим, хорошо заплатим…
Оттолкнув деньги, он сунул ей в маленькую теплую ладонь тряпицу с намытым за все эти дни золотом, и она пошла прочь.
Глава вторая
«Хоть топор вешай, — думал Губанов, оглядывая кабинет начальника рудника. — Наверно, в такой обстановке и родилась эта поговорка».
В сизом папиросном дыму плавала люстра с тремя лампами; лица сидящих в креслах людей казались серыми, голоса звучали глухо. Один за другим выступали солидные и серьезные люди, каждый по-своему объясняя снижение содержания золота в руде. Слова многих были аргументированы, подтверждались лабораторными анализами, карточками фотохронометражных наблюдений и схемами предполагаемых отклонений золотоносной жилы.
Старший инженер по труду Василий Губанов, в прошлом кузнец, а затем забойщик, слушал членов комиссии с интересом и каждый раз согласно покрякивал, когда, «разносили» предыдущего оратора. Его инженерное чутье и большой опыт рабочего-горняка подсказывали, что поиски идут не в том направлении, что вызов специалистов из Северска и стремление научно обосновать срыв выполнения государственного плана напрасны. Своими твердыми как камень руками он проходил первые метры горных выработок здесь, на руднике, этими руками держал он сегодня ночью двухпудовый перфоратор, обуривая самый последний погонный метр забоя, убеждаясь, что руда та же и золотая жилка вьется в направлении, указанном маркшейдерами.
Доводы членов комиссии были вески, предположения обоснованны, но Губанов им не верил. Своими сомнениями он поделился сегодня с начальником рудника и парторгом, но они не пришли к какому-нибудь выводу.
Как и следовало ожидать, мнения участников совещания разошлись. Ясно было одно: за последние недели золота добыто меньше, чем за предыдущие. Загадка, а как ее разгадать; Губанов не знал.
Кряжистый, очень тяжелый для своего среднего роста, он вышел, прихрамывая, на улицу, где стоял его мотоцикл «ИЖ-49». В память о войне у Губанова, кроме наград, остался протез вместо нижней части правой ноги, но это не мещало ему купаться в ледяной воде горных ручьев и любить спорт. С мотоциклом он не расставался никогда, пользовался им независимо от того, нужно ли было проехать два квартала до конторы или сто километров до отдаленного участка.
Мотоцикл завелся сразу же. Глухо рокоча, он упрямо пополз вверх по крутой горной дороге…
По обе стороны главной улицы районного центра тихо покачивались яркие гирлянды электрических огней. Отдельными громадами выделялись здания Дома Советов, Дворца культуры, школы-интерната. Во Дворце шел концерт, а в кинотеатре показывали никому не наскучившего «Чапаева».
Друг и помощник Чапая — Петька — только что произнес свое знаменитое: «Тихо! Чапай думать будет!», когда кто-то тронул Ильичева за плечо и сказал шепотом:
— Спрашивают вас, товарищ капитан…
Ильичев поднялся и под бормотание недовольных зрителей пробрался к выходу, провожаемый контролершей с фонариком в руках.
На улице Дмитрий сразу же увидел широкую фигуру Губанова.
— Василь Михайлович!
— Дима!
Друзья обнялись. Тридцатитрехлетний капитан милиции Ильичев почувствовал себя слабым мальчишкой в мускулистых руках сорокапятилетнего Губанова.
— В гости или что случилось? — сразу, как только схлынула первая радость встречи, спросил Ильичев.
Ночь длинная, все узнаешь, — как всегда немного запинаясь при волнении, уклончиво ответил Губанов, толкая перед собой мотоцикл по направлению к соседнему дому: там жил заместитель начальника районного отдела.
— Жену в кино оставил?
— В кино… Пусть досмотрит, мы и без нее на стол соберем!
— Эльза, встречай гостей! — с порога крикнул Ильичев, и к Губанову метнулась красавица овчарка.
Узнав уже бывавшего в доме человека, она тут же положила ему лапы на плечи и, заглядывая в его лицо своими умными глазами, ласково вильнула хвостом.
Хозяин и гость засмеялись, довольные традиционной шуткой общей любимицы.
— Те-с! Дочка-то спит, а мы шум поднимаем, — хватился Губанов,
— Спит, — подтвердил Дмитрий. — Она у нас к шуму привычная. Так что симфонический концерт состоится!
— Починил магнитофон?
— Починил!
Дмитрий помог Губанову раздеться, сбросил свой пиджак и, оставшись в тенниске, задорно тряхнул курчавой головой.
— Может, поборемся?
Оба снова засмеялись, по прошлому опыту зная отлично, что ловкому Дмитрию, пусть и спортсмену-раз- ряднику, не устоять против медвежьей силы медлительного, будто отлитого из чугуна Губанова.
В детской крепко спала разрумянившаяся с белыми курчавыми волосами дочка Ильичева — Леночка. И на ее сонное личико со всех сторон смотрели такие же необыкновенно курчавые куклы. Громко тикал будильник со светящимися стрелками.
В столовой, служившей одновременно кабинетом и гостиной, было тесно от круглого стола и множества книг, магнитофона, пианино и приемника. Это были самые любимые вещи Дмитрия, и жене Симе не разрешалось здесь хозяйничать.
— Понимаешь, Дима, неприятное дело у нас, — заговорил Губанов, не ожидая расспросов.-План мы не выполняем, в прорыве рудник. Золота в руде будто меньше стало. Заседаем, обсуждаем, гипотезы придумываем. Комиссия к нам приехала из Северска, у нее свои предположения. А я слушаю всех по очереди и думаю: не по твоей ли это части?
И Губанов подробно рассказал другу о работе рудника, о своих наблюдениях и сомнениях.
— Выводы делать рано, — выслушав Губанова, сказал Ильичев. — Но предположения у тебя реальны.
— Значит, ты нам поможешь?
Помогу.
— Я и не сомневался, — обрадовался Губанов.
Он вышел в коридор, где висело его пальто, и вернулся с бутылкой шампанского.
— Boт другого ведь ты не пьешь, знаю.
Осторожно, без шума открыв бутылку, Губанов налил искристую жидкость в бокалы:
— За нашу дружбу!
Губанов и Ильичев сдружились недавно, как-то сразу и навсегда.
Сближала их любовь к музыке и бесконечное уважение к книге. И познакомились они даже на читательской конференции.
— Скажи, Дима, — заговорил Губанов, пододвигая поближе свой стул и ставя поудобнее ногу, — почему ты стал милиционером? Музыку понимаешь, образование у тебя хорошее, книг осиливаешь столько; читал бы лекции, дальше учился, а ты в милицию…
— У каждого свое, — попробовал отшутиться Ильичев. — Без всего этого, — он обвел рукой комнату, — из меня настоящего работника милиции и не вышло бы!
— Нет, ты все-таки скажи, — настаивал Губанов. — Ты мне теперь друг, через тебя я стал всю милицию уважать, но все равно объясни, как тебя занесло в милицию?
— Ладно, расскажу. Только интересно ли?
. — Интересно. Говори.
Дмитрий задумался.
— В армии я был, служил уже последний год. Как-то, помню, увольнительную получил, билет взял в филармонию на хоры, самый дешевый. Слушал Шестую симфонию Чайковского. Музыка небесная. И настроение после нее такое, что хоть пой на улице от восторга. А тут… она.
— Девушка?
— Девушка, конечно! Тоже с галерки, и глаза у нее, вижу, горят, как, наверно, и у меня.
— Красивая?
— Нет, не так красивая, как хорошая! Ясная вся, простая… Провожал я ее часа два, не смейся: жила она далеко.
Запомнил дом. Квартиру она сама сказала. Обещал зайти. Когда распрощались, — слышу, по радио так вежливо говорят:-«Спокойной ночи, товарищи! Спокойной ночи!»
А мне через весь город топать, и срок увольнительной уже истек. Транспорт в ночную пору почти не ходил, так я вышел на середину улицы и — форсированным маршем: сто метров шагом, сто — бегом.
— Прости, но при чем же здесь милиция?
— Вот тут и началась моя с ней дружба… Слышу, машина сзади идет. Грузовая, с огромной скоростью.
Обернулся — фары «газика», а сзади пляшет свет мотоцикла. Несутся как сумасшедшие. «Погоня, — думаю, — убегает кто-то на грузовой!» Размышлять тут некогда, интуиция сработала; расставил руки — и навстречу автомобилю. Шофер тормознул, машина вильнула в сторону и, проскочив мимо меня, опять полный ход набирает. Успел я только двумя руками за борт ухватиться. Забросило меня в кузов или сам прыгнул — не знаю. Тогда уже «начал спокойно соображать. Снял шинель, подполз на четвереньках и, перебросив ее через кабину, аккуратно так ветровое стекло шинелью завесил.
