Антон Леонтьев - Побег с Лазурного берега
Светлана все больше уходила в себя и замыкалась (чему способствовала гибель ее родителей в автокатастрофе). Она стала редко показываться на публике, злоупотреблять спиртным и сигаретами. Лиза знала, что родители давно не спят в одной спальне, они даже жили в разных крылах огромного замка, набитого антикварной мебелью, драгоценностями и мраморными статуями. Они иногда встречались в гостиной, и зачастую оказывалось, что Леон был не один, а в обществе смазливых девушек, готовых на все, лишь бы оказаться в объятиях всемирно известного художника. Кречет не скрывал, что меняет женщин, как носки, щедро одаривает их после завершения интрижки, и без стеснения заявлял, что его жена с пониманием относится к его «мужским потребностям».
Светлана дважды пыталась покончить жизнь самоубийством: один раз наглоталась снотворных таблеток и запила их шампанским – ее обнаружила горничная и вызвала медиков. А через пару лет, когда во время празднования юбилея Кречета окрестности замка освещал фейерверк, она вскрыла себе вены. Муж даже не пригласил ее на праздник, как будто забыв о ее существовании! Но кровь свернулась, что и спасло Светлане жизнь.
И вот, словно услышав ее тайные молитвы, судьба ниспослала ей неизлечимую болезнь. Леон не проявлял ни сочувствия, ни хотя бы участия. Только единожды он навестил Светлану в ее покоях и гордо сообщил жене, что его наградили орденом Почетного легиона, заявив в дополнение, что она должна сопровождать его на церемонию вручения в Елисейский дворец.
Лизе было безмерно жаль маму, и она была очень зла на отца. Но девушка любила их обоих!
Про себя Лиза частенько думала: все, кто завидует ей, немедленно отказались бы от чести быть дочерью гения, узнай они, что выпало на ее долю. Отца она видела лишь изредка за обеденным столом, в компании покупателей, в бассейне, в обществе девиц в бикини и без оных, на экране телевизора и на страницах журналов, в окружении поклонников его таланта: по его собственным словам, Леон хотел наверстать все то, чего у него не было в Советской России. А вспомнив о дочери, он заваливал ее дорогими и ненужными подарками – фарфоровыми куклами в старинных одеждах, бриллиантовыми украшениями, редкими зверушками.
Мама, превратившаяся в некое подобие себя, стала живой тенью, потерявшей веру в себя и мужа. Она тоже не занималась дочерью, предпочитая проводить время в своих апартаментах, рассматривая картины, написанные супругом, – на них была изображена она сама: молодая, полная жизни и здоровья. Ее дневной нормой стали три пачки сигарет и бутылка виски.
Тяжелая болезнь супруги Леона Кречета журналистов особо не заинтересовала. Их более привлекали сексуальные эскапады самого художника, который дал согласие журналу «Плейбой» провести в замке фотосессию – он сам в роли Калигулы, а нимфетки и старлетки – в роли патрицианок, рабынь и наложниц.
В конце концов Кречет заявил, что не потерпит превращения замка в филиал клиники, и Светлану поместили в одну из клиник в Ницце. Химиотерапия и радиотерапия положительных результатов не принесли: Светлана угасала с каждым днем. Корифеи в области онкологии, которых отец Лизы щедро оплачивал, сетовали, что невозможно помочь пациентке, которая сама поставила на себе крест и смирилась с ужасной участью, а к тому же продолжает курить, невзирая ни на какие запреты.
Полгода, отведенных светилами от медицины, пролетели быстро. Приближался шестнадцатый день рождения Лизы. Она навещала маму каждый день, но Светлана иногда и не узнавала дочь, находясь в полузабытьи под воздействием снимающих боль наркотических средств. Девушка подолгу держала маму за руку, гладила ее по тонкой руке, обтянутой алебастровой кожей, сквозь которую виднелись сиреневые артерии и вены.
* * *Леон Кречет посетил клинику всего один раз, постоял около кровати жены, склонив голову, испуганно отшатнулся, когда возникла медсестра с эмалированным корытцем, в котором лежали шприц и ампула, и спасся бегством в коридор, где долго-долго раздаривал автографы понаехавшим поклонникам своего таланта и со смехом отвечал на вопросы журналистов, словно забыв – или в самом деле забыв! – о том, что всего в нескольких метрах умирает его подключенная к аппарату искусственной почки жена.
Больше всего Светлана боялась, что скончается в день рождения Лизы, но именно так и произошло. В тот декабрьский день было пасмурно, на море вздувал бахрому волн ветер, пришедший из холодной Атлантики. Накануне лечащий врач сообщил Лизе, что финала осталось ждать недолго: день или два, от силы – неделю. Она сообщила об этом отцу, но тот попросил не отвлекать его по пустякам и удалился в ателье.
В дверь Лизиной комнаты постучали, вошел чопорный дворецкий и, протягивая ей трубку радиотелефона, сообщил:
– Мадемуазель, звонок для вас.
Ей исполнилось шестнадцать лет, но Лиза знала, что никто не будет звонить, дабы поздравить ее. Отец никогда не помнит о чужих днях рождения, а если вдруг и вспомнит, то появится под вечер с бархатной коробочкой, в которой лежит драгоценная подвеска или браслет. Как будто подарком можно купить любовь дочери! Значит, этот звонок...
– Мадемуазель Кречет? – услышала Лиза голос главного врача клиники и сразу поняла, что не ошиблась в своих предположениях. – Увы, я вынужден сообщить вам печальную весть. Десять минут назад мадам Кречет скончалась. Примите мои самые искренние...
Лиза не знала, что делать. Кричать? Плакать? Биться в истерике? Какое-то время она сидела на кровати, затем подошла к большому стрельчатому окну, выходившему в сад. Отец! Она должна сообщить ему!
Она бросилась из комнаты, чуть не сбила с ног горничную, которая несла стопку белья, по лестнице скатилась вниз, на первый этаж, пересекла нескончаемую анфиладу комнат и вылетела в сад.
Девушка направилась к ателье, твердо зная, что отец будет недоволен. Еще бы, ведь она отвлекает его от работы! Но сейчас она не может соблюдать глупые правила дворцового этикета, введенные отцом для того, чтобы тешить собственное непомерное самолюбие.
Лиза подошла к стеклянной стене ателье и замерла. Ее глазам предстала такая картина – на большом деревянном столе, меж эскизов, мольбертов и тюбиков с краской, лежала абсолютно нагая рыжеволосая девица, и над валькирией склонился, уестествляя ее, Леон Кречет.
Несколько показавшихся необычайно долгими секунд Лиза наблюдала за этим животным сексом. До нее донесся тонкий, визгливый голос отца и раскатистые стоны девицы. Щеки Лизы запылали, но не от стыда, а от гнева. Ворваться в ателье? Вышвырнуть девицу вон? Накричать на отца? Но что это даст? Он ведь – гений, а значит, не подвластен правилам, по которым живут обычные, такие, как она сама, люди.
Девушка развернулась и отправилась прочь. Через сорок минут она была в клинике – облаченная в черное платье, перчатки и с маленькой черной сумочкой на длинном ремешке.
Светлана, лежавшая на кровати, выглядела умиротворенной. Боль отступила, отчаяние исчезло, невзгоды прошли. Лиза поцеловала маму в прохладный лоб и поняла, что ее детство бесповоротно закончилось.
* * *Вернувшись в замок, она узнала, что отец в сопровождении свиты укатил в Рим. Связаться с ним Лиза смогла только поздно вечером, разыскав его в отеле. Из трубки слышались глупый женский хохот и «выстрелы» откупориваемого шампанского.
– Мама умерла, – коротко сообщила отцу Лиза.
Кречет, подумав, ответил:
– Я сейчас очень занят, у меня несколько чрезвычайно важных потенциальных покупателей из Штатов. Я ведь знаю, на тебя можно положиться. Так что займись похоронами. Я вернусь послезавтра.
Только много позже Лиза поняла – отец никогда не любил по-настоящему ни маму, ни ее саму. Иначе разве он поручил бы шестнадцатилетней дочери подготавливать траурную церемонию!
В ту субботу, когда на одном из бертранских кладбищ хоронили Светлану Кречет, моросил дождь и дул пронзительный ветер. Отец обещал прибыть к одиннадцати, но его не было ни в половине двенадцатого, ни в двенадцать. Лиза, заметив смущение на лице православного священника, прибывшего из Парижа, разрешила начать отпевание.
Леон Кречет заявился в тот момент, когда рабочие осторожно спустили гроб в могилу. Отец был в сопровождении своей свиты и держал под руку ту же рыжеволосую девицу, с которой занимался сексом в ателье в день смерти Светланы. Постояв на краю могилы, он вытащил из кармана длиннополого черного пальто примятую белую розу и бросил ее на крышку гроба.
– А теперь поминки! – раздался голос кого-то из его прихлебателей. – Мэтр, для нас заказан кабинет в «Крылатом льве», самом эксклюзивном ресторане Бертрана!
Девица захлопала в ладоши и завопила:
– Ах, «Крылатый лев», я там еще ни разу не была! А правда, что там регулярно бывают Элизабет Тейлор и Ричард Бартон? Лео, малыш, поедем-ка быстрее, а то я уже замерзла на чертовом ветру!
