Всеволод Иванов - Бронепоезд No 14,69

Перейдя подвесный мост, Вершинин спросил:

-- Привал, что ли?

Мужики остановились, закурили.

Привал решили не делать. Пройти Давью деревню, а там в сопки близко и ночью можно отдыхать в сопках.

У поскотины*5 Давьей деревни босоногий мужик с головой, перевязанной тряпицей, подогнал охлябью игренюю лошадь и сказал:

-- Битва у нас тут была, Никита Егорыч.

-- С кем битва-то?

-- В поселке. Японец с нашими дрался. Дивно народу положено. Японец-то ушел -- отбили, а, чаем, придет завтра. Ну, вот мы барахлишко-то свое складывам, да в сопки с вами думам.

-- Кто наши-то?

-- Не знаю, парень. Не нашей волости должно. Хрисьяне тоже. Пулеметы у них, хорошие пулеметы. Так и строгат. Из сопок тоже.

-- Увидимся!

*1 Подножие яра -- крутой скалистый берег.

*2 Камни, преграждающие течение потока.

*3 Главная сила струи потока.

*4 Сильнейшие струи матеры.

*5 Ограда вокруг деревни, в которой пасется скот.

На широкой поселковой улице валялись трупы людей, скота и телег.

Японец, проткнутый штыком в горло, лежал на русском. У русского вытек на щеку длинный синий глаз. На гимнастерке, залитой кровью, ползали мухи.

Четыре японца лежали у заплота ниц лицом, точно стыдясь. Затылки у них были раздроблены. Куски кожи с жесткими черными волосами прилипли на спины опрятных мундирчиков, а желтые гетры были тщательно начищены, точно японцы сбирались гулять по владивостокским улицам.

-- Зарыть бы их, -- сказал Окорок, -- срамота.

Жители складывали пожитки в телеги. Мальчишки выгоняли скот. Лица у всех были такие же, как и всегда -- спокойно деловитые.

Только от двора ко двору среди трупов кольцами кружилась сошедшая с ума беленькая собачонка.

Подошел к партизанам старик с лицом, похожим на вытершуюся серую овчину. Где выпали клоки шерсти, там краснела кожа щек и лба.

-- Воюете? -- спросил он плаксивым голосом у Вершинина.

-- Приходится, дедушка.

-- И то смотрю -- тошнота с народом. Николды такой никудышной войны не было. Се царь скликал, а теперь, -- на чемер тебя дери, сами промеж себя дерутся.

-- Все равно, что ехали-ехали, дедушка, а телега-то -- трах! Оказыватся, сгнила давно, нову приходится делать.

-- А?

Старик наклонил голову к земле и, словно прислушиваясь к шуму под ногами, повторял:

-- Не пойму я... А?..

-- Телега, мол, изломалась!

Старик, будто стряхивая с рук воду, отошел бормоча:

-- Ну, ну... каки нонче телеги. Антихрист родился, хороших телег не жди.

Вершинин потер ноющую поясницу и огляделся.

Собачонка не переставала визжать.

Один из партизан снял карабин и выстрелил. Собачонка свернулась клубком, потом вытянулась всем телом, точно просыпаясь и потягиваясь. Издохла.

IV.

Мужик с перевязанной головой опять ускакал, но через несколько минут бешено выгнал обратно из переулка свою игренюю лошадь.

Тело его влипло в плоскую лошадиную спину, лицо танцовало, тряслись кулаки и радостно орала глотка:

-- Мериканца пымали, братцы-ы!..

Окорок закричал:

-- Ого-го-го!..

Трое мужиков с винтовками показались в переулке.

Посреди их шел, слегка прихрамывая, одетый в летнюю фланелевую форму американский солдат.

Лицо у него было бритое, молодое. Испуганно дрожали его открытые губы и на правой щеке, у скулы, прыгал мускул.

Длинноногий седой мужик, сопровождавший американца, спросил:

-- Кто у вас старшой?

-- По какому делу? -- отозвался Вершинин.

-- Он старшой-то, он, -- закричал Окорок. -- Никита Егорыч Вершинин. А ты рассказывай, как пымали-то!

Мужик сплюнул и, похлопывая американского солдата по плечу так, точно тот сам явился, стал рассказывать со стариковской охотливостью.

-- Привел его к тебе, Никита Егорыч. Вознесенской мы волости. Отряд-от наш за японцем пошел далеко-о.

-- А деревень-то каких?

-- Селом мы воюем. Пенино село слышал, может?

-- Пожгли его, бают.

-- Сволочь народ. Как есть все село, паря-батюшка, попалили, вот и ушли в сопки.

Партизаны собрались вокруг, заговорили:

-- Одну муку принимам. Понятно.

Седой мужик продолжал:

-- Ехали они двое, мериканцы-то. На трашпанке в жестянках молоко везли. Дурной народ, воевать приехали, а молоко жрут с щиколадом. Одного-то мы сняли, а этот руки задрал. Ну, и повели. Хотели старости отдать, а тут ишь -- целая компания.

Американец стоял, выпрямившись, по-солдатски, и как с судьи не спускал глаз с Вершинина.

Мужики сгрудились.

На американца запахло табаком и крепким мужицким хлебом.

От плотно сбившихся тел шла мутившая голову теплота и подымалась с ног до головы сухая, знобящая злость.

Мужики загалдели.

-- Чего-то?

-- Пристрелить его, стерву.

-- Крой его!

-- Кончать!..

-- И никаких!

Американский солдат слегка сгорбился и боязливо втянул голову в плечи, и от этого движения еще сильнее захлестнула тело злоба.

-- Жгут, сволочи!

-- Распоряжаются!!

-- Будто у себя!..

-- Ишь забрались...

-- Просили их!..

Кто-то пронзительно завизжал:

-- Бе ей!!.

В это время Пентефлий Знобов, работавший раньше на владивостокских доках, залез на телегу и, точно указывая на потерянное, закричал:

-- Обо-ждь!..

И добавил:

-- Товарищи!..

Партизаны посмотрели на его лохматые, как лисий хвост, усы, на растегнувшуюся прореху штанов, и замолчали:

-- Убить завсегда можно. Очень просто. Дешевое дело убить. Вон их сколь на улице-то наваляли. А по-моему, товарищи, -распропагандировать его -- и пустить. Пущай большецкую правду понюхат. А я так полагаю...

Вдруг мужики густо, как пшено из мешка, высыпали, хохот:

-- Хо-хо-ха!..

-- Хе-е-е!..

-- Хо-о!..

-- Прореху-то застегни, чорт!

-- Валяй, Пентя, запузыривай...

-- Втемяшь ему!

-- Чать тоже человек!..

-- На камне и то выдолбить можно.

-- Лупи!..

Крепкотелая Авдотья Сещенкова, подобрав палевые юбки, наклонилась, толкнула американца плечом:

-- Ты вникай, дурень, тебе же добра хочут!

Американский солдат оглядывал волосатые красно-бронзовые лица мужиков, расстегнутую прореху штанов Знобова, слушал непонятный говор и вежливо мял в улыбке бритое лицо.

Мужики возбужденно ходили вокруг него, передвигая его в толпе, как лист по воде; громко, как глухому, кричали, жали руки.

Американец, часто мигая, как от дыма, поднимал кверху голову, улыбался и ничего не понимал.

Окорок закричал американцу во весь голос:

-- Ты им там разъясни подробно. Не хорошо, мол.

-- Зачем нам мешать!

-- Против свово брата заставляют итти!

Вершинин степенно сказал:

-- Люди все хорошие, должны понять. Такие ж хрестьяне, как и мы, скажем, пашете и все такое. Японец -- он што, рис жрет, для него по-другому говорить надо.

Знобов тяжело затоптался перед американцем и, приглаживая усы, сказал:

-- Мы разбоем не занимамся, мы порядок наводим! У вас, поди, этого не знают за морем-то; далеко; да и опять и душа-то у тебе чужой земли...

Голоса повышались, густели.

Американец беспомощно оглянулся и проговорил:

-- I dont understand!

Мужики в-раз смолкли.

Васька Окорок сказал:

-- Не вникат! По русски-то не знат, бедность.

Мужики медленно и, словно виновато, отошли от американца.

Вершинин почувствовал смущенье.

-- Отправить его в обоз, что тут с ним чертомелиться? -сказал он Знобову.

Знобов не соглашался, упорно твердя:

-- Он поймет... тут только надо... он поймет!..

Знобов думал.

Американец, все припадая на ногу, слегка покачиваясь, стоял и чуть заметно, как ветерок стога сена, ворошила его лицо тоска.

Син-Бин-У лег на землю подле американца; закрыв ладонью глаза, тянул пронзительную китайскую песню.

-- Мука-мученическая, -- сказал тоскливо Вершинин.

Васька Окорок нехотя предложил:

-- Рази книжку каку?

Найденные книжки были все русские.

-- Только на раскурку и годны, -- сказал Знобов, кабы с картинками.

Авдотья пошла вперед, к возам, стоявшим у поскотины, долго рылась в сундуках и, наконец принесла истрепанный с оборванными углами учебник закона божия для сельских школ.

-- Може по закону? -- спросила она.

Знобов открыл книжку и сказал недоумевающе:

-- Картинки-то божественны. Нам его не перекрещивать. Не попы.

-- А ты попробуй, -- предложил Васька.

-- Как его. Не поймет, поди?

-- Может поймет. Валяй!

Знобов подозвал американца:

-- Эй, товарищ, иди-ка сюда!

Американец подошел.

Мужики опять собрались, опять задышали хлебом, табаком.

-- Ленин! -- сказал громко и твердо Знобов как-то нечаянно, словно оступясь, улыбнулся.

Американец вздрогнул всем телом, блеснул глазами и радостно ответил:

-- There's a chap!

Знобов стукнул себя кулаком в грудь, и похлопывая ладонью мужиков по плечам и спинам, почему-то ломанным языком прокричал:

-- Советска республика!

Американец протянул руки к мужикам, щеки у него запрыгали и он возбужденно закричал: