Чингиз Абдуллаев - Жребий Рубикона
– Это я уже понял. Но вы говорили, что у вас есть доказательства, – терпеливо напомнил Дронго.
– Есть, – уверенно кивнула Раиса Тихоновна. – Дело в том, что мой брат неожиданно почувствовал себя плохо в кабинете, примерно в пять часов вечера. И уже через несколько минут, когда приехала «Скорая помощь», он был без сознания. Все случилось внезапно. При этом утром, именно в тот день, мы с ним разговаривали. Не скрою, он был в плохом настроении, сказал, что у него появились проблемы на работе. Но твердо обещал вечером заехать ко мне домой. А в половине шестого его уже не стало.
– Но вы говорили об убийстве, – снова напомнил Дронго.
– Да. Именно убийство. Дело в том, что я разговаривала с его секретарем. Офелия Никагосян. Молодая женщина, которая работала с моим братом последние полтора года. И она с абсолютной уверенностью вспомнила, что последним, кто заходил в кабинет моего брата, была его молодая супруга. Теперь вы понимаете? Она ушла, и буквально через несколько минут он почувствовал себя плохо и потерял сознание.
– Возможно, они поссорились и ему стало плохо, – предположил Вейдеманис.
– Нет, – убежденно ответила Раиса Тихоновна, – он даже вышел из своего кабинета и проводил супругу до лифта. А потом вернулся к себе в кабинет. А через несколько минут позвонил Офелии, сообщил, что чувствует себя плохо, и попросил принести ему валидол. Когда она через минуту внесла лекарство, он уже лежал на полу.
– И только на этом основании вы считаете, что произошло убийство? – спросил Дронго.
– Я в этом убеждена. – Раиса Тихоновна поправила прическу, достала носовой платок. Но подумав, положила его обратно в сумочку. Дронго обратил внимание на ее сумочку. Она была от известной французской фирмы.
– Вы замужем? – неожиданно спросил он.
Женщина удивленно взглянула на него.
– Какое это имеет отношение к убийству моего брата? – изумленно спросила Раиса Тихоновна. – Или вы считаете, что у меня есть какие-то комплексы по отношению к семейным ценностям?
– Нет, я обратил внимание на вашу сумочку, – пояснил Дронго. – Такие сумки стоят около двух тысяч долларов. На руках у вас изящные часики с мелкими бриллиантами, которые стоят не меньше десяти. А когда вы доставали носовой платок из сумочки, там мелькнула синяя крышка известного крема, который в самой Англии стоит не меньше пятидесяти фунтов. Такие покупки позволяют себе не самые бедные женщины.
– А разве я пришла к вам поплакаться о своем финансовом положении? Или вы считаете, что я не хотела отдавать наследство моего брата его второй супруге именно потому, что нуждалась в его деньгах? – Было заметно, как она нервничает. У нее даже покраснели щеки.
– Успокойтесь, – посоветовал Дронго, – именно поэтому я и уточнил. Вы состоятельная женщина, которая не смогла бы обеспечить себе подобную жизнь зарплатой даже профессора и доктора филологических наук. У вас на пальце обручальное кольцо. Оно выглядит скромно. А вот другое кольцо очень дорогое. Это «Де Бирс», если я не ошибаюсь…
– Не ошибаетесь. – Она улыбнулась, впервые за время разговора.
– И судя по всему, это подарок вашего супруга, – предположил Дронго.
– Да. На нашу серебряную свадьбу. Он тогда подарил мне это кольцо, – сообщила Раиса Тихоновна.
– Прекрасно. Это то, что мне нужно было услышать. Обычно в подобных случаях недовольные родственники подают в суд и не признают прав наследников именно в силу своих личных претензий на имущество своего родственника. Но у вас нет личных мотивов, и я понимаю, как вы переживаете из-за смерти своего брата.
– Конечно, нет. Я не претендую ни на одну копейку его денег. Хотя в его прежней квартире были картины, купленные еще нашим отцом. Но бог с ними. Самое неприятное, если они достанутся человеку, возможно, причастному к смерти моего брата. Мне даже страшно подумать об этом. Что касается моего имущественного положения, то вы, разумеется, правы. На мою зарплату доктора наук можно покупать только пустую пудреницу от этих фирм и никак не такую сумочку. Дело в том, что мой супруг работает вице-президентом крупной компании и владеет пакетом акций некоторых других компаний. Конечно, мы не нуждаемся в деньгах моего брата. Но мною движет чувство справедливости. И еще самое главное: я любила своего брата.
– Почему не настояли на вскрытии?
– В тот момент было просто неудобно. Я же вам объяснила, что все произошло быстро. И похороны состоялись через два дня. А сестра его супруги работает в поликлинике, где выдавали справку о смерти. Разве вы не знаете, что многие родственники умерших не хотят, чтобы потрошили тела их близких? Я тогда и подумать не могла о чем-то криминальном. Но когда я встретилась с Офелией и узнала, что последним визитером у моего брата была его жена, я начала подозревать эту особу в злом умысле. И не забывайте, как неприлично она поступила, почти сразу уехав гулять куда-то в Европу. Такая безутешная и веселая вдова, – с раздражением добавила Раиса Тихоновна.
– Когда есть подозрения, нужно обращаться в прокуратуру и требовать эксгумации тела, – пояснил Дронго, – экспертиза может все точно выяснить.
– Не может, – печально произнесла гостья, – в том то все и дело, что не может. Супруга моего брата кремировала его тело. Якобы он сам просил ее об этом, хотя я никогда не слышала подобных глупостей. И сейчас нет никаких доказательств его убийства. Кстати, это тоже навело меня на очень нехорошие мысли… – Она помолчала и неожиданно сказала: – Я прекрасно понимаю, что выгляжу несколько нелепо. Такая экзальтированная дамочка, которая упрекает молодую родственницу в убийстве своего брата. Не скрою, мне она не нравилась с самого начала. Интересно, что он усыновил ее сына от первого брака, а она даже не подумала удочерить его родную дочь. Хотя понятно, что она и не могла претендовать на подобное материнство. У них всего несколько лет разницы. Мой брат любил молодых и красивых женщин, тем более таких ярких блондинок европейского типа. Она ведь литовка по отцу и караимка по матери.
– Как ее зовут?
– Далвида Моркунас. Сейчас соответственно Далвида Долгоносова. Можете себе представить, что ее супруг до сих пор работает в том самом институте. Калестинас Моркунас. Я все время думаю о том, как они встречались с моим братом и о чем могли разговаривать. Мне тяжело об этом вспоминать.
– А Моркунас не был в тот день на приеме у вашего брата? – спросил Эдгар.
– Да. Он заходил к нему вместе со своим научным руководителем. Я об этом тоже подумала и навела справки. У них в институте пропускная система, и никто не может войти и выйти просто так. Калестинас был весь день в институте, но находился в лаборатории со всеми сотрудниками.
– Иногда убийцы сознательно готовят себе алиби, чтобы избежать подозрений, – пояснил Дронго, – но это можно проверить. Кто сейчас работает директором института?
– Ростом Нугзарович Окрошидзе, – ответила гостья, – очень перспективный и знающий профессор, доктор наук. Он был заместителем директора и сейчас исполняет его обязанности. Относительно молодой, ему только недавно исполнилось сорок лет. Не женат, развелся несколько лет назад, прекрасно воспитанный, умница, эрудит. Работал несколько лет в Германии. Хорошо знает немецкий и английский.
– Он сидит в кабинете вашего брата?
– Не знаю. Наверно. Он был заместителем по науке. Может быть, я не уточняла. Там есть еще другой заместитель, по хозяйственным вопросам. Вилен Захарович Балакин. Он еще более молод. Лет тридцать пять, не больше. Мой брат считал его своим воспитанником. Балакин не ученый, он раньше работал помощником директора института. А потом мой брат специально для него ввел должность заместителя директора по хозяйственным вопросам. Балакин изумительный человек. Добрый, отзывчивый, всегда готовый прийти на помощь. Там вообще прекрасный коллектив. Они все были на похоронах моего брата. Нужно было видеть, как переживали сотрудницы института, как они плакали. Николая Тихоновича любили все. Его нельзя было не любить.
– Окрошидзе был на похоронах?
– И даже выступал. Там был такой запоминающийся митинг. Можете не поверить, но на похороны пришел и Калестинас, первый супруг Далвиды.
– Он подходил к своей бывшей жене?
– Не помню. Не знаю. Кажется, нет. Я была в таком состоянии. Все время плакала. Мне казалось, что мой младший брат будет жить вечно. Наш отец жил до восьмидесяти лет. Мама тоже умерла, когда ей было восемьдесят два. Я никогда не могла даже представить себе, что буду на его похоронах. – Женщина тяжело вздохнула. – Я только помню, что меня поддерживали его дочь и секретарь. Такая отзывчивая молодая женщина.
– Как долго она работала с Николаем Тихоновичем?
– Офелия работала с ним уже полтора года.
– Сколько ей лет?
– Тридцать или тридцать пять. Где-то в этом районе.
– И где она работала раньше?
