Потерянная рукопись Глинки - Людмила Львовна Горелик
Марья Петровна была осуждена на «вечное безбрачие» (она, бедная, его так боялась!), а также на длительную – семилетнюю – церковную епитимью. Эта расчетливая и в то же время романтичная женщина ничего не поняла из данного ей судьбой опыта. Она выходила за обеспеченного помещика, преуспевающего придворного композитора и думала блистать в салонах. А получила эгоцентричного гения, чей внутренний мир был недоступен ее мелкотравчатому разуму. Сумев выстоять в этой первой жизненной передряге и даже сделав следующий удачный шаг – покорив богача-корнета, она и этой удачей не воспользовалась. Ей нужно было непременно все и сразу, она мечтала властвовать. И получила, как и следовало ожидать, разбитое корыто.
Судьба Васильчикова была горше всех. Его сослали в Вятский армейский полк, где он через несколько месяцев умер, не достигнув и тридцати лет. Он оставил по завещанию значительную сумму Марье Петровне. По-видимому, его чувства к ней были искренними.
Глава 18. Железная леди Юля
«Бедный котик! – думала Леля, торопливо спускаясь по лестнице. – Бедный Сэнсэй! Бегаю целый день, а он один голодный сидит. Но хорошо, что к Славику зашла… Вот как просто ларчик открывался! Этот растяпа всего лишь ноты потерял, а мы с Петровичем чего только не напридумывали».
Тут она споткнулась и едва не упала, вовремя, однако, за перила ухватилась. Лестницы у них в доме крутые, осторожнее надо.
Проходя по площадке третьего этажа, Шварц покосилась на Дашину дверь: квартира еще опечатана, бумажка болтается. А уже надо думать о похоронах. Когда ж Юля приедет? Как бы не пришлось хоронить без нее.
Выходя из подъезда, Леля едва не толкнула какую-то даму: та стояла прямо под дверью, роясь в сумочке – искала ключ.
– Ой, извините, пожалуйста! – Леля придержала женщину за плечо, чтобы та не упала.
– Ничего-ничего, я сама виновата… – Дама подняла голову.
– Юля!
– Тетя Леля! – узнала и она.
Женщины обнялись.
– Вы от Даши идете? – спросила Юля, быстро отстраняясь. – Как она? Извините, я сейчас спешу, я вам позвоню попозже – встретимся еще!
– Юлечка, подожди, не спеши. – Шварц стала так, чтобы загородить ей проход к подъезду, и взялась за ручку дорожной сумки на колесиках. – Подожди! Там Даши нет все равно! – вдруг выпалила она.
– А в какой она больнице? – спросила Юля настороженно. Взгляд ее изменился, лицо стало очень строгим. «Она всегда была умная девочка, – вспомнила Шварц. – Всегда соображала быстро». Юлю она знала с детства, готовила ее по английскому для поступления в вуз.
– В больнице… – повторила Шварц. – Можно и так сказать. Пойдем, девочка, ко мне. К Даше сейчас все равно не пустят. Пойдем поговорим.
– Спасибо, тетя Леля. Я бы хотела домой для начала. Мне умыться с дороги надо. Я вам позвоню.
– Юлечка, там опечатано. Ты сегодня туда не попадешь, – призналась Леля. И быстро добавила: – Полиция подозревает, что было покушение на Дашу, поэтому опечатали.
– Покушение?! – лицо Юли стало совсем каменным.
– Да, к сожалению. Пойдем поговорим, пообедаем у меня. Я тебе все расскажу. – И Леля сильной рукой сжала Юлину ладонь и потащила и женщину, и сумку на колесиках к своему подъезду. Юля почти сразу перестала сопротивляться, только сумку свою у Лели забрала.
Пока шли, Леля болтала без умолку – отвлекала внимание.
– У меня борщ есть и котлеты, но все вчерашнее, правда. Ты проголодалась, наверно, с дороги? Примешь душ, и пообедаем.
Пока гостья была в ванной, Леля разогрела борщ, включила чайник. Кроме чая заварила успокоительный сбор с мятой и пустырником и, подумав, нашла в шкафчике валерьянку.
– Не надо, тетя Леля! – сказала Юля, входя в кухню. – Уберите валерьянку, а то кот волноваться начал. Я все поняла. Когда вы по телефону звонили, уже тогда почувствовала, но пыталась себя успокоить. А сегодня взглянула на ваше лицо возле подъезда – и поняла окончательно. Не надо ни валерьянки, ни пустырника – у меня посильнее есть средство, третий день уже принимаю, тем держусь. – И она достала из сумочки какие-то таблетки. – Китайские. Хорошо успокаивают, даже спала ночью. Возьмите тоже, тетя Леля, – на вас лица нет. А потом будем борщ есть и чай пить. И вы мне все расскажете.
– Сейчас… сейчас, только кота накормлю. – Шварц отвернулась, чтобы скрыть налившиеся слезами глаза. – Давай таблетку!
Сидели до полуночи. Юля Елене Семеновне все больше нравилась. Она помнила ее подростком, а в зрелые годы они встречались редко. Шварц знала, что жизнь у Нинкиной дочки не слишком легкая: с мужем развелась, когда Даше было три года. Он женился на латиноамериканке, которую встретил, будучи аспирантом в Москве (из-за этой любви и развелись). Живет он где-то в Аргентине, с первой семьей связи почти не поддерживает. Юля несколько лет назад уехала на Сахалин – заработать денег на собственную квартиру (с матерью они часто ссорились, Нина была авторитарная). Уже и Нины нет на свете, а она не вернется никак, привыкла там.
Сейчас Шварц приглядывалась к ней с интересом. Из живой сообразительной девочки выросла уверенная в себе и, видимо, довольно жесткая женщина. Юля не ахала, не жаловалась, не плакала (ну, тут, может, таблетки помогли…). Версию с наркотиками она отмела сразу («Этого не может быть, я Дашу знаю, мы каждый день разговаривали подолгу – и через вотсап, и по скайпу. Она не станет принимать наркотики ни за что»). Не поверила и в то, что дочь вздумала лечиться клофелином («Даша не дура и не легкомысленная. Лекарство абы какое она пить не станет. Только по назначению врача, да еще и в интернете сама посмотрит… и со мной бы посоветовалась»). Третьим вариантом было убийство – умышленное или случайное. Но кто? Кто мог дать Даше клофелин, растворить таблетку в чае или в другом напитке, так чтобы девушка ее приняла?
– Я не успокоюсь, пока ни найду этого человека, – сказала Юля. – Я отсюда не уеду, пока не посмотрю ему в глаза. Конечно, я надеюсь, что полиция будет работать активно… Но я и сама сделаю все возможное.
– Да, – согласилась Леля. – Я тоже в этом направлении уже думаю. На полицию надейся,
