Барбара Фришмут - Пора созревания
Наблюдая за дождем, полившим безо всякого предупреждения, я перебирала в памяти все, что знаю о неком еретическом учении. Его адепты отвергали фамоту на том же основании, что и кельтские друиды: устное слово — живое — безопасно, а письменное — мертвое — служит порабощению, ибо удерживает во времени услышанное и сказанное.
Впрочем, кельтские мудрецы двадцать лет тайком нарушали обет и учили дворян писать и читать, зато бекташи никогда не раскрывались и уносили свои секретные знания на тот свет.
И кельты, и анатолийские еретики обходились без храмов. И те и другие полагали, что есть два вида времени — преходящее (конечное) и циклируюшее (вечное), так же как бытия. И те и другие считали, что в человеке наряду с обыденным присутствует сверхъестественное, что божество способно воплотиться в любую сущность.
Вероятно, можно продолжить ряд совпадений, а потом — при необходимости — найти не меньше различий.
Подведем итог. Вендлгард-друидка была неполным подобием Вендлгард-бенедиктинки. В XII и XIII веках в европейских монастырях любили играть с числовыми значениями слов. Из-за этой игры погиб Незими. Ну и что? Ответа у меня не было.
Я убрала книги на полку: еще пригодятся. Не раз бывало: стоит какая-нибудь годами, и вдруг пробивает ее час. Как мечты имеют свойство порой сбываться, так и бесполезные сейчас книги рано или поздно будут прочитаны.
Я набрала номер Унумганга. Я находилась на грани нервного срыва, в таком состоянии мне мог помочь только конструктивный спор со знающим человеком. К моему удивлению, трубку взяла Лизль. Впрочем, поразмыслив, я пришла к выводу, что ничего удивительного нет. Вчера профессор должен был привезти ее из санатория.
Лизль сказала, что больше не выдержала. Курортная жизнь хороша только несколько дней. Ей не удалось уговорить мужа отдохнуть в санатории…
— Знаю, — сказала я, — там же нельзя курить.
Он просто доставил ее домой. Состояние коленных суставов теперь значительно улучшилось.
Мы условились, что я загляну к ней после обеда, она очень соскучилась по близким и дорогим лицам и хотела бы чуть-чуть посплетничать. От мужа в этом плане никакого толку. В первую очередь ее, конечно, интересует, что произошло в нашей деревне, пока она отсутствовала.
Дождь не прекращался, но стал мягким, нежным, почти весенним. Мне давно следовало приготовить сад к зиме, однако дни стояли солнечные, и у меня рука не поднималась тревожить все еще цветущие растения и накрывать хворостом теплолюбивые. Хотя перед завтраком я долго проветривала дом, грибной запах остался. Кстати, после нынешнего дождика, пожалуй, пойдут грибы.
Соседка забыла поднос из-под пирога. Я вычистила его до блеска, напялила шляпу и отправилась в гости, спрятав отполированный «блин» под дождевик.
Соседка, сидя под выступом крыши, обрабатывала кусок огромного пня, который мы притащили с ней в прошлом году из леса. Я молча ждала, когда она сделает перерыв: все равно за шумом шлифовальной машины она меня не услышала бы. И дождалась. Заметив меня, соседка сняла защитные очки и вытряхнула опилки из волос. Я отдала ей поднос.
Оказывается, она тоже подумала о грибах. Ну, конечно, о чем еще можно думать при таких погодных условиях! Я предложила отправиться в лес вечером. До завтрашнего утра могло найтись слишком много охотников до грибов среди местного зверья. Да и вообще, чем меньше гриб, тем он крепче и вкуснее.
Поскольку я не слишком хорошо помнила, как прошлой ночью добралась до постели, я аккуратно перевела разговор на милую вечеринку: может, соседка восполнит пробел в информации? Меня постигло разочарование. С острого языка соседки сорвалась одна-единственная фраза:
— Эта Августа прилично заложила за воротник. Любопытно, как они обе попали в гостиницу.
— Головокружение от успеха, что поделаешь! — обрадовалась я. Похоже, никто не заметил моего состояния.
У соседки в термосе был заварен кофе, она угостила меня чашечкой. Мы присели на только что отшлифованный объект.
— Как давно ты знакома с ними?
— Августа писала однажды о моей книге. И она, и Пат изучают женскую литературу. Перед тем как нагрянуть, они по факсу попросили у меня разрешения взять интервью. Их интересует процесс созревания.
— И что они понимают под этим?
— Ну, время от возникновения первой фантазии до момента, когда можно садиться за письменный стол.
— Гм. Ты говорила, Пат — профессорша и живет в Америке.
Я кивнула. Малиновка села на ручку термоса, и помет через секунду шлепнулся на блестящую поверхность подноса.
— А эта Августа, что она собой представляет?
— Собирается открыть кафедру по изучению феминистских течений где-то в Германии.
— Но ты не сказала, что они обе германистки.
— Одна — исключено, другая — может быть.
— И они вместе приехали в отпуск?
— По-видимому.
— Странно.
— Почему? Может, они вместе работают над чем-то.
— Понятно. — Соседка отставила чашку с кофе и надела защитные очки.
Руфус рысью проскочил в калитку. Деде Султан наблюдал за псом с углового столба забора. Их разделяла живая изгородь. Деде Султан сидел, не шевелясь, словно был изваян из терракота. Руфус почувствовал его присутствие, даже увидел, но ничего поделать не мог: похоже, знал из опыта, что такое шипы розы.
И все же кот его раздражал. Он припал на передние лапы, загавкал, завыл, словно ожидая реакции на свое жеманство. Деде Султан, весь из себя независимый, продолжал молча сверлить пса узкими желтыми глазами. Дождь скатывался по рыжей шерсти, лишь в некоторых местах она намокла, и образовались темные пятна.
Пес уже визжал от пренебрежения. Услышав, что я подхожу к дому, он аж подпрыгнул на всех четырех лапах и, благодарный за своевременное появление, с небывалым темпераментом приветствовал меня. Наверное, он в одиночестве слонялся по деревне. Я не заметила поблизости ни пастора, ни венского журналиста. Я успокоила пса и выпроводила за калитку, иди, мол, домой. Руфус направился было в указанном направлении, но тут Деде Султан совершил ошибку. Кот покинул неприступную вышку и, мурлыча, прыгнул мне под ноги. Котик достаточно долго ждал меня и хотел скорее попасть в тепло.
Пес внезапно повернул назад. Надо полагать, из соображений престижа. Преграда между ним и котом теперь отсутствовала. Бежать Деде Султану было некуда. Схватка казалась неминуемой. Я криком одернула врагов:
— Руфус! Деде Султан!
Но опоздала. Через мгновение нос песика, взвывшего от боли, закровоточил, а кошачья шерсть лишилась довольно внушительной составляющей части.
— Пошел вон, Руфус! Ну же, быстро.
На сей раз пес удалился окончательно.
— А ты слезай и марш в дом!
Кот медленно сполз с крыши, откуда обозревал поле недавней битвы, и юркнул в дверь. Нельзя сказать, чтобы потеря некоторого количества роскошных рыжих волос его взволновала.
— Она спит. — Унумганг встретил меня на пороге, чтобы я не звонила в дверь. — Наконец-то она уснула. Столько месяцев жаловалась на бессонницу! Поймите меня правильно, будить ее сейчас выше моих сил.
Как заговорщики, мы прокрались в маленькую курительную комнату. На самом деле, это была одна из двух застекленных веранд, здесь можно было беспрепятственно дымить, воздух в остальных помещениях оставался чистым.
Опасаясь ненароком потревожить чуткий сон фрау Лизль, мы решили ограничиться травяным ликером «Уникум». Зеленая бутылочка, а заодно и водочные рюмки нашлись в курительной комнате.
— Ну-с, как наши дела? — Унумганг передал мне рюмку, наполненную темной жидкостью.
Я вздохнула и подумала о книгах, которые утром водрузила на полку.
— Не считая византийской касательной, за которую можно уцепиться, и отзвуков женской независимости в европейских монастырях раннего Средневековья, о которых нужно поподробнее узнать, наиболее ощутимо дает о себе знать так называемый кельтский след.
Унумганг искусно стряхнул длинный столбик истлевшей сигареты в большую пепельницу и строго спросил:
— Что вы понимаете под кельтским следом?
— То, что нам удалось выяснить, проштудировав некоторые исторические хроники, этимологические и археологические труды, а также изучив местную топографию и проведя сравнительный анализ языкового материала, не говоря уже о фольклористических исследованиях.
Я заранее подготовила наукообразные ответы, чтобы в дальнейшем избавиться от подбора профессиональных терминов.
— Короче, разные предположения, — съязвил профессор. — Позвольте вам доложить, если вы не в курсе. Чем неопределеннее знания о народе, тем больше они смахивают на метафоры.
Пытаясь сообразить, куда он клонит со своим сарказмом, я ушла в глухую защиту:
— Это потрясающе — что некоторые исследователи обнаружили в топонимике нашего региона. Оказывается, мы окружены не абстрактными географическими названиями, а именами, говорящими о людях, живших в далеком прошлом. В результате многие местные обычаи предстают в совершенно новом свете, легенды превращаются в факты.
