Вадим Россик - Тёмный Человек
– Я не могу идти! Меня кто-то держит за ногу!
Мельхиор застыл на месте, парализованный ужасом, звучащим в голосе девочки. Мартиниус стремительно обернулся к племяннице. Барабара судорожно дергала ногой, не в силах сделать следующий шаг. Она в отчаянии протянула к нотариусу руки.
– Дядя спаси меня! Я не хочу в трясину!
Мартиниус схватил Барабару за руки и изо всех сил потянул к себе. Тщетно! Какая-то могучая сила приковала к месту рыдающую девочку.
– Я не хочу умирать! Миленькие сестры, отпустите меня! – умоляла Барабара, упав на колени.
Положение спас ротмистр. Он решительно оттолкнул растерявшегося нотариуса в сторону, подскочил к девочке и молниеносным ударом сабли рассек гибкую плеть какого-то болотного растения, обвившуюся вокруг щиколотки Барабары.
– Успокойся милая, – ласково произнес Мартиниус, обнимая, дрожащую от пережитого волнения, девочку. – Это всего лишь безобидная болотная трава. Она намоталась на твою ногу и напугала тебя.
– Не реви, маленькая дева! Никаких утопленниц здесь нет! – неуклюже погладил Барабару по голове Гильбоа. – Гусар никому не позволит обидеть ребенка! Клянусь своей саблей!
Мельхиор, присев, принялся освобождать ногу девочки от остатков растения. Мало помалу Барабара перестала плакать. Она вытерла дядиным платком мокрое от слез лицо и подняла с настила Харизму. Все, можно было продолжать путь.
К счастью, последнюю четверть мили спутники прошли без приключений. Через несколько минут, они, наконец, оказались на другом берегу болота. Страшная топь Семи Сестер осталась позади. От гати в глубину сумрачного леса вела узкая тропинка. Следуя по этой тропинке все четверо (если считать и Харизму, то, конечно, пятеро) вступили в таинственный мир Старого Вилемова Двора.
Здешний лес был настоящей глухоманью. Никаких следов человека, кроме едва заметной тропинки, петляющей между стволов упавших сосен. Буреломы, густые колючие кусты, низко нависшие над тропинкой ветви, делали путь почти непроходимым. Ротмистр, шедший первым, обнажил оружие и время от времени рубил особо нахальные ветки, расчищая дорогу. Барабара теперь старалась держаться поближе к храброму гусару. Иногда она даже наступала ему на пятки. Гильбоа сердито оглядывался на неловкую девочку, недовольно фыркал в большие усы, но ничего не говорил.
«Сам пообещал защищать ребенка. Никто за язык не тянул!» – ехидно подумал Мельхиор, стараясь не отставать от нотариуса.
Вскоре тропинка вывела отряд в маленькую укромную лощину, всю заросшую высокой травой. Там и сям чернели остатки фундаментов, лежали груды обгоревшего печного кирпича, бросалось в глаза гнилое дерево изгородей.
– Вилемов Двор! – пропыхтел Мартиниус, тяжело дыша. Мельхиор взглянул на патрона. Старик явно устал. Черты его узкого лица обострились еще больше, на спине и подмышками расплывались большие пятна пота, но нотариус по-прежнему цепко держал одной рукой Барабару, а другой – котомку со шкатулкой.
Непрошенные гости медленно и осторожно пошли по бывшей главной улице селения. Справа и слева угадывались остатки дворов. Было тихо. Лишь несколько ворон яростно каркали с окрестных сосен.
– Ну и где нам здесь искать эту столетнюю бабку? Есть какие-нибудь идеи? – недоуменно спросил ротмистр, оглядываясь. – Тут же нет ни одной живой души, двадцать тысяч демонов и кулаки Деуса!
Нотариус развел руками. Мельхиор растеряно молчал.
Вдруг Барабара звонко спросила, указывая на покосившуюся хижину у самого леса:
– А может быть, бабушка Амброзия там живет?
Глава двадцать первая.
В хижине ведьмы
Сконфуженные мужчины последовали за глазастой девчонкой. Вблизи хижина оказалась настоящей лачугой. Маленькое окошко, затянутое бычьим пузырем. Кривая труба над соломенной крышей. Грубая деревянная дверь, оббитая железными полосами. На двери медная ручка в виде птичьей лапы, сжимающей кольцо. Перед дверью постелена чистая тряпочка для обуви. Тряпочка говорила о том, что в хижине кто-то живет.
Мартиниус постучал своим маленьким кулачком в дверь.
– Уважаемая Амброзия, можно войти?
В ответ молчание.
Подождав несколько мгновений, нотариус толкнул дверь. Дверь с протяжным скрипом отворилась. Она оказалась незаперта. Спутники нерешительно вошли в хижину и оказались в маленькой клетушке с большой беленой печью. На печи лежал черный как деготь кот и смотрел на незваных гостей круглыми голубыми глазами. Кроме кота в хижине никого не было. На полу лежали пестрые домотканые половики. Пахло душистыми лесными травами, цветами и чесноком, гирлянды которого были развешены под потолком. В углу стоял облезлый зонт. Повсюду виднелись цветочные горшки с васильками.
– По народному поверью, василек – это символ души человека, – тихо сказал Мартиниус своим спутникам. Больше он ничего сказать не успел. Внезапно начался ад.
Чудовищный, нечеловеческих размеров и очертаний череп высунулся из-за печи и жутко заклацал челюстями. Самый настоящий демон! Мельхиор оцепенел от страха. Его волосы встали дыбом. Барабара привычно завизжала. Гильбоа выхватил саблю и отчаянно крикнул:
– Эх, семи смертям не бывать, а одной не миновать! Ко мне, монстр! Отведай-ка гусарской сабли! Гореть тебе в аду, бездушная тварь!
Кот с оглушительным воплем исчез за печью. Незадачливые визитеры не сговариваясь посмотрели на дверь. Она была закрыта. Положение стало совсем безвыходным.
Посреди всего этого ужаса маленький нотариус неожиданно расхохотался. Его спутники с недоумением уставились на него. Мартиниус вытер платком выступившие от смеха слезы и весело произнес:
– Выходите уважаемая Амброзия. Мы только хотим с вами немного поговорить о прошлом.
Череп перестал клацать большими желтыми зубами и скрылся за печью. В наступившей тишине раздался строгий старческий голосок:
– Ладно-ладно, только пусть ваш воин спрячет саблю.
Мартиниус сделал знак ротмистру. Тот, ничего не понимая, вложил оружие в ножны. Из-за печи вышла маленькая старушонка с хитрым личиком, держа подмышкой страшный череп, а в руках веревочки, с помощью которых она заставляла его двигать челюстями. Старушонка отложила череп с веревочками в сторону и уселась на лавку у стены, болтая ногами в кожаных тапочках.
– Раньше-то народ был чистый, неиспорченный, – сокрушенно сказала она. – Обычно нашим селянам хватало россказней про утонувших девчонок. Да изредка приходилось ночью поорать возле гати в железную трубу. Ну, а самых отчаянных встречал лошадиный череп. Завидев его храбрецы без памяти уносили ноги.
Старушонка мелко захихикала. Как горох просыпала на железный противень. Гильбоа сердито заметил:
– Мы из города.
– Вот и видно, что из города! – в ответ рассердилась старушонка. – Ничего святого в вас не осталось! Никакой веры в чудовищ. Никакого уважения к демонам. Одни хихоньки да хаханьки в голове!
Нотариус устало присел рядом с Амброзией.
– Так это вы, уважаемая, придумали сказку о семи утонувших сестрах и их безумной матери?
Старушонка важно сморщила личико.
– Ну а то!
Из-за печи вышел черный кот. Увидев, что в комнате наступил мир, он потянулся и запрыгнул хозяйке на колени.
– Это Гиацинт, – представила кота Амброзия.
Кот вежливо мяукнул. Гости тоже назвали свои имена.
– Может чаю? – предложила старушонка. – А то прямо и не знаю, что с вами делать!
– Бабушка Амброзия, я кушать хочу! – заныла вдруг Барабара.
Старушонка сорвалась с места и принялась доставать из печи посуду.
– Сейчас, сейчас, золотко! Садитесь все к столу. Уж не обессудьте, чем богата, тем и рада!
Пока удивленные спутники устраивались за столом, на нем появился чугунок со щами, полкраюхи картофельного хлеба и дары леса: соленые грибочки, салат из лесных растений, ягодное варенье, мед. Гиацинту хозяйка налила молока в глиняную плошку.
Мельхиор достал из дорожной сумки узелок с пирожками и кисель.
– От нашего стола, вашему столу, уважаемая Амброзия, – пропищал Мартиниус, разворачивая узелок.
– Щи вчерашние. Но они, когда постоят, только вкуснее становятся, – заметила старушонка, разливая по тарелкам свое варево. – Какой чай пьете? У меня есть пачка «Зеленого света». Для добрых людей берегу. Сама-то я пью настой из репейника.
Щи оказались неожиданно вкусными. Даже вечно капризничающая за столом Барабара умяла полную тарелку. После еды стали пить зеленый чай с вареньем.
Нотариус огляделся вокруг.
– Чисто тут у вас. А в селении говорят: ведьма!
Старушонка обиделась.
– Вы думаете, уважаемый, если ведьма, так под потолком летучие мыши должны висеть, под лавками змеи ползать, а углы паутиной затянуты? Что же в грязи-то жить? Гигиена, она и для ведьм остается гигиеной.
– Зачем же все это: лошадиный череп, страшилки всякие? – спросил Гильбоа.
