Йенс Шпаршу - Маска Лафатера
Весь мир в восемнадцатом столетии путешествует инкогнито. Гёте, например, разъезжает по Италии, именуя себя господином Мюллером или Меллером. А Энслин? Нелепый вопрос: Лафатер, разумеется.
Ах, вот оно что, новый аспект: выходит, он повстречал здесь давно забытую любовь Лафатера. Любопытно! Теперь ему ни при каких обстоятельствах нельзя выдать себя. Положение становится захватывающим!
Я молча шагал в ногу с фрау Буггенхаген и ждал подходящего случая, чтобы сказать ей: «Слушай, извини, я ужасно устал. Думаю, мне скоро пора в отель…»
— Как хорошо вот так просто идти с тобой по городу.
— Да, — ответил я.
— Как тогда.
Все, что женщина впоследствии рассказывает ему, вращается вокруг этого самого «тогда». Последовательность событий в большинстве своем ему неизвестных, очевидно, такова: вначале имело место загадочное «тогда», в котором он, то бишь Лафатер, должно быть, очень много значил для этой дамы. К счастью, с тех пор, судя по всему, уже много воды утекло. Энслин полагает, что речь идет о мимолетной интрижке, тем паче что в Е. находится отделение Библиотеки Великого Герцогства, — сей факт вполне мог служить объяснением одной или несколькими остановкам Лафатера в этом неприметном городке центральной Германии.
И вот наступило «потом» — судя по таким фразам, как:
— Кстати, а что ты делал потом?
…или…
— Потом ты ведь больше ни разу не появлялся.
«Интермеццо» оказался закрыт.
Повезло.
До этого момента все протекало довольно гладко. Они блуждали по более или менее темным переулкам, немного прошлись рука об руку по ночной улице. По крайней мере в таких условиях Энслину не приходилось держать свою мимику под неусыпным контролем. Совсем другое дело, если бы пришлось сидеть напротив этой женщины в каком-нибудь притоне — в лучшем случае при неверном свете свечей.
Мы повернули обратно, в сторону рыночной площади.
— Ты изменился, — сказала она.
— Вот как?
Эта фраза мне показалась знакомой.
Немного помолчав, с самым непринужденным видом, как бы между прочим, задаю робкий вопрос Энслина:
— И в чем же?
Она смотрит на него — пронизывает его взглядом! Затаив дыхание, он замирает…
— Раньше ты давно бы уже сказал: «Прости, я устал, мне пора спать».
— Верно, — хриплым шепотом отозвался я. Как глухо звучит мой голос. У Энслина шумит в ушах; ему кажется, будто он распадается на части — симптомы потери чувства реальности. В острой форме. Это как раз и есть самое опасное! Чтобы не выйти из роли, ему приходится пустить в ход весь свой дар самовнушения.
— Мы могли бы пойти ко мне, — неожиданно предлагает она. И тихим, смелым голосом добавляет: — Макс умер на прошлой неделе.
— …Макс… на прошлой неделе… о Боже, — шепчет Энслин. — Быть не может… нет… — Он потрясенно мотает головой. Боже милосердный, что это за женщина? На кого он наткнулся! Нимфоманка? Сначала Лафатер. Затем Макс. Потом… и не придумаешь, чего ждать!
Макс! Услышав это имя, я почувствовал, что в горле слегка запершило. Мой взгляд прояснился — в глухих потемках забвения начали вырисовываться очертания ужасного воспоминания.
Энслин беспомощно смотрит на женщину, молча берет ее за руку и тут замечает, что она во всем черном.
— Сделай так еще раз! — с улыбкой шепчет она. Глаза ее сверкают. В этот момент она обворожительна, а если точнее — безумно прекрасна.
«Эта женщина сошла с ума!» — втайне содрогаясь, говорит себе Энслин.
— Еще не хватало, чтобы ты принес мне свои соболезнования! Ты ведь всегда терпеть его не мог.
Я сглотнул. Опять это першение.
— Ну да, — осторожно вставляет Энслин: он не отрицает, что «тогда» имели место некоторые разногласия с Максом… («Имели место некоторые разногласия с Максом!» — передразнивает она с иронической усмешкой.)
Я остановился.
— Но, Господи Боже, это ведь…
Она ничего не говорит. Мрачно смотрит куда-то вдаль.
— Это случилось внезапно? — интересуюсь я, просто чтобы возвратить наш разговору в более обыденное русло.
— Нет, напротив, очень медленно, — говорит она, столь тоже будничным тоном, судя по всему заставляя себя сдерживаться.
— А… хм… я хочу сказать…
— Если ты имеешь в виду это, можешь не волноваться. Я в выходные, еще даже не зная, что ты приедешь, пропылесосила всю квартиру. И его любимое кресло тоже. В последнее время он здорово облез. Ты был бы рад это видеть.
Дальнейший обмен репликами разрядил обстановку: после пары случайно оброненных словечек вроде «усыпить», «завести нового» Энслин вновь невозмутимо вышагивает с ней рядом. Его губы даже невольно искривляются в ухмылке.
— Вот видишь, — говорит она, печально улыбаясь. — До этого ты просто притворялся. Ты всегда был к нему равнодушен. Актер из тебя никудышный.
— Ах, — он все же чувствует неожиданный укол, — все не так просто, как ты думаешь.
Тут, помнится, я несколько раз чихнул.
Ради всего святого, почему он ничего об этом не знал?! Каждый жест, каждое движение лица Лафатера он изучил в совершенстве. Копировал его речь вплоть до мельчайших оттенков интонации. Идеальный двойник. До такой степени идеальный, что ему никогда — для него это стало правилом — не приходилось представляться Лафатером: его и без слов всегда признавали таковым.
А такая, оказалось, важная мелочь, из-за которой он сейчас чуть не погорел, — роковая аллергия Лафатера на кошачью шерсть… на нее он не обратил внимания! Непростительно. И я снова чихнул.
Женщина рядом со мной вновь стала просто фрау Буггенхаген, а не тем пленительным существом, которое на миг привиделось Энслину. Ее траурные вдовьи чулки опять превратились в самые обычные, черные. Все непристойное возбуждение, все задние мысли испарились, будто их и не было.
Фрау Буггенхаген уловила мой недоверчивый, косой взгляд.
— Ах вот ты о чем, — сказала она. Мы как раз свернули в боковую улочку. — Прости, я совсем забыла тебе сказать. Я переехала. Живу теперь в старом городе, за парковым павильоном. На Кенигсаллее. Но место очень тихое, приятное.
Я бездумно кивнул… и в этот момент, как шанс на последнюю попытку, увидел нежно-лиловый свет телефонной будки.
Вдруг Энслина осенило!
— Секунду, — говорит он и смотрит на часы. — Подожди, мне еще нужно сделать один срочный звонок.
Ситуация — глупее не придумаешь! Пока женщина чуть поодаль расхаживает взад-вперед, с улыбкой поглядывая на будку, Энслин копошится в замусоленных страницах телефонной книги: Бугге… Буггел… Буггенхаген, Моника! Кенигсаллее 7–6.
Я прикрыл глаза. Вообразил себя секретным агентом.
Чтобы все было честь по чести, вставил в аппарат свою телефонную карту и наугад набрал комбинацию цифр. Вся эта история с будкой, разумеется, была полной чушью. Ее следовало как-нибудь с грехом пополам приспособить к той эпохе — сделать правдоподобной. Адресная книга? Адресный календарь? Склонив голову набок, я несколько раз терпеливо выслушал «Набранный номер не существует».
Но как ему в те времена посреди ночной улицы могла попасться адресная книга? По крайней мере не следует рассчитывать на два совпадения в одном и том же деле. Это было бы нелепо. Итак, пока оставляем вопрос открытым.
Я повесил трубку и вышел из будки.
— Кстати, ты снова не женился? — осведомилась она.
— Нет.
Она помолчала.
— Моника?.. — окликнул Энслин тихо, будто спрашивая.
Она остановилась. Глаза ее мерцали.
— Да, — сказала она. Потом, уже более уверенно, почти требовательно: — Да!
Стоп, снято. Темнота.
Завтракать я пошел в отель.
К моему приходу как раз доставили булочки. Однако завтрак начинался только в семь, поэтому я решил еще немного понырять — в ванне! Как корабль-призрак без руля и без ветрил, плыл я по теплым, пенящимся водам сквозь пар и туман. Внизу, там, где располагались мои ноги, струился теплый Гольфстрим. Наверху капитанский мостик — мозг — был пуст…
— Эй, есть здесь кто-нибудь? — прокатилось по моему черепу гулкое эхо.
Слабея, нежусь в теплых струях.
— Скажи честно, ты любишь меня или автора? — спросил он ее в какой-то миг этой бессонной ночи.
— Тебя.
— Кто я?
— Ты все тот же идиот, что и раньше.
— Почему?
— Потому что ты и раньше всегда задавал мне этот вопрос.
— Ах вот как.
Чуть позже он спрашивает ее, как продвигаются дела с работой; пока она была в ванной, он заметил на книжной полке множество альбомов с репродукциями.
— Никак не продвигаются, — отвечает она с улыбкой. После воссоединения страны ей пришлось несколько раз переквалифицироваться. Сейчас работает в Управлении по защите окружающей среды. Занимается новыми датскими концепциями утилизации мусора и все такое прочее…
