Елена Басманова - Заговор стервятников
Все это время Мура просидела в гостиной в обществе мичмана Таволжанского. Высокий рыжеватый блондин с зелеными глазами, в которых пряталась какая-то сумасшедшинка, ей нравился.
Из сумбурных рассказов зининых родителей, встретивших доктора и Муру в прихожей, следовало, что мичман обнаружил бесчувственную девушку на скамейке в темном Александровском саду, куда она завернула, скорее всего, после рассеявшейся манифестации. Он с трудом привел ее в сознание, едва добился имени и адреса, привез домой, сдал на руки родителям. Пока мать и прислуга укладывали замерзшую Зиночку в постель, отец оставался в гостиной со спасителем дочери, выражал благодарность. Когда девушка успела принять яд — ни мать, ни горничная не углядели.
У Муры накопилось много вопросов. Почему Зина оказалась одна, без друзей, в саду? Почему ее не обнаружил городовой? Успела ли она сообщить мичману что-нибудь по дороге домой?
Мичман мог давно бы удалиться, его присутствие в доме Безсоновых уже не требовалось. Но Павлу Игнатьевичу очень не хотелось покидать симпатичную синеглазую барышню, приехавшую с доктором. В глубине души он сознавал, что скоро уйдет в море, надолго оторвется от берега, населенного нежно благоухающими эфирными созданиями, и приятное воспоминание о встрече с Марией Николаевной Муромцевой согреет его душу, когда он останется на палубе корабля один на один с равнодушным сиянием звезд в ночном бездонном небе.
Барышня же продолжала атаковать мичмана вопросами, и он не выдержал, признался ей, что кое-что скрыл от родителей.
— Вы, вероятно, встречали мою фамилию в газетных отчетах, — вполголоса говорил он, — в разделе полицейской хроники. Был свидетелем подозрительного убийства китайца. Уверен, китаеза намеревался встретиться в ресторане с японским разведчиком. Но был застрелен неизвестным.
— Да, я читала, — Мура кивнула, — дерзкое убийство произошло на глазах следователя Вирхова.
— Как я понял из хода дознания, следователь шпионаж исключал, — сказал недовольно Таволжанский, — впрочем, может быть, правильно делал. Это не его епархия. Я счел своим долгом подать рапорт. Мы, российские люди, страшно медленно перестраиваем свое сознание. Вообще-то, мы люди терпимые к инородцам. Но если начинается война, возникает совершенно иная перспектива…
— Шпионы-японцы были бы сразу замечены, — предположила не слишком уверенно Мура, — скорее они действуют чужими руками, через третьих лиц, англичан или немцев… Вам не приходила в голову такая мысль?
— Приходила, — подтвердил Павел Игнатьевич, — но я еще не успел в ней разобраться. Немцев в столице слишком много. А вот японцы… Одного я нашел и решил проследить.
— А при чем здесь бедная Зиночка? — не утерпела Мура.
— О Зиночке я не думал, — признался мичман, — и даже ее не знал. А вот камердинера генерала Фанфалькина решил проверить.
— Что!? Вы следили за генеральским слугой!?
— Что вас так изумляет? — Новоиспеченный офицер насторожился. — Или он вам тоже знаком?
— Нет-нет, — Мура поспешила погасить подозрения собеседника, — просто вы могли сообщить в контрразведку…
— А… — Таволжанский махнул рукой, — это слишком долго и ненадежно. Я доверяю себе больше, чем другим.
— Мудрая позиция, Павел Игнатьевич, — поддержала собеседника Мура, — продолжайте, прошу вас.
— Короче, сегодня вечером я выследил этого скользкого Басу, — сообщил брезгливо мичман. — И как вы думаете, куда он направился?
— Я все жду, когда же в вашем рассказе дело дойдет до Зиночки, — Мура проявляла небрежение.
— Я к тому и веду. Подозрительный японский фигаро направился на запасные пути Николаевской железной дороги. Слава Богу, искусству маскировки учили и нас. Кое-как пробрался во мраке за ним. И в одном из тупичков обнаружил небольшой эшелон. В двух вагонах света не было, в третьем, как удалось мне разглядеть, милые скромные барышни разбирали корпию. А в самом дальнем вагончике, куда этот Баса и нырнул, увеселялась золотая молодежь содомитского толка. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Да, вполне, — Мура покраснела.
— Хоть я и сказал, что пронырливый Баса юркнул в блудливый вагончик, но на самом деле он забрался на крышу и полз на брюхе, свешиваясь и заглядывая в окна. Видимо, выполнял тайное поручение, следил, собирал информацию. А я наблюдал за ним. Очень хотелось себя обнаружить и вступить в единоборство с неприятелем, но я не успел. В дверях вагончика появился роскошный красавец и сказал какому-то верткому гнусному типу, чтобы тот привел сестричку посимпатичней. А то мужское баловство, к которому он не склонен, слишком его разгорячило.
— Да это, да это, — возмущение перехватило горло Муре, и она с трудом подбирала слова, — в такое время… такой разврат…
— Вот тут-то я и увидел вашу подругу, которая, видимо, попалась на удочку патриотических негодяев и собиралась ехать на фронт спасать раненых. Но попала она в логово низких тварей. Собственными ушами слышал, как гнусный типчик вел ее в притон на колесах и ныл, что одному из героев нужна помощь и сострадание…
— А японец? — заинтересовалась Мура.
— Не заметил, как исчез, потерял из виду, — сказал Таволжанский. — Ну а когда бедная девушка оказалась в кругу насильников и негодяев и начала кричать, оказывать сопротивление, тут-то я и вмешался. Открыл стрельбу! Схватил ее за руку и кое-как помог выбраться из этой грязной дыры. Едва добился имени и адреса, привез сюда, сдал на руки родителям. Думал, беда миновала. А она, оказывается, бедняжка, решила с горя наложить на себя руки.
Мура утирала набежавшие слезы. Она не знала, говорить ли зининому спасителю о том, что ее подруга сегодня потеряла жениха, — имя Глеба Каротыгина стояло в списке погибших на крейсере «Паллада», он умер от отравления газом при взрыве мины, снаряженной мелинитом.
Мичман неожиданно вскочил и вытянулся. В гостиной появился усталый Клим Кириллович в сопровождении господина Безсонова. Жизнь Зиночки была вне опасности, и доктор со спокойным сердцем перепоручил пациентку заботам матери и прислуги. Отец несчастной девушки предложил мужчинам выпить и закусить — рюмка водки была принята ими как успокоительное лекарство.
Только после этого в сопровождении доктора Коровкина Мария Николаевна, убеждаемая родителями подруги, что сиделок в доме и так достаточно, отбыла домой. Обратная дорога разочаровала Муру. В тайне она надеялась, что доктор Коровкин вернется к прерванному объяснению. Или претендентом на руку Муры он назвал себя шутя? Но Клим Кириллович молчал. Объяснения так и не состоялось. Доктор высадил ее у дома, сопроводил в квартиру. Елизавета Викентьевна встретила дочь вопрошающим взглядом и, выслушав отчет о Зиночке, тяжко вздохнула…
Бледный зимний рассвет едва рассеивал сумрак спальни, и Мура бездумно смотрела в потолок… На соседней кровати мирно посапывала ее старшая сестра, обрученная с генералом Фанфалькиным, чей подозрительный камердинер в темное позднее время вынюхивал что-то на запасных путях Николаевской железной дороги, возможно, считал вагоны с орудиями, с воинским снаряжением…
Теперь в совершенно ином свете виделось Муре страстное желание сестры отправиться на театр боевых действий. И генерал Фанфалькин не возражает против того, что его невеста пустится в такой опасный путь! А если в соседнем вагоне поедет какой-нибудь лощеный красавец, склонный к эротическому насилию?
Когда мичман Таволжанский рассказывал о прихоти ночного красавца, Мура представляла себе Илью Михайловича Холомкова… Может быть, потому что втайне считала его самым красивым мужчиной, встреченным ею в жизни?
Некоторое время Мура размышляла, стоит ли говорить родителям о ночных похождениях камердинера генерала Фанфалькина? Но потом решила, что только напрасно их встревожит. Кроме того она была уверена, что неугомонный мичман не оставит своих попыток выявить японскую резидентуру в столице Российской империи и не спустит глаз с подозрительного Басы.
Поднявшись с постели, Мария Николаевна быстро привела себя в порядок, быстро позавтракала. Она хотела наведаться в свою контору, чтобы проконтролировать действия Софрона Ильича Бричкина, узнать, удалось ли ему выяснить, кто охотится за несчастным королевским отпрыском и в чем тайна Орлеанской девственницы. Наверняка ее помощник провел ночь в засаде на Роменской.
Всю дорогу до Пустого переулка она размышляла о предстоящем замужестве Брунгильды, о скрытности сестры, нашедшей избранника тайком от родителей и от нее, Муры. О горькой судьбе Зиночки, лишившейся если не настоящего жениха, то любимого человека. О счастье Сонечки Смирновой, чей жених, полярный моряк Колчак, был подлинным героем. И о Климе Кирилловиче. Вчера, когда он шутливо назвал себя претендентом на ее руку, она едва скрыла ликование: неужели он влюблен в нее? А ведь его жизнь может быть в любой момент востребована Отечеством, — как она будет жить без него? Неожиданное, пусть и шутливое предложение, внесло в ее отношение к доктору нечто совершенно новое, что она еще и сама не понимала, но мысли о нем заставляли сердце биться сильнее.
