Вера Русанова - Букет для будущей вдовы
- Да. Она хотела её убить, - Гаянэ закрыла фломастер колпачком и убрала его обратно в подставку. - Но мне не верилось, что она это сделает.
- Почему не верилось? - я посмотрела на настенный календарь в углу. Это была репродукция с фрески - рыцарь в доспехах, поражающий копьем мерзкого дракона.
- Потому что такие женщины как Лиза сначала много кричат, а потом падают в обморок. Когда я ещё жила на Кавказе, у нас в селе была одна девушка. У неё парня зарезали бандиты. Как она рвалась, как кричала, что убьет их всех: её даже к кровати привязывали! А потом прошло время, и она вышла замуж за одного из этих бандитов...
Смысл притчи доходил до меня с трудом. Точнее, никак не желали выстраиваться параллели:
- Так вы считаете, что Елизавета Васильевна до конца своих дней платила бы шантажистке или, в конце концов, сама рассказала бы Ане всю правду?
- Ничего я не считаю, - она быстрым легким движением поправила свои пышные волосы, сколотые на затылке шпильками. - Убила - значит, такая была её судьба. Значит, я в ней ошибалась. Девочку жалко. Разве так лучше для неё будет? А Лиза - дура. Лучше бы в суд пошла и заявление написала. Теперь вот в тюрьму сядет, и правильно.
На улице надсадно взвизгнули петли калитки. В холле снова послышались мягкие шаги - наверное, русский муж Сергей в своих домашних тапках шел анкетировать очередного посетителя.
- Спасибо вам, - я поднялась, одернув юбку. - Вы очень помогли.
- А-а! - Гаянэ махнула рукой. - Как чувствовала, что влезу с Лизой в какую-нибудь историю.
Она тоже встала, быстрыми ловкими пальцами собрала со стола исчерканные фломастером бумажки, сложила их в аккуратную стопочку, перевязала суровой ниткой и протянула мне:
- На, возьми. Чай сядешь пить, один листочек в чашку окунешь, подумаешь о чем-нибудь хорошем, бумажку выкинешь, а чай дальше пей. Так десять дней. Тебе поможет: ты нервная.
- А что это такое?
- Зачем спрашиваешь? Все равно не поймешь. Бери, не бойся. Гаянэ ещё никого не отравила.
Перспектива пить чай с жидким фломастером меня прельщала очень мало, но отказываться было как-то неудобно. Неуклюже помявшись с листочками в руке, я полезла в задний карман юбки за деньгами.
- Эй! - Гаянэ погрозила мне пальцем, снова улыбнувшись на все тридцать два зуба. - Деньги убери. Милиции бесплатно.
- Так я же сама не из милиции!
- Тем более, бесплатно. Милиционерам хоть по службе положено в такие дела лезть, а тебе, видно, делать больше нечего. Молодая, красивая, а? она взглянула на меня почти с укоризной. - Знаю таких как ты. Вам всю жизнь чай с такими листочками пить надо. Тогда, может, на старости лет в ум придете... Иди уже, иди! Не видишь, люди ко мне?
Я быстро оделась в холле и выбежала из калитки, провожаемая внимательным взглядом Сергея, удосужившегося надеть под домашние шлепанцы носки. Огляделась вокруг, увидела на месте оба джипа, а рядом, на широкой лавке, Митрошкина, самозабвенно режущегося с аборигенами в карты.
- Ну все, можно ехать домой, - сказала я, подходя и трогая его за локоть. Он с явным огорчением вздохнул, положил карты, взял у одного из партнеров какие-то деньги и радушно попрощался с новыми знакомыми. В Электронном переулке по-прежнему завывал дикий первобытный ветер.
- И что мы имеем? - спросил Леха, когда мы вышли на более-менее цивилизованную улицу и перестали спотыкаться на каждой колдобине.
- Мотив убийства... Надеюсь, я правильно выражаюсь? Елизавета Васильевна убила Галину Александровну за то, что та её шантажировала. Галина Александровна работала детской медсестрой в одном московском роддоме и грозилась рассказать дочери Шайдюков о том, что она приемная.
Митрошкин опустил руки в карманы куртки и тихо присвистнул.
- ... С осени она умудрилась вытащить у Елизаветы Васильевны целую уйму денег, та решила прекратить мучения таким вот незатейливым и надежным способом и, видимо, подключила к операции своего мужа... Я ещё понимаю, она - дура. Но он-то! Он-то! Вроде, нормальный мужик...
- Что еще?
- Ничего. То есть, вроде бы, много всего, но это - самое главное. Дома расскажу все по порядку... Еще мне надо регулярно пить чай с фломастерами, чтобы к старости лет "прийти в ум".
- Сегодня же куплю набор из тридцати шести цветов, - серьезно пообещал Леха и, обняв меня за плечи, бережно прижал к себе...
Глава седьмая, в которой я с горечью убеждаюсь в собственной умственной неполноценности и вызываю тихое раздражение Олега Селиверстова.
Такого поганого утра у меня не было уже очень давно. Саднило горло, нос дышал еле-еле, с мерзким присвистом и прихлюпываньем. И, плюс к тому, я ощущала себя сволочью. Не то чтобы последней, но уж точно занимающей почетное, середняковское, положение в колонне всемирных сволочей. Напрасно Леха добросовестно утешал меня, начиная с шести утра (я растолкала его именно за тем, чтобы выслушать утешения): собственное поведение все равно казалось мне гнусным и достойным осуждения.
Приехала в город, случайно оказалась неподалеку от места преступления, движимая дурацким энтузиазмом бросилась искать убийцу. Нашла, убедилась, что гадину-шантажистку убили супруги, спасающие душевный покой ребенка. Подумала-подумала и решила стукануть в милицию...
- Ну, а что ещё должен сделать нормальный человек на твоем месте? бубнил несчастный Митрошкин. Глаза у него были все ещё заспанные и от этого узкие, как у натурального китайца. - Тебя вызвали, как свидетеля по делу об убийстве, с тебя чуть ли не подписку о невыезде взяли. Сокроешь от следствия важные сведения, в следующий раз тебя прямиком в КПЗ посадят...
- Ну уж, я надеюсь, что следующего раза не будет!
- А я уже не надеюсь, - он обреченно вздыхал. - Если только тебе вместо фломастеров в чай снотворного подсыпать? Чтобы ты, в принципе, из дома не выходила? А, Жень?
- Слушай, а в этот раз мне что будет, если я все-таки не скажу?
- Какая ты дурища, право слово! - Леха отчаянно зевал, рискуя вывихнуть челюсть. - Что значит "не скажу"? Они - убийцы. Знаешь такое слово - "убийцы"? Они хладнокровно, продуманно убили живого человека... Если ты, конечно, все правильно поняла.
Последняя оговорка мне не нравилась и, несмотря на все свои угрызения совести, я начинала бурно возмущаться:
- Ну, объясни те факты, которыми мы располагаем, как-нибудь по-другому, если ты у нас такой скептический и умный! Или, вообще, забудь про них и свали все на многострадального маньяка... Как, кстати, делает наша доблестная милиция!
- Вот видишь, - Митрошкин тоскливо косился на подушку и мужественно продолжал сеанс общения, - ты сама требуешь торжества справедливости, маньяку вон безвинному сочувствуешь. Так какого ж рожна тебе ещё надо?
- Не знаю, - я мотала головой, натягивая на колени пуховое одеяло. Все-таки это как-то не хорошо... Они же из-за ребеночка!
- Из-за ребеночка, правильно говорит твоя Гаянэ, надо было в суд идти! И писать заявление о защите чести и достоинства. Наверняка, тайна усыновления какими-то законами охраняется.
- О, Господи! Ну что там за законы? В лучшем случае её приговорили бы условно. Или даже просто к большому штрафу. А девочка бы все узнала.
- Ладно, узнала бы. И что дальше? Тысячи усыновленных людей рано или поздно узнают, что они - не родные. Нервный стресс, депрессия, все понятно. Поплакала бы и стала любить родителей ещё больше. А так - никто ничего не знает, и человека нет. Просто отлично придумано!
- Леша, ну подожди, - мой опухший нос начинал присвистывать, как маленький чайничек, - она же грозилась ещё что-то там наврать: что Шайдюки чуть ли не силой девочку у родной матери отняли, что запугали её и вообще...
- "И, вообще", каждым лишним словом она бы наматывала себе срок или сумму штрафа. Одно дело - просто разглашение сведений, а другое - клевета. Дошло б дело до суда, девчонке объяснили бы, где правда, а где болтовня... Все? Твои нравственные мучения закончились? - Леха подгреб к себе подушку и попытался свернуться на ней, как гигантский кот.
- И все равно это как-то нехорошо: как последняя стукачка бежать в милицию! Закладывать кого-то, доносы строчить...
- Да успокоишься ты сегодня со своей блатной романтикой?! Книжек что ли начиталась, которые такие же дуры, как ты, пишут? "Бандитов любить надо, потому что они ребята - честные и смелые, а ментов - нет, потому что они все - коррумпированные трусливые сволочи!.. Где ещё в нашей жизни место подвигу, как не на какой-нибудь "разборке" с автоматами и "Мерседесами"?"
- При чем тут книжки?! - визжала я, прекрасно понимая, на что намекает Митрошкин. Перед поездкой в Михайловск я купила два женских детектива в мягкой обложке: в каждом из них в доступной форме объяснялось, почему именно всевозможные "быки", "боевики" и "авторитеты" - это цвет нации и её генофонд, а так же предел мечтаний современных женщин. У Лехи прочтение нескольких избранных абзацев сих произведений вызвало приступ гомерического хохота, перемежающегося брезгливым сплевыванием. - При чем тут книжки-то?
