Антон Леонтьев - Девять с половиной идей
– Отвечайте на вопрос! – разрешила судья Кимберли.
Та сказала:
– Ольга говорила, что ее отец умер, упав в нетрезвом состоянии с балкона.
– А что еще она вам говорила о своем приемном отце?
Кимберли, словно поежившись от внутреннего отвращения, произнесла как можно тише:
– Она сказала мне, что он однажды в детстве пытался избить ее.
– И что еще?
– И то, что она всегда его ненавидела и была рада, когда он наконец умер. Кроме того, она как-то призналась, что в некоторые моменты, когда он был еще жив, она готова была убить его, так сильно его ненавидела…
– А ненавидела ли миссис Маккинзи вашу мать? Были ли у них проблемы во взаимопонимании?
– К сожалению, да. Мама обладала не самым лучшим характером, кроме того, у нее было несколько тяжелых хронических заболеваний, хотя она всегда старалась выглядеть отлично. И она отнюдь не пришла в восторг от свадьбы старшего сына и русской. У нее были несколько старомодные, возвышенные, романтические представления о браке, поэтому Ольга, которая так стремительно ворвалась в нашу жизнь, по ее мнению, была не самой лучшей женой для Клиффорда.
– Ага, значит, снова семейные дрязги, опять кто-то недоволен Ольгой Маккинзи, опять смертельные враги до гробовой доски… Кстати, от чего умерла ваша мать? Что записано в официальном заключении?
– Смерть последовала от сердечной недостаточности, в последние дни мама стала очень слаба, но доктора, честно говоря, ожидали положительного исхода.
– Было ли произведено вскрытие тела, приношу свои извинения за нетактичный, но необходимый вопрос…
– Нет, Клиффорд, да и мы не могли представить себе, что тело мамы и после смерти не оставят в покое. По предложению Ольги мы попросили не производить вскрытие, тем более что врачи были уверены в причине смерти…
– Так, так, врачи, говорите, были уверены? Надеюсь, доктор Розуэлл прояснит этот пункт… А как насчет похорон, кто предложил кремацию тела вашей матери?
– Ольга. В беседе со мной она заявила, что пепел, развеянный по ветру или над водопадом, – это лучше, чем лежать в тесном и темном гробу. И она была очень огорчена, когда я настояла, чтобы маму похоронили по католическому обряду, без кремирования…
– К вашему сведению, господа присяжные, – обернулся Мэрдок к тем, от кого зависела судьба Ольги, – и в католической, и в православной вере, к которой принадлежит миссис Маккинзи, кремация не одобряется. Странно, почему же именно такой обряд она предложила? Уж не по той ли причине, что пепел, развеянный над Ниагарой, уже не подвергнешь эксгумации и экспертизе?
– Протест! – закричал Стивен, вставая.
– Ваш протест не принимается, – сказала Ида Джоунз.
Мэрдок продолжал:
– Вот акт посмертного освидетельствования тела миссис Маккинзи, скончавшейся 22 июня 1999 года. Экспертиза проведена с соблюдением всех процессуальных норм полицейскими патологоанатомами. И вот их детальное резюме. – Мэрдок взял со своего стола папку. – Но я позволю себе зачитать только отрывок из заключения. Страница три, абзац шестой.
Открыв папку, он прочел ликующим голосом, в котором проскальзывали нотки торжества над противником:
– «Таким образом, без малейшего сомнения можно признать факт смерти, наступившей в результате поступления в кровеносную систему организма алкалоида физостигмина, в результате чего произошла блокировка холинэстеразы и…» Дальнейшие подробности этого свидетельства, которое я прошу внести в список улик, не столь важны. Главное одно – теперь окончательно установлено, что миссис Элеонора Маккинзи скончалась не от сердечной недостаточности, а от намеренного отравления физостигмином. И нам предстоит выяснить, уж не любящая ли невестка сделала это!
– Миссис Розуэлл, какой колледж вы окончили? – Мэрдок начал допрос лечащего врача Элеоноры Маккинзи.
Изящная дама, с восточными чертами лица, в темно-бордовом костюме, сидела напротив него в кресле для свидетелей. Несмотря на то, что заседание длилось уже четвертый час, перерыва пока не объявляли. Судья Ида Джоунз, откинувшись на спинку судейского стула, скрестив руки, внимательно следила за ходом необычного процесса.
Миссис Розуэлл назвала один из самых престижных американских медицинских колледжей.
– Я могу сделать вывод, что вы являетесь вполне компетентным специалистом. Так как же вы объясните тот факт, что именно ваша подпись стоит под заключением о смерти миссис Маккинзи от сердечной недостаточности, хотя, как только что суд выяснил, она была отравлена физостигмином? Произошла путаница или вы действовали в чьих-то интересах? Неужто смерть от этого алкалоида столь сходна со смертью от сердечной недостаточности, что вы, опытный врач, работающий в клинике уже второе десятилетие, могли ошибиться? Прошу говорить правду и только правду, миссис Розуэлл, на этом процессе все и без того пропитано ложью!
Миссис Розуэлл, вздохнув, опустила голову. Отвечать она не хотела. Ее молчание поразило зал, и корреспонденты, которые и так в течение всего дня еле успевали конспектировать одну сенсацию за другой, почуяли, что грядет нечто невероятное.
– Миссис Розуэлл! – обратилась к ней судья Джоунз. – Вы не можете молчать, ответьте на вопрос советника Мэрдока, несмотря на то, что вы, видимо, должны признаться в чем-то неприглядном. Однако если вы желаете воспользоваться конституционным правом не свидетельствовать против себя, то отказать вам в этом я не могу.
– Нет, нет! – чуть ли не закричала миссис Розуэлл, и из ее глаз хлынули слезы. – Простите… Мне тяжело, но я больше не могу… Я просто обязана сказать правду!
– Миссис Розуэлл, – Джейсон Мэрдок стал воплощением заботливости и мягкости, – мы понимаем, что вам тяжело признаться перед всеми в том, что вы поступили неэтично, но, несомненно, мы учтем, что вас принудили к этому. Прошу вас! – Он, отойдя от барьера, дал возможность присяжным и залу видеть плачущую женщину, которая, осознав свой грех, помогала изобличить убийцу.
– Мне так стыдно, я ведь хороший врач, поверьте мне… – начала миссис Розуэлл. – В семидесятые годы девочке с китайской кровью, проживающей в Бруклине, было нереально пробиться во врачебную элиту. Но я смогла, я преодолела все и стала врачом, спасла много жизней, это так! Мои родители могут мною гордиться! Но стоит один раз оступиться, и рухнет все, абсолютно все! – Она снова замолчала, нагнетая напряжение, которое походило на преддверие взрыва.
– Прошу вас, миссис Розуэлл, продолжайте, – подтолкнул ее мягко, но настойчиво Джейсон Мэрдок, садясь за свой стол. Дело сделано, Ольга Маккинзи от такого удара уже не сможет оправиться.
– В мае 1999 года я узнала, что мой муж Джеральд, точнее его компания, оказалась на грани банкротства. Он был там вице-президентом и слишком свободно распоряжался некоторыми фондами. Он говорил, что деньги вскружили ему голову. Понимаете, мы переехали в новый дом, муж подарил мне «Роллс-Ройс», дочка отправилась в элитный колледж… Я ни о чем не догадывалась, хотя теперь понимаю, что просто не хотела видеть очевидные вещи, закрывала на них глаза… Но нам было так хорошо! Я старалась уверить себя, что дела у Джеральда на подъеме, что это экономический бум, а деньги, которые текли к нам рекой, честно им заработаны… И вот в конце мая, как раз перед его днем рождения, грянул гром. Оказывается, на июль планировалась полная проверка его компании, в правление входили новые люди, и они хотели получить полный отчет о финансовом положении фирмы… Представляете, что чувствовал Джеральд! Это был крах его карьеры, семейного положения… Джеральда ждала тюрьма в том случае, если он до конца июня не вернет на счета компании то, что изъял… Когда он мне все рассказал, я была в шоке. Мы продумали сотни вариантов – продажа дома, машины, всех ценностей, кредиты и ссуды, но все это требовало долгих переговоров, времени и сил. А ни того, ни другого у нас не было. Я себя не оправдываю, я поступила ужасно, но поймите, я попала в безвыходную ситуацию, Джеральд стал заводить разговоры о смерти, однажды на его столе я увидела три пузырька со снотворным, которое он купил накануне!
Тишина в зале стояла полнейшая, исповедь жены растратчика произвела впечатление, симпатии простых американцев были на стороне этой миловидной женщины, запутавшейся в жизненных коллизиях. Ее можно было понять и простить, а вот ту, которая толкнула ее на преступление… Плач миссис Розуэлл звучал щемяще и жалостливо, люди втайне наслаждались чужим позором и самобичеванием, прощая тому, кто устроил это представление, все грехи.
– И потом, когда мы уже собирались бежать из страны… В клинике, где я тогда работала, лежала миссис Маккинзи, состояние у нее было стабильное. Но под вечер 21 июня у нее начались спазмы, судороги, нервное возбуждение… И рано утром следующего дня она скончалась. Я была уверена, что это вызвано не сердечной недостаточностью, совсем не те симптомы. У меня возникла мысль, что это или вирусная инфекция, или… Или отравление. Но когда я уже собиралась назначить вскрытие, в кабинет ко мне вошла миссис Ольга Маккинзи. Я знала ее всего пару дней, она всегда была приятной и любезной. Она сказала, что знает о моих трудностях с деньгами и предложила чек с такой суммой, которая спасла бы Джеральда. Понимаете, это произошло всего за неделю до начала аудиторской проверки, а мне сделать надо было немного. Только подписать свидетельство о смерти ее свекрови от естественных причин без вскрытия… И я согласилась… Простите меня, простите! – Миссис Розуэлл разрыдалась, опустив голову на колени.
