Фридрих Незнанский - Конец фильма
— Чью?
— Того, кто остался на втором месте, дурная твоя башка!
— А смысл?
— И этого не понял? — искренне удивился Эдуард Николаевич. — Вот молодежь! Это же один и тот же фигурант! И тот, кто задрал цену, и тот, кто остался на втором месте! Вот только хрен докажешь!
— Не доказали?
— Куда там!
Денис протянул Лидскому диктофон.
— Откуда? — спросил тот.
— Сейчас сами все поймете…
— Они что же… Все сами записывали, что ли? — ужаснулся своей догадке Эдуард Николаевич. — Черт, надо было их обыскать…
Лидский дослушал кассету почти до конца, но не выдержал, нажал на «стоп»:
— У тебя еще есть?
— Целый пакет.
— Вот мерзавцы… Ладно, дома внимательно изучу всю эту шпионскую фонотеку. А теперь слушай, что там происходило на самом деле…
— Повтори… — потребовал Сабанов.
— Только по вашему сигналу, — сказал молоденький охранник.
Застегивая ширинку, он вышел из туалета и, поклонившись какой-то даме, толкнул массивную дверь.
В клубном зале было людно и наэлектризованно. Шел активный торг. На дощатой сцене стояла трибуна, с нее-то и вещал аукционист, размахивая молоточком. То и дело в разных концах зала поднимались таблички с номерами.
— Семнадцатый номер — пять миллионов раз… — Аукционист сделал паузу, а затем резко стукнул молотком по трибуне. — Два-три-продано!
Зал вздохнул. Не то с облегчением, не то разочарованно.
Охранник занял место в середине пятого ряда. В соседнем кресле сидела Галина…
— На продажу выставляется лот номер три! — торжественно объявил аукционист. — Нефтяное месторождение «Северное». Стартовая цена двадцать три миллиона… Вижу, номер семнадцать — двадцать три миллиона пятьсот тысяч… — он указал молотком куда-то в глубь зала. — Номер пять — двадцать четыре миллиона… двадцать четыре пятьсот — тринадцатый номер… номер, простите, не видно, тридцать седьмой — двадцать пять миллионов…
Галина подняла над головой табличку.
— Сорок третий номер — двадцать пять миллионов! Тринадцатый номер двадцать пять пятьсот!
Но тринадцатый номер не опускался…
— Да, молодой человек, прошу вас, вы что-то хотите?..
— Миллиард! — громко произнес охранник.
— Раз! Два! Три! Продано! — стукнул молотком аукционист.
Охранник поднялся со своего места и направился к выходу.
Собравшиеся в зале молча провожали ошарашенными взглядами охранника.
Все, кроме Галины. Она смотрела прямо перед собой и загадочно улыбалась краешками губ.
Джоконда…
Глава восьмая
Петров набил трубку, посмотрел на камин и сказал:
— Ну, мистер Холмс, рассказывайте.
— Тогда уж хереса не хватает, — улыбнулся Денис.
— Это легко. — Петров наклонился к бару и вынул в хрустальном графине золотистый напиток, налил по рюмке, поднял, посмотрел сквозь стекло на огонь.
— Мы-то всегда думали, что херес самое дешевое пойло, а вы уже знаете, что это изысканнейший напиток. Да, мне нравятся молодые, они теперь как старики. Те, старые старики…
Грязнов пригубил вино.
— Так вот, доктор Ватсон, жили-были пятеро друзей, с детства — не разлей вода, — начал он размеренно. — Выросли, возмужали, породнились. Хорошие были ребята. А потом некий добрый Дед Мороз вручил им деньги.
— Скорее не Дед Мороз, а Кощей Бессмертный.
— Он тогда еще этого не знал. Он думал, друзья применят деньги к пользе дела и отечества.
— Искренне думал, — кивнул Петров.
— Этот мудрый человек, по закону которого живет целая страна, продолжал Грязнов, — забыл прописную истину — деньги портят людей.
— Неправда, Холмс, — покачал головой старик. — Во-первых, наша страна не живет ни по какому закону. А во-вторых, людей портят только сами люди.
— Философия, — поморщился Грязнов.
— Как угодно.
— А что же, собственно, потом случилось? — повернулся к Петрову Грязнов.
— Вы случайно стихи не пишете? — повернулся к Грязнову Петров.
— Нет, что вы, — слишком активно возразил Денис. — С чего вы взяли?
— Гладко излагаете, — отвернулся к окну Петров.
Грязнов выдержал паузу и спросил о самом главном:
— Владлен Николаевич, зачем вы дали Кириллу эти пленки? Вы вспомнили свою емкую фразу, которая все объясняет в двух словах? — наклонился к Петрову Грязнов.
— Вспомнил. Она звучит по-латыни — sapien sat.
— А по-русски?
— Мудрому достаточно, Петр.
— Я немудрый, — признался Грязнов. — И я не Петр, а Денис.
Петров встал и пошел вдоль нескончаемого стеллажа с книгами.
— Они пришли ко мне… Почему ко мне? Я юрист. А их начали вызывать в прокуратуру. Почему-то там решили, что они нарочно обанкротились. Но дело даже не в прокуратуре. Они впервые пришли не все вместе, а поодиночке. Понимаете? Нет, вы не понимаете. Они поодиночке вообще не ходили. Никогда, никуда. А уж в беде… Не деньги их испортили — подозрительность. Они начали искать, кто их так страшно обманул. Кто же украл эти злосчастные деньги? И у каждого своя версия, а свести вместе никак не могут…
Грязнов делал пометки в блокноте.
— И я им предложил — носите с собой к следователю диктофон. Я считал, что, если они сведут свои показания вместе, они разберутся. Наверное, тогда это была безумная идея. А теперь оказалось…
— А теперь эта идея оказалась убийственной, — сказал Грязнов.
— Вы все-таки пишете стихи, — укоризненно сказал Петров.
— Да, я пишу стихи, — Грязнов тоже вскочил и зашагал по комнате, плохие стихи, потому что поэзия — это не гладкость речи, а бунт. Вот Медведь… э-э, Медведев был бунтарь. Но хотя бы скажите, за что его убили. Зачем вы дали ему эти кассеты? Зачем?
— Мой сын в тюрьме, — тихо сказал Петров.
— Вы считаете, несправедливо? Вы думали, Кирилл до чего-то докопается? Он ни до чего не докопался!
— Он написал только восемь серий, половину. Sapien sat.
— Господи, Владлен Николаевич, перестаньте вы, наконец! Ваши милые мудрецы троих убили! Троих! Они перегрызлись, как крысы, которых посадили в бочку!
— Хорошо вы сказали, — вдруг встрепенулся Петров. — Вы очень хорошо сказали — посадили.
— Я думал, это только поэты все намеками да намеками, я думал — юристы народ четких формулировок.
— Какой вам еще четкости — их кто-то посадил в эту бочку! Это все им кто-то подстроил.
— Никто! Никто им ничего не подстраивал, Владлен Николаевич, — сказал Грязнов жестко. — Их испортили деньги! Огромные деньги. Они просто перегрызли друг другу горло за эти деньги.
— Они обанкротились, откуда деньги?.. — опешил Петров.
— Они не обанкротились, Владлен Николаевич. Это было в самом деле незаконное банкротство. Месторождение «Северное» они купили. Только не за миллиард долларов, а за двадцать пять миллионов. А уж за сколько продали только им и известно.
— Это неправда… Этого не может быть…
— …Потому, что этого не может быть никогда, — усмехнулся Грязнов. А знаете, Петербургская академия наук вынесла это заключение по поводу жирафа. Академики никогда его не видели.
Петров сел, пустыми глазами уставился в огонь камина.
— Значит, Антон меня обманывал?
Грязнов не ответил.
— Значит, они страшно богаты?..
Обшарпанная дверь, обшарпанная лестница, скрежещущий лифт.
Грязнов брезгливо взялся за ручку двери, над которой было написано на бумажке от руки — «АОЗТ „Лорейн“».
В коридоре не было никакого охранника. Обыкновенная контора самого зачуханного ЖЭКа семидесятых.
Но жизнь тут кипела нешуточная. Носились по коридору пожилые женщины с бумагами, стучал телетайп, кто-то кричал по допотопному телефону:
— Двадцать семь вагонов из Дагестана!.. Куда они пошли?!.. А кто будет знать?!..
Грязнов ткнулся в обитую рваным дерматином дверь со стеклянной табличкой «Генеральный директор Г. Ю. Некрасова».
— Здравствуйте, мне бы к директору, — робко обратился он к тетке в толстенных очках.
— По какому вопросу?
— По личному.
— Галина Юрьевна занята. Подождете?
— Запросто. — Грязнов присел на скрипнувший стул. — Богато живете.
Секретарша зыркнула на него сквозь очки убийственно. Грязнов виновато улыбнулся.
Ему оставалось только разглядывать засиженные мухами стены и слушать телефонные переговоры секретарши.
— Да, приемная, слушаю. Какой район? А метраж? Нет, это слишком шикарно для нас. Мы хотим поменьше.
— Пятница — полный рабочий день…
— Мы рекламу не заказывали…
— Бумага кончилась, используйте оборотку…
— Да, двести двадцать метров. В районе Ленинского проспекта. Все удобства, подземный гараж… Пятнадцать метров — вполне достаточно. Можно и в Бутове… Хорошо, я передам ваш телефон…
— Переезжаете? — спросил Грязнов.
