Андрей Бинев - Завтрак палача
Как-то в дальнем предместье Рио случился скандал с молодым «доктором»-креолом. Он вдруг вообразил себя мессией. То есть получалось, что господь одарил его не столько знаниями в великом деле исцеления страждущих, сколько способностью исцелять их без всяких медицинских знаний. Это потом уже выяснилось, что он никогда и нигде не учился, а был меньше года всего лишь медбратом в маленькой сельской больнице на западе Бразилии.
«Доктор» не выслушивал больных, даже почти к ним не прикасался, а сразу, воздев к небесам глаза, ставил диагноз и тут же прописывал им всякую дрянь, начиная от бесполезных порошков и заканчивая длительными, мучительными молитвами и жертвоприношениями. Потом брал за это огромные деньги и выталкивал несчастных взашей.
Двое его жуликов-помощников разносили по округе весть о божественном даре «доктора» исцелять Словом. Доверчивые люди поползли к нему на костылях, на четвереньках, на пузе. Те, кто чуть посостоятельней, — на автомобилях. Приезжали даже на тракторах. В погоду и в непогоду шли, хромали, позли и ехали. Я не знаю статистики, сколько померло по дороге к нему, а сколько на обратном пути, но слышал, что во втором случае значительно больше.
Так вот, этот «доктор» точно так же, как красотка Богатая, врезал в две главные трубы, а именно — в веру и исцеление — свой персональный краник и присосался к нему. В конце концов его арестовали за смерть ребенка от перитонита: вместо того чтобы срочно отправить несчастное дитя в больницу в Рио, он устроил над его пылающим тельцем сатанинские пляски, да еще потребовал от нищих родителей, кроме денежной оплаты, жертвоприношение — золотую цепочку и перстень.
Состоялся суд. Там и выяснилось, что у «доктора», когда-то принятого местной администрацией на работу врачом, не было ни диплома, ни какого-либо приличного образования, в том числе религиозного. А главное, суд не обнаружил у него зачатков совести, как и у тех, кто его на эту работу принимал. На площади перед судом собирались толпы рыдающих людей, уверенных, что святого человека преследует безбожная судейская власть.
Зато в тюрьме его быстро раскусили. В тюрьмах люди обычно быстрее, чем на воле, теряют иллюзии. Я ведь тоже когда-то сидел по подозрению в убийстве одного торговца. Мне, правда, ничего предъявить не сумели. Я вышел из тюрьмы через полгода почти таким же, как вошел туда, разве что легче на небольшой невидимый мешочек с иллюзиями. Где-то там их успел растерять. Такой мешочек обычно у человека подвешен под сердцем. Но вот хватишься — а он уже пуст.
Иллюзии — это всего лишь заблуждения. Если на воле они вылетают, как монеты через прорехи в кармане, то в тюрьме сначала плавятся от тесноты и духоты, а потом само время размазывает их по стенам. Отвратительная картина!
С «доктором» случилось почти то же самое. Но, кроме того что он утерял веру в гуманизм человечества по отношению к себе, он научился до зеркального блеска мыть туалеты, до больничной стерильности стирать чужое белье и вообще быть полезным многим, кто на этом настаивал.
Вне тюремных стен его забыли довольно скоро. Так обычно и бывает. Публика ведь любит и чтит своего героя лишь до тех пор, пока ей напоминают об этом. Но с глаз долой — из сердца вон. Мирская слава проходит до обидного быстро. Никаких иллюзий по этому поводу быть не должно. Никаких заблуждений!
Олеся Богатая к своим заблуждениям привыкла довольно быстро, сжилась с ними. Дети подросли к тому времени, и забота об их будущем стала для нее главной: в какой стране они будут жить, чем владеть и, главное, как долго?
Она всегда знала, что в геополитическом пространстве ее страны и вообще стран со славянской идеей нет ничего стабильного; иными словами, нет постоянства как в территориальных границах, так и в управленческих режимах. Славяне на протяжении всей своей истории упрямо сопротивляются англосаксонской агрессии, как латиноамериканцы — вначале европейской, а потом и американской. Сопротивляться-то сопротивляются, но соединиться в этом сопротивлении, создав общий фронт, не в состоянии. Пока чуждый им мир постигает новейшие технологии, разрозненные народы сползают к своей средневековой основе, как дети с ледяной горки: ползут, ползут наверх, вот вроде бы и вершина, ан нет! Собственная сила тяжести властно тянет назад. И все повторяется вновь.
Вот это Олесю больше всего и приводило в отчаяние. Она была убеждена: на ледяную горку нужно непременно забраться, потому что якобы другой не существует в природе. А силы убывали и убывали.
Муж продолжал совершенствовать свою старую теорию. К тому времени он уже стал академиком (каждому ведь свои преференции) и получил в полное распоряжение новый научный институт, который принялся формировать какую-то совсем уж нелепую национальную идею.
Олеся стала премьер-министром, а тот решительный мужчина — президентом. Но в какой-то момент они вдруг стали отдаляться друг от друга. Многоликий сатана подъезжал к каждому из них со своей стороны — то с востока, то с запада. Причем к ней в равной степени как с востока, так и с запада, а к нему всегда с запада. Шептал сатана одно и то же, но на разных языках. И выглядел всегда иначе.
Куда более цельным оказался конкурент с сомнительным прошлым. Это потому, что к нему тогда наведывался лишь темный дух с востока. Проиграв первый раунд междоусобной войны, он вдруг на глазах у всех вновь воспарил ввысь.
Олеся стала биться в сужающемся пространстве, как чудесная птица в золоченой клетке.
Я неплохо отношусь к властным бабам. Есть в них что-то эротичное, даже острое, чувственное. Это как выбор позы: кто сверху, кто снизу, кто свободнее в движениях, а кто — лишь пассивное звено. Согласитесь, в этом что-то есть. Но беда в том, что немногие мужики уступают свое право доставлять наслаждение или боль. Тогда начинаются проблемы. Ну не могут оба быть сверху! Хоть лопни! Кого-то все равно подомнут. А уж когда активного партнера пакуют в клеть, дела вообще идут из рук вон плохо.
У меня была одна сладенькая подружка лет восемь или девять назад. Очень бойкая, с необыкновенно развитой фантазией. Личико раскраснеется, нежная кожа тела покроется мелкими пупырышками, глазки засияют страстью, как два черных озерца под полной луной.
Она все стремилась забраться на меня. Тесно ей, видимо, было подо мной. А однажды додумалась привязать мои руки и ноги к кровати. Я сначала согласился, а потом вдруг во мне что-то поднялось снизу, а вернее, из прошлого, из генетической темени моего пола, и даже — моей расы.
«Что же это такое! — возмутилось мое сознание. — Я что ей, глупая кукла с черным членом? Я — всего лишь инструмент для ее наслаждений?»
Я взбунтовался, стал срывать с себя веревки, а она обиделась и больно хлопнула меня ладошкой по роже. Ну, я в ответ ей тоже двинул. Здорово двинул! Так здорово, что на этом наша с ней любовь и закончилась.
Не могут двое находиться одновременно наверху, да еще один из них — со связанными руками. Кто-то должен быть терпелив и любить больше, чем другой. В политике то же самое. Или ты наверху, а остальные под тобой, или ты под ними, а кто-то из них — над всеми, в том числе над тобой. Вот и вся любовь!
Такая «эротичная» ситуация сложилась и тогда. Один из партнеров должен был уступить другому. Или оказаться сломленным, изнасилованным, униженным. Тут и начался последний акт их любви. Как у меня с той моей подружкой. Очень скоротечный и болезненный.
Муж Олеси вдруг потерял работу — то есть его научный институт перестали финансировать. Она сначала еще пыталась как-то сопротивляться, но парламент, где большинство постепенно перешло на сторону конкурента, заявил о незаконности этой бюджетной статьи. Ученый Богатый был отправлен в бессрочный творческий отпуск. Многие, даже те, кто еще радикальней, нежели он, смотрели на историческое прошлое новой страны, втайне потирали руки. Потому что все та же зависть, все то же чувство собственной неполноценности. Ведь люди значительно чаще в душе сами признают себя неполноценными, чем это делают за них другие вслух.
Следующим шагом стало разбирательство в парламенте: мол, почему ее дети учатся за границей, а не на родине. Правильно ли, задавались вопросом особенно неистовые парламентарии, что дети премьера подвергаются опасности подпасть под шантаж посторонних, например, западных недоброжелателей. Западных, потому что восточнее новой независимой страны почти никто уже учиться не ездил. Во всяком случае, из семей власть предержащих.
Президент, тот самый, с кем Олеся будто бы разделяла взгляды на национальный характер политики, по-прежнему был сориентирован в своих политических предпочтениях исключительно в сторону захода солнца, в отличие от своего конкурента, который внимал лишь восходам. Олеся же заняла нейтральную позицию, то есть ровно между ними. С одной стороны, разделяла некоторые визуальные преимущества захода, видя в этом, в определенном смысле, личную перспективу, а с другой стороны, понимала, что без восхода не будет и захода. Причем заход радовал ее цивильностью своей внешней эстетики, а восход — своим глубоким, холодным практицизмом, выраженным в совершенно конкретных для нее цифрах и счетах.
