Патриция Хайсмит - Крик совы
— Ага. Дженни, я не смогу завтра поехать в Филадельфию, полиция не разрешает мне уезжать из города.
— Хорошо, — покорясь судьбе, ответила она — Роберт, ты все же считаешь, что Грег жив?
— Да. Нисколько не сомневаюсь.
15
В Нью-Йорк Роберт приехал в воскресенье вечером. Он подумал, не отложить ли поездку на понедельник, воскресенье все-таки часть уик-энда, но в воскресенье днем ему позвонила хозяйка Грега, и разговор с ней привел его в ярость. Дженни, позвонившей двумя часами позже, он не сказал о звонке миссис Ван Флит. Дженни немного обиделась что он не хочет повидаться с ней вечером. Она надеялась он заедет на легкий ужин; она приглашала его накануне, в субботу, когда они обедали в ресторане возле гаража в Риттерсвиле, пока машина Роберта проходила смазку. Это их свидание было неудачным. Дженни смотрела на Роберта так, будто он был от нее за тридевять земель и никак до него не достанешь, что, пожалуй, с ее точки зрения, и соответствовало действительности. Оказалось им не о чем говорить, и Роберту хотелось только скорей добраться домой — там можно побыть одному и туда в любую минуту могут позвонить или явиться с новостями, плохими или хорошими, или просто, чтобы наговорить гадостей, вот как миссис Ван Флит. Она позвонила только для того, чтобы высказать свое мнение о нем — Роберт понял ее именно так. Больше всего его удивило, как красноречива и уверена в себе она была, разговаривая с человеком, которого подозревала в убийстве. А ведь считается, что убийц все боятся! Если она верит, что он убийца, неужели ей не страшно, он же может рассвирепеть, и тогда настанет ее очередь? Миссис Ван Флит спросила Роберта, продолжает ли он работать в «Лэнгли Аэронотикс», и, узнав, что продолжает, заявила:
— Я поражаюсь, как вас там еще держат, поражаюсь, что вы можете смотреть жителям нашего города в глаза, поражаюсь! Грег… такой замечательный молодой человек… поссорился со своей девушкой… Я слышала, вы даже не намерены жениться на ней. Надеюсь, и не женитесь! Вы просто убийца, иначе вас не назовешь!
А Роберт стоял у телефона и вежливо говорил:
— Да… Нет… — пытаясь улыбаться и что-то объяснять, но ему никак не удавалось произнести даже четырех слов подряд, его тут же перебивали. Да и есть ли смысл оправдываться? Но он знал, что от таких, как миссис Ван Флит, от мнения болтливого меньшинства и зависит судьба человека в маленьких городках — его могут казнить и в буквальном, и в переносном смысле.
Роберт быстро промчался по автостраде к тоннелю Линкольна. «А вот Тессеры, — подумал он, — звонили дважды и оба раза разговаривали дружески, даже старались успокоить». При втором разговоре голос Дика звучал, правда, несколько напряженно, он сказал тогда,
— Я верю, что вы оставили его на берегу, а уж если он потом встал и упал в реку, это его вина Верно?
Роберт остановился у аптеки на Девятой авеню и набрал номер, который когда-то раньше был у них с Никки. В лежавшем перед ним справочнике годовалой давности Никки значилась под своей девичьей фамилией — Вероника Грейс, и номер был старый. К удивлению Роберта Никки ответила сразу.
— Привет! Привет! Интересно, чего это ты вздумал приехать?… Да милый, только мы как раз ужинаем. Можешь зайти минут через сорок пять? В полдесятого?… Прекрасно! Нас это вполне устроит.
Роберт медленно вернулся к машине, размышляя, как убить эти полчаса, не позвонить ли Кэмпбеллам или Вику Макбейну? На прошлой неделе он получил письмо он Эдны Кэмпбелл, она писала, что они будут рады, если Роберт приедет в Нью-Йорк, и готовы приютить его у себя, выражала надежду, что неприятности, которые случились у него в Лэнгли, скоро кончатся, и спрашивала, что, собственно, произошло? Роберт еще не ответил на ее письма. Он решил, что никому не будет звонить, пока не повидается с Никки.
Никки сказала ему свой новый адрес: Восемьдесят вторая Восточная улица. Роберт вел машину медленно, нарочно попадая под красный свет, оставил ее в подземном гараже на Третьей авеню и три или четыре квартала до дома Никки прошел пешком. Дом был пятиэтажный, с мраморным вестибюлем, куда он попал, набрав код. Роберт пренебрег маленьким автоматическим лифтом и поднялся по лестнице. Юргены жили на третьем этаже.
— Вот это точность! — воскликнула Никки, распахнув перед ним дверь.
На ней было белоснежное вечернее платье, длинное, почти до полу, и Роберт подумал, а вдруг у них гости? Но в квартире стояла тишина. Никки повесила его пальто в маленькой передней.
— Ты прекрасно выглядишь, — сказал Роберт.
— Чего о тебе не скажешь. Грег-таки тебя угостил, да? И похудел порядком.
«Да, да, да, и пожелтел и волосы поредели, и родинка стала противнее, чем обычно, и так далее, и тому подобное», — подумал Роберт, и улыбка застыла на его еще не заживших губах. Он прошел за Никки в гостиную, уставленную цветочными горшками, в них были какие-то растения с блестящими листьями; пол от стены до стены, покрывал ковер. Дорогая квартира в дорогом районе. Ральф Юрген хорошо зарабатывает. О том, что он дома, говорила только трубка, лежавшая на столе. Мебель, как заметил Роберт, была главным образом из их прежней квартиры и, обнаружив это, он старался. больше не смотреть по сторонам. Над камином, сложенным из белого и черного камня, висела картина, одна из работ Никки, он ее еще не видел: пунцовое на черном фоне, красный мазок, напоминавший раздавленную загнувшуюся кожуру банана. А в нижнем правом углу размашистая надпись «Амат». «Он любит, она любит, оно любит». Это был третий или четвертый псевдоним Никки. Она меняла их, когда решала изменить стиль письма, воображая что начнет все заново, но что бы она ни писала, все ее картины были выполнены в одной манере.
«Если малюешь такую чушь, зачем подписываться настоящим именем?» — услышал Роберт однажды мнение кого-то из посетителей выставки, которую группа Никки устраивала на Десятой улице. Роберт вспомнил, что ему тогда захотелось обернуться и хорошенько врезать говорившему, но он даже не повернул головы. К камину были прислонены три или четыре большие акварели, стоявшие вверх ногами Роберт наклонился прочесть подпись «Аугустус Джон».
Никки села, вернее, бросилась на белый диван. Она не только не похудела, а скорей поправилась Роберт поднял взгляд на ее лицо. Она улыбалась ему, карие глаза весело блестели, почти смеялись. Черные волосы были короче и кудрявее прежнего, полные губы накрашены ярче, чем раньше.
— Итак, я слышала, ты обзавелся новой подружкой? Садись
Роберт сел на стул рядом с диваном, стул тоже был белый, и вынул пачку сигарет.
— Я пришел не за тем, чтобы обсуждать это.
— А что ты собираешься обсуждать? — и тут же крикнула — Ральф, Ральф, милый! Не посидишь ли с нами? Так зачем ты пришел? Виски хочешь?
— Спасибо. Я бы предпочел кофе, пожалуй.
— Предпочел чему? — спросила Никки и наклонилась к нему, ее руки, лежавшие на тесно сжатых коленях беспрерывно двигались. Она поддразнивающе улыбалась. От Никки пахло хорошо знакомыми ему духами.
— Ральф, видно, задремал.
Роберт почувствовал — она нервничает.
— Ладна чего-нибудь выпью, — сказала он. — Это ведь проще, чем возиться с кофе.
— Да что ты, милый! Я тебе все что угодно приготовлю, ты же знаешь. Только тебе мой кофе никогда не нравился, правда? — она поднялась и пошла к бару, где стояло с дюжину бутылок, а посередине красовался серебряный сосуд со льдом.
— И я с тобой заодно, — сказала Никки. Лед громко звякнул в высоких стаканах. — Ну что ж, расскажи мне о своей девице. Я слышала, она только-только окончила колледж? Или даже школу? Смотри, как бы она не напустила на тебя еще парочку своих друзей-тяжеловесов, чтобы ты с ними померялся силами! Тебе бы надо потренироваться хорошенько. Впрочем, я, пожалуй, не желаю о ней ничего слышать. Твой вкус я себе представляю — жуть! Одна я была исключением.
Роберт затянулся.
— Я пришел к тебе не за тем, чтобы обсуждать ее или тебя. Я пришел спросить, не знаешь ли ты случайно, где Грег?
Никки метнула на него быстрый взгляд, а потом уставилась, не отрываясь; лицо у нее было не совсем серьезное и не слишком насмешливое. «Хочешь усечь, что я знаю», — подумал Роберт. А может быть, он глубоко заблуждается, может, она просто делает вид что ей что-то известно?
— Откуда мне знать, где он?
— Я подумал, что он мог тебе позвонить. Говорят, вы с ним часто перезваниваетесь.
— Перезванивались. Пока ты не сбросил его в реку, — Никки протянула ему стакан.
Дверь комнаты, к которой поворачивалась Никки, когда звала мужа, открылась, и в гостиную вошел Ральф. Он был встрепанный и розовый, то ли со сна, то ли после стакана виски. Волосы у него были светлые, жидкие, глаза голубые. Он напряженно улыбнулся Роберту и приветливо пожал ему руку. Роберт встал.
— Привет, Боб, как жизнь?
