Алла Полянская - Тайны виртуальной жизни
Я живу вместе с Николаем и детьми, Лизонька похожа на Полину чрезвычайно. У нас хорошая кормилица, но детям нужна не нанятая служанка, а кто-то родной, кто их любит, и особенно же Лизоньке, и отныне мое место рядом с Николаем и детьми.
Мама наша очень плоха, и, я думаю, до Рождества она не дотянет. Если это случится, я сообщу тебе, конечно.
Дорогой брат, не держи на меня зла за мой побег. Я знала, что ты воспротивишься и не отпустишь меня, но мой долг перед нашей покойной сестрой и нашими племянниками превыше всего остального.
Всегда преданная тебе – Лиза».
Письмо без даты, написано на той же хорошей бумаге, что и письмо Николая Радловского. Думаю, дело было так: получив письмо Николая, Лиза побросала в чемодан нехитрые пожитки и ушла в тот же день, не дожидаясь своего брата. Видимо, понимала, что он за фрукт. А коробка с драгоценностями, которую спрятала их мать, так и осталась в тайнике. Вряд ли Михаил придал значение словам Полины о том, что мать постоянно вспоминает свою мебель, это выглядит бредом, он ведь и представить себе не мог, что там драгоценности.
– Интересно, а по этим данным мы сможем найти, например, информацию об этих людях? Где-то есть архивы?
– Не знаю. – Норд почесал в затылке. – Я попробую что-то нарыть. А вот кольцо с печаткой – это, наверное, уже братец Михаил в тайничок приспособил. Дальше-то читать будем?
– Давай, тут мало осталось.
«Дорогой Миша, с прискорбием сообщаю тебе, что вчера, 16 февраля 1924 года, скончалась наша мать, Степанида Федоровна. Я не получила от тебя ответа на мое письмо, но знаю, что ты его получил, а потому считаю нужным сообщить тебе, что мамы не стало.
Я жива и здорова, твои племянники тоже. Лизонька уже улыбается, гулит, она прекрасный ребенок, очень живая и любопытная. Посылаю тебе фотографию детей и мамы, сделанную на Рождество. Это последняя мамина фотография, и я считаю, что она должна быть у тебя.
С любовью – Лиза».
И тоже без даты, но понятно, что письмо написано на следующий день после смерти старухи.
– Смотри, фотография. – Норд протягивает мне плотный прямоугольник. – Хорошо сохранилась.
С фотографии смотрят мальчики: одному лет семь, второй чуть помладше. Старший держит на руках милую кудрявую малышку с большими глазами. Дети сидят на стульчиках рядом с креслом, на котором расположилась пожилая женщина в парадном платье, с гладко причесанными седыми волосами, собранными в узел на затылке. Видимо, старуху принарядили, и она смотрит с фотографии светлыми глазами на застывшем лице, но видно, что она не понимает происходящего.
– Хорошо, что хоть рядом с живой бабкой детей сфотографировали. – Норд смотрит на фотографию. – А то ведь тогда мода была – фотографировать умерших родственников вместе с живыми. Помнишь, тему на Форуме создавали и там все эти фотки выкладывали – приспособления были, чтоб покойника, значит, поставить вертикально и придать ему живой вид.
– Ага, помню. Некоторым мертвецам веки срезали, чтобы глаза им открыть, а некоторым глаза рисовали поверх век, жуть с лапками какая-то. – Я вглядываюсь в лица детей, отмеченные очевидным фамильным сходством. – Дети премиленькие, кстати, даже младенец.
– Так ты трюмо купила? – Норд заинтересованно перебирает оставшиеся письма. – Знать бы, где тот секретер «немецкой работы»…
– А даже если и реально его найти, там ничего давно нет, я думаю. За столько-то лет.
– Ну а это же осталось. – Норд не дурак, конечно. – Похоже, семья была богатая, если бриллианты вывезли и на них себя полностью обеспечили. Это не что попало, даже тогда. Многие наши эмигранты, даже кто из титулованных дворян, официантами работали да пели по кабакам, потому что ничего не смогли взять с собой, бежали как есть. А тут видала – предусмотрительная старушка оказалась, смогла прихватить. Тут пишут, она от «горячки» не оправилась, что бы это могло быть?
– Да что угодно, Нордиш. – Я беру следующее письмо. – От гриппа до менингита или инсульта могло такое с ней случиться, и случилось прежде, чем она рассказала своим дочерям о тайнике. Она даже о зашитых в подол бриллиантах не успела рассказать, так что возьму на себя смелость предположить, что заболела она в дороге. А дочери сразу о бриллиантах не сказала, чтоб та не проговорилась. Видимо, крепкая была тетка, а дочка послабее, и она это знала. Тут осталось два письма, давай дочитаем.
«Милый Миша, я знаю, что ты получаешь мои письма, и потому пишу, пишу тебе, а ты все молчишь. Сердишься? Не надо, мой дорогой брат. Я всегда оставалась с тобой, я всегда поддерживала тебя, даже если не понимала. Я оставалась, пока могла, но потом я была обязана исполнить волю нашей сестры и свой долг по отношению к племянникам и позаботиться, чтобы нашу маму проводила в последний путь родная дочь, мама это заслужила.
Сообщаю тебе, что через неделю мы с Николаем венчаемся. По здравому размышлению мы пришли к выводу, что присутствие мачехи детям пойдет во вред, а Николаю нужна жена. Я очень уважаю его, он хороший человек, и я очень люблю Лизоньку и мальчиков и постараюсь заменить им мать, ведь только я смогу это сделать, потому что они – дети моей любимой сестры, моя кровь, наша с тобой, дорогой Миша.
Надеюсь, ты здоров и счастлив, я всем сердцем тебе этого желаю.
Лиза.
17 февраля 1925 года».
– Здесь дату поставила. Они выдержали год траура – сначала по жене и сестре, потом по матери. – Норд что-то подсчитал в уме. – Соблюли буржуазные приличия, значит. Ну, как тебе формулировка «я его уважаю, он хороший человек»? Ни слова о любви, страсти.
– Есть вещи превыше страсти, Нордиш. Долг, например. Да погоди, вот еще письмо, уже последнее. Видимо, больше она брату не писала, раз он такой кретин, что не отвечал ей.
«Дорогой Миша, это мое последнее к тебе письмо. Больше я не потревожу тебя, и ты знаешь почему. К сожалению, есть вещи, которые я не умею оправдывать и не стану.
Спешу тебе сообщить, что в октябре сего года у нас с Николаем родилась дочь, названная в честь моей покойной сестры Полиной – вернее, Полианной. Но мы ее, конечно, называем Полинкой. Ей уже пять месяцев, и дети очень рады новой сестричке, а я снова беременна. Николай оказался мне прекрасным мужем, и все мы счастливы.
Наши племянники растут, Мишенька отлично учится в школе, Павлик тоже не отстает, очень бойкие ребята, а Лизонька такая егоза, что только успевай следить, а потому держим няньку для нее отдельно, мне сейчас без помощи не управиться, тем более в моем положении.
Миша, я очень прошу тебя, одумайся. Есть деяния, которых нельзя совершать ни по законам Божьим, ни по законам человеческим, и ты навлечешь на себя много бед, если не раскаешься.
Мы никогда больше не увидимся с тобой, но знай: я по-прежнему нежно люблю тебя, но есть предел и моему прощению. Подумай о своих племянниках, ведь люди проклянут и их, проклиная тебя и твой род, чем же дети заслужили такое?
Всегда преданная тебе – Лиза.
19 июля 1926 года».
– Нужно покопаться в Сети, может, найду что-то на этого Грабовского. – Норд задумчиво рассматривает письма. – Это что ж он такое сделал, о чем узнала его сестра, узнала за границей и не смогла простить?
– Много чего жестокого тогда делалось. Поищи, может, всплывет что-то, потом на Форуме выложим, всем интересно будет.
– Да, тема будет просто бомба, народ у нас такое любит. – Норд смотрит на печать. – Поищу эти вензеля в Сети, глядишь, что-то всплывет. Может, это печать их отца – ну, Грабовских этих?
– Вполне может быть. – Я смотрю, как за окном темнеет. – Рано темнеет, ненавижу это.
– Помоги мне лучше елку разобрать. – Норд хихикнул. – А то ведь в прошлом году я ее в апреле выбрасывал, соседи просто в ступоре были, когда я перед первым мая гордо пронес ее сквозь строй местных бабушек. Потом долго подъезд подметал, так она сыпалась.
– Ужас. Где коробки для игрушек?
Я свою елку выбрасываю всегда четко двадцатого января, то есть сразу после Крещения. Такая в моей семье традиция была. А тут в конце апреля, уму непостижимо!
– Я в Сети пороюсь, а коробки в кладовке. Ты ее разбери, а вынесу я сам.
– Хитрец.
– Ну а что… – Норд засмеялся. – Паола, я ненавижу разбирать елку. Вот наряжать – обожаю, а как разбирать – просто рука не поднимается, так мне и кажется, что она обижается на меня. Ну, вот срубили ее, принесли, нарядили – она такая красивая стояла – и тут сдирают все и на помойку. В детстве мама разбирала без меня, пока я в саду или в школе был. Приду – елки нет, но я не видел этой экзекуции с раздеванием и уже не так страдал.
Ну, примерно то же самое чувствую и я, но всякий раз наступаю на горло своим переживаниям и разбираю, потому что так надо.
– В следующем году куплю себе искусственную, и проблема будет решена.
– Я тоже собирался, но все как-то не выходит. Ладно, ты разбирай, а я в Интернет выйду, поищу что-нибудь на наших фигурантов – интересно же!
