Кукушонок - Камилла Лэкберг
– Мы только поели, могли тебя подождать, – сказала она. – Будешь ужинать?
– Я поел в отделении, всё в порядке.
– Хочешь их уложить?
– Конечно.
Патрик направился в гостиную. Его появление было встречено бурными аплодисментами, которые стихли, как только он объявил, что пора ложиться спать.
Когда спустя двадцать минут Патрик вернулся на первый этаж, Эрика зажгла свечи и накрыла чай.
– Сядь. Ты выглядишь усталым.
Он опустился на диван.
– Легче никогда не было.
Эрика наклонилась и погладила его по плечу.
– Это и делает тебя хорошим полицейским, Патрик. Ты не можешь оставаться равнодушным к смерти человека.
– Да, наверное, – устало согласился он. – Но мне от этого не легче.
– Есть результаты?
– Трудно сказать… В общем, сейчас мы знаем не больше, чем сегодня утром. Журналисты не дают покоя. На завтра назначена пресс-конференция, но мне нечего им дать.
– Разве не Мельберг обычно этим занимается?
– Это-то и есть самое странное. Мельберг весь день просидел в своем кабинете, а потом ушел домой, и мы ничего не заметили. Паула выглядит совершенно опустошенной. Похоже, что-то случилось, но я не хочу форсировать события. У меня и без того забот хватает.
Эрика погладила мужа по щеке и взяла за руку.
– Выпей травяного чая, – сказала она. – Это ромашка, чтобы лучше спать.
– Спасибо, дорогая.
Патрик сделал глоток и повернулся к ней. В свете стеариновых свечей светлые волосы Эрики сияли.
– Как прошел день?
Эрика вдруг забеспокоилась:
– Я решила съездить в Стокгольм на пару дней.
– В Стокгольм?
– Кристина присмотрит за детьми, я с ней уже договорилась. Так что не думай об этом. Я хочу больше разузнать о Лоле и… расспросить кое-кого насчет клуба «Бланш».
– Эрика…
– Знаю, что ты не любишь, когда я играю в следователя, но чем это может повредить? Твое расследование – это твое расследование, я в него никоим образом не вмешиваюсь. И согласись, что то, о чем рассказала Вивиан, может иметь значение и для тебя тоже.
– История женщины-транссексуала, ты имеешь в виду?
– Да.
– Но, Эрика…
– Я буду осторожна и в высшей степени дипломатична. А также тактична и сдержанна. Я буду именно такой, какой, по твоему мнению, не могу быть.
Эрика широко улыбнулась мужу.
– Не подлизывайся, – строго заметил он.
– Ты еще не знаешь, как я умею подлизываться… – Эрика обняла Патрика, но потом вдруг отдернула руки. – Если ты не устал, конечно.
Патрик привлек ее к себе:
– Я никогда не устаю настолько.
– Лжец.
Патрик поцеловал ее. Сегодня вечером он более чем обычно нуждался в ее обществе.
* * *
Петер сам не мог понять, почему именно в тот вечер впервые после смерти Сесилии достал сборник сказок, которые она всегда читала мальчикам. «Ветер в ивах»[12] – старая, потрепанная книжка. Она принадлежала Сесилии, когда та была ребенком.
Пока была жива Сесилия, детьми занималась в основном она. Петер работал допоздна и редко когда возвращался домой до того, как мальчики ложились в кровати. Даже на выходных Сесилия одна гуляла с детьми в парке, водила их в Технический музей или на Юнибакен.
Все изменилось с ее смертью, включая жизненные приоритеты Петера. Сверхурочные, сверхприбыль, погоня за успехом – все сразу потеряло смысл. Остались только мальчики.
Рассказать им, что случилось с мамой, было самым трудным, что когда-либо приходилось делать Петеру в жизни. Двухлетний Вильям был слишком мал, но пятилетний Макс все понял. И ревел, как раненое животное, – первобытный крик горя.
Посоветовавшись с психологами, Петер привел сыновей в больницу проститься с Сесилией. Она лежала на койке, вся опутанная какими-то трубками, без малейшей надежды на пробуждение. Но персонал подготовил ее к приходу мальчиков. Они убрали столько трубок, сколько смогли, вытерли кровь и расчесали Сесилии волосы. Она выглядела умиротворенной.
Первые месяцы Петер не верил, что сможет пережить это, не говоря о том, чтобы когда-нибудь снова почувствовать радость жизни. Все изменилось с появлением Луизы. Сначала она стала его лучшим другом. Потом – надежной поддержкой мальчикам. Любовь пришла позже. Луизу любили и мальчики, и Петер. Она не была им мамой и совсем не походила на Сесилию. Она была Луизой.
– Только не надо привыкать к этой комнате, – лукаво улыбнулся Петер. – Вы здесь ненадолго, скоро вернетесь к себе.
– Это понятно, – по-взрослому ответил Макс.
Петер пощекотал ему бок. Макс был серьезным едва ли не с рождения, тем более после смерти Сесилии.
– Будешь храпеть?
– Я не храплю, папа, – возразил Макс. – Я ведь ребенок.
– Да, папа, – подхватил Вильям. – Мы дети. Дети не храпят.
– Правда? А кто же свистит по ночам так, что чуть ли не крышу сносит?
– Это ты, папа.
– Я? Правда?
– Да, это ты.
И мальчики в один голос рассмеялись.
Петер захлопнул книжку и положил на пол рядом с кроватью. Потом поплотней укрыл сыновей дополнительным одеялом и погасил лампу.
– Я люблю вас.
– И мы любим тебя, папа.
Петер улыбался в темноте. Он не считал себя верующим, но в такие моменты явно ощущал присутствие Сесилии.
* * *
– Если б несколько лет тому назад кто-то сказал, что я буду благодарить судьбу за то, что она послала мне Бертиля, я назвала бы такого человека сумасшедшим.
Паула глотала слезы. Рита собрала всех на кухне и безэмоционально-монотонным голосом пересказала разговор с врачом. Нависшая тишина до сих пор отзывалась в стенах маленькой кухни. Бертиль как будто ссохся.
С тех пор они с Юханной об этом не говорили. Прибежали дети. Толкались, суетились, ссорились, так что оставаться серьезными при них было совершенно невозможно.
Но сейчас, когда Паула и Юханна лежали в двуспальной кровати каждая со своей книгой, избежать этого разговора было нельзя.
Юханна отложила книгу и сняла очки для чтения. Повернулась к Пауле, погладила ее по щеке:
– Все будет хорошо. Ты слышала, что сказала Рита? – они немедленно приступают к лечению. Доктор не стал бы назначать курс, если б все было безнадежно.
– Понимаю, и все-таки…
Паула вытирала слезы, упрямо катившиеся по щекам. Она ненавидела плакать, быть слабой.
– Дорогая…
– Уф… не смотри на меня так. Это мама больна, а меня жалеть не надо. Я только… перепугалась, понимаешь?
– Конечно, что тут непонятного? Мы боимся, когда кто-то из близких заболевает. – Юханна вытерла со щеки несколько слезинок. – Я вижу по Бертилю, что он вне себя от страха.
Паула глубоко вздохнула. Похоже, ей удалось взять себя в руки. Иначе нельзя, она нужна маме.
– Да, пожалуй, до сих пор я не задумывалась, как много мама значит для Бертиля.
