Парадокс лося - Антти Туомайнен
Я не большой любитель купаться даже летом. А сейчас зима и очень ветрено. У меня старые плавки, я купил их на распродаже на всякий случай. Замечаю, что они по своему стилю существенно отличаются от окружающего пейзажа. Основной цвет плавок – ярко-красный, с левой стороны – высокая, пышная пальма с глазами и смеющимся ртом и человеческие руки с оттопыренными вверх большими пальцами. Под пальмой текст по-английски: «SWING IT», живо. Уж не знаю, какую мысль эта надпись стремится донести, но понимаю, что в дальнейшем предпочел бы встречаться с Лаурой Хеланто не в бросовых плавках и условиях промышленного холодильника, а как-то иначе.
Затягиваю шнурок на поясе плавок, спускаюсь по деревянной лесенке из раздевалки к воде и стараюсь гнать от себя ощущение дискомфорта и беспорядка.
Лаура Хеланто ждет меня перед домиком. Она смотрит на мои плавки и пальму, и сначала мне кажется, что ее улыбка делается еще шире, но потом Лаура Хеланто поднимает глаза и ее взгляд становится вопросительным. Я практически сразу понимаю почему. Мой лоб местами в клеточку, местами просто распух. Прежде чем она успевает задать мне вопрос, я говорю правду:
– Разгрузочная эстакада Парка. Все произошло очень быстро.
Лаура Хеланто осматривает мой лоб и, кажется, собирается что-то сказать, но не делает этого. Она опускает взгляд и смотрит мне в глаза.
– К счастью, не случилось ничего страшного.
Я не спорю. Лаура Хеланто больше не задает вопросов, или, может быть, зимний ветер уносит все лишнее прочь. На Лауре Хеланто практичный и строгий черно-белый купальник, на ногах – резиновые тапочки. Я снова восхищаюсь присущей Лауре Хеланто логикой.
Мы идем к сауне, и ветер пронизывает меня насквозь. Лаура Хеланто рассказывает, как замечательно купаться в метель. Когда мы подходим к парной, я замечаю, что настолько поглощен ее словами, что на какое-то время перестал думать об озере, бандитах, трупе и прочих делах, имеющих отношение к Парку приключений. Это напоминает мне о самом важном: одна часть моей жизни здесь, с Лаурой Хеланто, а другая – в Парке. И эти два полюса больше никогда нельзя соединять.
– Хочу придумать дополнение к муралам в Парке, – говорит Лаура и подбрасывает воды на камни. – Создать своего рода скульптуры или, правильнее сказать, конструкции, как бы превращающие уже существующие муралы в трехмерные. Но так, чтобы позже их можно было бы экспонировать и без муралов.
Я стряхиваю со лба пот. Когда мы зашли в парную семь минут назад, там уже сидел распаренный, красный, как вареный рак, мужик. Через четыре минуты после нашего прихода он ушел. Мы остаемся в парилке вдвоем, и Лаура Хеланто принимается излагать свою идею:
– Хочу использовать разные материалы. В первую очередь дерево, немного легкого металла, ткань – в большом количестве. Пластик тоже понадобится, к сожалению. А еще предметы, уже отработавшие свое, – изношенные или поломанные. В своих работах я могу использовать вторичные материалы, давая новую жизнь старым вещам. Это стало бы темой для одного из художественных циклов. «Доротея садится в поезд». Если не в буквальном, то в переносном смысле.
Лаура Хеланто снова поддает пару.
– У меня уже и наброски готовы, – стремительно развивает она свою мысль, и даже натопленная до девяноста градусов сауна и шипящая каменка, кажется, никак не могут заставить ее немножко притормозить. – Я вообще готова приступить к работе хоть сейчас. Единственное, чего еще не хватает для этого проекта…
Лаура Хеланто бросает взгляд на меня, и выражение ее лица меняется.
– Ой, Хенри, – говорит она. – Наверное, я немного увлеклась. Пойдем искупаемся.
Трижды мы выходим из сауны, чтобы окунуться в море. В сауне я парюсь, в море освежаюсь. Эта простая формула позволяет очень эффективно улучшить настроение и физическое состояние.
В парной появляются и другие люди. Лаура Хеланто, кажется, знает их всех. Она больше не говорит о своем художественном проекте, даже когда мы пешком возвращаемся в центр города. Уже легче. Не знаю, как ей сказать, как донести до нее мысль, что, по крайней мере, в ближайшее время мы не сможем реализовать в Парке никакой художественный проект. До тех пор пока Парку что-то угрожает изнутри или извне, моя жизнь, возможно, тоже находится в опасности. И ни в коем случае нельзя ей говорить, что Юхани – один из тех, кто находится под подозрением. Я даже специально сказал Лауре, что Юхани не чинит мне никаких препятствий.
Мы успеваем кратко обняться, прежде чем Лаура бросается к подъехавшему автобусу. Я пешком иду до своего поезда и отправляюсь домой в Каннельмяки.
4
Память – дело такое… Я никогда не говорил о прошлом даже с Юхани. Несмотря на то, что у нас с ним общие воспоминания. Память – это смесь дословно воспроизведенных разговоров и менее отчетливо очерченных деталей каких-либо событий. Все это – как старая фотография, которую можно извлечь в любой момент и посмотреть, какой на ком был пиджак или как у кого-то надуваются от улыбки щеки и растягиваются губы. В тот день улыбался только Юхани, хоть это и может показаться странным. К концу дня не улыбался уже и он.
Мы были в Лахти на похоронах наших родителей. Мама скончалась через три с половиной дня после отца. Оба они умерли от старости – наверное, устали от своей безалаберности, хотя по общепринятым меркам находились еще в позднем среднем возрасте. Я не знал, почему и как они оказались в Лахти. Считал, что там у них не было никаких знакомых.
Меня удивило – хотя внутренне я был к этому готов – довольно большое число пришедших проститься. Наши родители всегда притягивали к себе людей, по крайней мере на короткое время. Они были по-своему интересными, оптимистичными и открытыми к общению – из тех, кого мой бывший начальник из страховой компании, вероятно, охарактеризовал бы как нацеленных на будущее, позитивно настроенных, динамичных, готовых к переменам людей. Обратной стороной этого было то, что вся их жизнь представляла собой нескончаемую череду беспорядочных метаний с одного горящего корабля на другой. Я насчитал на похоронах двадцать четыре человека. Из этого можно было сделать вывод, что наши родители прожили в Лахти все-таки не очень долго.
Служба была относительно короткой, а священника, произносившего надгробную речь, явно заранее проинструктировал Юхани. Ничего из того, что пастор сообщил о жизни и занятиях наших родителей, не соответствовало истине, а те немногие обстоятельства, которые имели хоть какое-то отношение к их судьбе, были представлены весьма односторонне. Я не собирался ничего говорить и вообще как-то комментировать церемонию.
